И вдруг меня осеняет: если мы скажем графу, что уже познали плотскую любовь и стали мужем и женой, он не сможет нас разделить! Пусть это ложь, но она спасет нас. Потому что тогда у графа не будет оснований для расторжения нашего брака.
Сердце бешено колотится у меня в груди. Откинувшись на подушки, я тщательно обдумываю все и прихожу к выводу, что эта уловка может сработать. Я должна рассказать Гарри о том, что придумала. Но когда я отправляюсь на поиски мужа, Сандерс сообщает мне, что Гарри уехал в Чипсайд, дабы присутствовать на торжественной церемонии провозглашения Марии королевой. Он опять не подчинился приказу отца! Это вселяет в меня надежду: похоже, Гарри вовсе не собирается безоговорочно повиноваться милорду.
Я возвращаюсь в свою комнату и сажусь за стол возле открытого окна, освежаю лицо лавандовой водой, беру гребень и начинаю расчесывать спутавшиеся волосы. Надев арселе[34] и ослабив ленту под подбородком, я смотрю в зеркало и внимательно разглядываю свое отражение: бледная кожа и большие голубые глаза, подернутые тревогой. Вид у меня больной. Я щиплю себя за щеки, чтобы они порозовели, и кусаю губы. Я должна выглядеть привлекательной, когда Гарри вернется.
Часы бьют пять. С улицы доносится громкий шум, а затем — крики и радостные вопли, топот бегущих ног. «Боже, храни королеву Марию!» — восклицает кто-то, после чего раздаются крики «ура» и свист. Потом начинают радостно звонить колокола, все больше и больше церквей присоединяются к этому торжественному перезвону, словно бы спеша поделиться друг с другом добрым известием, и вскоре уже кажется, что весь мир ликует. Весь мир, кроме меня.
Я бегу в другую часть дома, туда, где окна выходят в город. Несколько мгновений спустя ко мне присоединяется графиня. Мы молча смотрим на лондонцев, которые возбужденно носятся туда-сюда и громко делятся радостной новостью. Люди подбрасывают в воздух шапки, соседи жмут друг другу руки, разводят костры, выносят на улицу столы, тащат угощение и большие кувшины с элем и вином.
— Я не помню, чтобы народ так радовался, — говорит наконец миледи, когда до нас доносится звук песни. — Ты только посмотри на них — даже монетки из окон бросают. Теперь наверняка будут пьянствовать всю ночь.
Я открываю окно, высовываюсь:
— Смотрите!
На улице внизу почтенные граждане и купцы, обычно отличающиеся степенным поведением, стаскивают с себя гауны,[35] подпрыгивают и пляшут вместе с простолюдинами. И тут под приветственные выкрики возвращается граф Пембрук. Я вижу, как мой свекор улыбается во весь рот, словно это лично он даровал такую радость людям, которые теперь толпятся вокруг него. Мы видим, как он снимает шапку, наполняет ее золотыми монетками и швыряет в толпу.
— Веселитесь! — кричит Пембрук. — Боже, благослови королеву Марию, нашу законную правительницу! — Добрые граждане одобрительно ревут, толкают друг друга, подбирая монетки. Потом граф поднимает руки, чтобы привлечь их внимание. — Слушайте все: брак моего сына с леди Катериной Грей, заключенный помимо моей воли по принуждению Нортумберленда, подлежит расторжению! Герберты не хотят иметь ничего общего с изменниками! — Это заявление также сопровождается одобрительными криками, но я их почти и не слышу, потому что вот-вот упаду в обморок. Испуганная графиня усаживает меня на стул.
— Нет, нет! — рыдаю я. — Это невозможно!
— Тише, тише! — увещевает меня графиня, и все слуги сбегаются к нам — узнать, что случилось. — Слезами горю не поможешь, дитя мое. Смотри, вот Гарри пришел. Он знает, что в этом вопросе лучше подчиниться воле отца.
На лице Гарри мрачное выражение. Опустившись на колени подле стула, он прижимает меня к себе и заявляет:
— Никто нас не разлучит!
— Мы должны сказать им! — отчаянно восклицаю я.
— Что именно? — В комнате появляется граф.
— Гарри, скажи своему отцу, почему он не может аннулировать наш брак! — кричу я мужу, который, явно не понимая, о чем речь, лишь растерянно смотрит на меня.
Пембрук хмурится:
— Что за глупости? Брак будет аннулирован, и точка!
— И на каком, интересно, основании? — строптиво спрашивает Гарри.
— На том, что он не был консумирован. И ты это прекрасно знаешь, мой мальчик.
— В таком случае у вас ничего не получится, потому что наш брак был консумирован, — сообщаю я, чувствуя, как от смущения пунцовеют мои щеки. Но я полна решимости отстоять свое счастье. Гарри восхищенно смотрит на меня — он понял, что у меня на уме.
Пембрук невесело смеется:
— Ха! Надо же такое придумать!
Гарри не уступает:
— Уверяю вас, сэр, что Катерина — моя жена во всех смыслах. Мы тайно возлежали на брачном ложе. Так что теперь расторжение нашего брака будет противно закону Божьему.
— Это правда, — говорю я. — Клянусь.
— Избавьте меня от своих клятв, — рычит Пембрук. — Как такое возможно? Сандерс по моему приказу не спускал с вас глаз.
— Тогда спросите его, — предлагает Гарри. — Спросите его, сопровождал ли он нас в башню, в ту комнату, где мы нашли старые бумаги.
— Еще чего! — рычит граф. — Ни за что в это не поверю! Думаешь, я поддамся на провокацию, на эту твою никчемную ложь?!
— Я не лгу! — настаивает Гарри.
— Да, — вставляю я, потихоньку скрещивая пальцы в складках платья. — Это правда. — Я полна решимости не отступать.
— Чепуха, — заявляет граф, — я больше не намерен это слушать. Ты сегодня же покинешь мой дом, Катерина. С собой заберешь только то, что привезла. А если осмелишься где-нибудь повторить свою ложь, чтобы оспорить расторжение брака, то тем хуже будет твоей сестре.
— Нет! — кричу я и цепляюсь за Гарри, словно за соломинку, умоляя Бога, который не слышит меня, не разлучать нас. Гарри, не выдержав, тоже начинает плакать. Он прижимает меня к себе, клянется отцу страшными клятвами, что не расстанется со мной, но граф стоит на своем:
— Я все сказал. Вопрос решен. — Он выходит из комнаты, а я от горя едва не лишаюсь чувств на руках у Гарри.
— Иди пока, моя Катерина, — подбадривает он меня. Гарри говорит сурово, словно вырывает эти слова из сердца. — Я буду сражаться за тебя, клянусь. — Он отпускает меня, глаза его горят решимостью. Это придает мне силы — я подчиняюсь и отпускаю его. — Простимся пока, — говорит Гарри, не спуская с меня взгляда и нежным пальцем отирая слезы с моих щек. — Помни, как сильно я тебя люблю, моя дорогая жена.
— А я тебя, мой дорогой муж, — шепчу я. Потом, чувствуя, что сердце мое окончательно разбито, отворачиваюсь и иду в свою комнату. Я не оглядываюсь, поскольку боюсь, что решимость изменит мне.
Граф не терял времени — подготовил для меня лодку, приказав лодочнику доставить обратно к родителям в Шин, словно возвращая попавшую не по адресу посылку. Он не только не предоставил мне сопровождающего, но даже не разрешил взять горничную. Я отправляюсь домой исключительно в компании гребцов.
Мажордом Пембрука быстро выводит меня из особняка вниз по лестнице к пристани, слуги идут следом с моими поспешно собранными вещами. Я в отчаянии, лицо мое горит от слез, но этого, кажется, никто не замечает. Я теперь здесь чужая, и никому нет до меня дела.
Я знаю, Гарри не бросает слов впустую — он горы сдвинет, чтобы вернуть меня. Но Гарри полностью
