мужа. А пока что ступай в мои внутренние покои. Надеюсь, тебе понравится служить мне.
— Эта такая великая честь для меня, ваше величество, — смиренно говорю я; мне вовсе не хочется, чтобы королева сочла меня неблагодарной.
Как фрейлина внутренних покоев, удостоенная расположения королевы, я снова могу высоко держать голову и смело смотреть на мир. Это меньше, чем мне бы хотелось, но, по правде говоря, гораздо больше, чем я ожидала. Кроме того, новое положение дает мне основания надеяться, что, когда Пембрук увидит, какими милостями осыпала меня королева, удостоив меня высокой чести служить ей, он все-таки передумает и придет к выводу, что я вполне подходящая жена для его сына.
На второй день своего пребывания при дворе я узнаю от других дам, что принцесса Елизавета, единокровная младшая сестра королевы, проявляет строптивость в вопросах религии. Сюзан Кларенсьо, которая ближе ее величеству, чем все остальные фрейлины, говорит мне, что наша добрая госпожа была очень тронута, когда Елизавета приехала выразить ей свои верноподданнические чувства. («Хотя это и случилось только после того, как стало ясно, что королева Мария одерживает победу над соперниками», — язвительно замечает Кларенсьо.) Ее величество очень тепло приняла сестру.
— Они много лет не виделись, и королеву всегда печалило, что Елизавета приняла протестантскую веру. И она сказала сестре, что была бы очень рада, если бы та сопровождала ее к мессе. Но не тут-то было. Уж чего только Елизавета не придумывала, лишь бы этого не делать: то опоздает, то у нее мигрень разыграется, то желудок шалит. Один раз уже совсем было подошла к часовне, и тут ее вдруг всю прямо скрутило: Елизавета даже велела одной из своих фрейлин демонстративно гладить ей живот! — Кларенсьо смеется, вспоминая этот случай, но улыбка быстро сходит с ее лица. — Это печалит королеву, — говорит она, качая головой. Очевидно, что эта придворная дама всей душой любит свою госпожу, но не испытывает ни малейшей симпатии к принцессе Елизавете.
— Ну а когда изворачиваться дальше стало просто невозможно, этой лицемерке все-таки пришлось посетить мессу, — добавляет Анна Уоттон. — И ее величество возрадовалась. Но в следующий раз принцесса Елизавета снова не появилась, и королева была вынуждена вызвать сестру и потребовать объяснений.
— А та очень ловко выкручивалась! — фыркает от смеха Кларенсьо. — Она дерзкая дамочка, эта Елизавета, вся в свою покойную матушку Анну Болейн, которая, как всем известно, кончила плохо. Неудивительно, что королева сомневается в искренности младшей сестры. Ее величество вполне справедливо опасается, что, если она не выйдет замуж и не родит наследника, трон достанется Елизавете, и уж тогда все ее заветные мечты о возрождении в Англии старой веры наверняка пойдут прахом.
— Но ведь королева собирается в скором времени выйти замуж? — спрашиваю я. До меня доходили слухи, что она выбирает между принцем Филиппом Испанским и лордом Эдвардом Кортни, принадлежащим к дому Йорков. Правда, ни один из возможных претендентов на роль короля не пользуется в народе популярностью.
— Да, леди Катерина, но пока что еще полной ясности в этом вопросе нет, — говорит Кларенсьо.
Я поднимаюсь, чтобы идти, — у меня много обязанностей. А еще я хочу хоть немного прогуляться по саду. Он так прекрасен, и грех не насладиться последними теплыми в этом году деньками.
Личный сад королевы — с его симметричными клумбами, кустами и деревьями, с оградами, уставленными фигурами геральдических животных на красочных полосатых столбах, — место спокойное, ограниченное длинной галереей со стороны реки и королевскими покоями с другой стороны. Здесь могут гулять и наслаждаться чудесным воздухом фрейлины внутренних покоев, тут не увидишь придворных, которые толкутся в большом саду, дальше на севере.
Сегодня тут лишь несколько дам сидят на каменных скамьях, а садовник ловко обрезает отцветшие розы. Я взяла на прогулку Артура и Гвиневру, щенки весело прыгают у моих ног, наслаждаясь свободой, потому что в королевских покоях они должны себя вести так же тихо, как и придворные дамы. Мне приходится тратить немало сил, чтобы воспитывать этих озорников и убирать за ними.
Именно в этом саду, где благоухают розы, я встречаю его превосходительство Симона Ренара,[43] императорского посла. Мне уже известно, что это очень влиятельная знатная особа и один из главных советников королевы: Мария, естественно, благосклонна к нему как к представителю своего кузена императора, который является к тому же и королем Испанским. Ни для кого не секрет, что королева особенно симпатизирует Испании, ведь ее мать, Екатерина Арагонская, чью память она чтит и свято хранит, была испанкой.
К моему удивлению — ну просто настоящая неделя чудес, — Ренар отвешивает мне вежливый поклон и представляется. Испанский посол щедр на комплименты и необыкновенно дружески расположен ко мне. Он предлагает мне руку, давая понять, что желает прогуляться со мной.
— Ее величество весьма благожелательно отзывается о вас, леди Катерина, — говорит он.
Мы идем по тропинке, восхищаясь цветами, а щенки радостно семенят рядом. Мужественное красивое лицо Ренара излучает силу и обаяние, и мне приходит в голову, что его жена, которую, по его словам, посол был вынужден оставить в Брюсселе, — очень счастливая дама. Ренар постоянно вспоминает супругу и признается, что ему очень ее не хватает. Но это не мешает ему говорить комплименты другим дамам.
— Слухи о вашей красоте ничуть не преувеличены, — заявляет он, поднося мою руку к губам и куртуазно целуя ее. — Вы позволите мне быть с вами откровенным, миледи?
Слухи о моей красоте? Неужели люди говорят обо мне? Видимо, будучи сестрой Джейн, я вызываю интерес при дворе. Но меня это застает врасплох. Похоже, я здесь — невинная овечка среди волков.
Мое смущение не остается незамеченным.
— Вам нечего опасаться, леди Катерина. Поговорить с вами меня просила ее величество, — бормочет посол, — а потому мы, с вашего позволения, будем беседовать конфиденциально. — Он уводит меня в сторону от стайки щебечущих дам и свистит щенкам, чтобы те не отставали от нас. — Мне рассказывали, что отец ее величества, покойный король Генрих Восьмой, любил обсуждать свои дела в саду, где никто не мог его подслушать, — говорит Ренар, ведя меня к каменной скамье в конце тропинки. — Королева, безусловно, скоро выйдет замуж, — продолжает он, — однако предусмотрительный монарх должен заблаговременно решить, кто будет наследовать ему в случае, если он умрет бездетным. Как вам известно, ее величество уже немолода, родить ребенка ей будет нелегко. Мы все, конечно, будем молиться о том, чтобы она подарила принцу Филиппу много замечательных сыновей.
Я вздрагиваю, услышав, с какой уверенностью он называет имя будущего супруга, потому что считала, будто Мария еще не сделала окончательный выбор.
— Да будет так, — почтительно говорю я.
— И возникает вопрос: кто будет первым в очереди на престол, если ее величество, боже сохрани, умрет, не оставив наследника? — продолжает Ренар. — Ответ вроде бы очевиден: принцесса Елизавета. Но ее величество не хотела бы оставлять сестре корону, потому что знает: Елизавета — еретичка до мозга костей. К тому же и ее право на престол вызывает некоторые сомнения, ведь ее мать Анна Болейн была казнена за супружескую измену, так что отцовство короля Генриха небесспорно. Я лично не склонен сомневаться в том, что она действительно его дочь: если сравнить портреты принцессы Елизаветы и короля Генриха Восьмого, легко заметить их поразительное сходство. Но я слышал, что королева открыто оспаривает сей факт, а потому разговоры на эту тему стали модными, хотя и ведутся втихомолку и за закрытыми дверями.
Далее Ренар вспоминает Акт о престолонаследии. За последние неспокойные годы я очень много слышала об этом документе, составленном королем Генрихом VIII.
— Следующая в очереди — леди Джейн, ваша старшая сестра, которая сейчас томится в Тауэре. Но она придерживается тех же религиозных убеждений, что и принцесса Елизавета. Ну а сразу после нее идете вы, миледи.
Я ошеломлена и в то же время испытываю небывалый восторг! Я вдруг вспоминаю, как весь двор кланялся, когда голову моей юной сестры увенчали славной короной Англии… Стать наследницей королевы! Да еще с ее одобрения! Я и представить себе такого не могла.
