— Спасибо, Огилви! — Сирил пожал мою левую, свободную от капельницы, руку и улыбнулся. — Теперь меня не отправят в военное училище!
Папа приехал на ночном поезде и тут же взял такси, чтобы ехать в больницу, хотя тётя Кармен советовала ему подождать автобуса. Он вошёл в палату: калифорнийский загар, мозоли сборщика фруктов и праздничная, новогодняя улыбка на лице.
— Папка! — воскликнул я. — Ты настоящий?
Обнять его я не мог, и даже потрогать было сложно — из-за иголки в вене и перевязанной груди.
— Оскар! Оскар! — повторял папа. — Живой! Я боялся, что ты погиб…
— Папочка! — Я разглядывал его с восхищением. Мой, настоящий папка! Не старый, не усталый! — Это ты! Ты даже не лысый!
Папа озадаченно провёл рукой по густым тёмным волосам.
— Оскар, ты о чём? — Он принялся разглядывать таблетки на тумбочке, потом посмотрел, какое лекарство попадает в мою вену через капельницу. — Что тебе дают?
Папа остался со мной до выписки из больницы, он спал прямо на стуле возле моей кровати. А в понедельник мы с ним пошли в банк, и мистер Петтишанкс лично вручил нам чек.
— Что будешь делать, Огилви? — спросил банкир у папы. — Наверное, хочешь выкупить дом?
— Нет, пожалуй. Лучше мы с Оскаром купим апельсиновый сад в Калифорнии, в районе Лос- Анджелеса.
— Сэр, могу я вас спросить?.. — нерешительно проговорил я.
Мистер Петтишанкс снисходительно улыбнулся:
— Выкладывай.
— В тот вечер… когда ограбили банк… там был ночной сторож? Мистер Эплгейт?
— Эплгейт? — Банкир нахмурился. — Я о таком не слышал. Сторож был, его звали Джордж Перкинс, он спрятался в подвале, в туалете, даже носа не высунул. Я его тут же уволил… Удачи тебе, мальчик, — добавил он и угостил папу сигарой «маканудо».
Десять тысяч долларов мы положили в банк. Потом пошли и купили для тёти Кармен новёхонький «бьюик» — чтобы она могла ездить к ученикам сама, не на автобусе. А потом заказали для неё телефон, и мастер из телефонной компании установил аппарат в прихожей.
— Оскар! Ты пускаешь деньги на ветер! — корила папу тётя Кармен, но получалось у неё это как-то неубедительно. И в её голубых глазах сквозил не привычный январский холод, а весёлая голубизна июньского неба.
— Машина — это мелочи! — возражал папа. — Вот на апельсиновый сад в Эль-Сегундо мне и впрямь придётся раскошелиться. А телефон нужен обязательно. Мы с Оскаром будем тебе звонить каждое воскресенье и болтать целый вечер. Прямо из Калифорнии!
Папа купил ранчо «Алая звезда» с апельсиновым садом. Там тут же начали строить для нас дом. До отъезда в Калифорнию мы поселились у тёти Кармен.
Едва ей установили телефон, я улучил момент, когда в доме, кроме меня, никого не было, раскрыл телефонную книгу, которую принесли вместе с телефоном, и набрал номер.
— Общежитие, — произнёс равнодушный мужской голос.
— Скажите, у вас есть постоялец по имени Харольд Эплгейт? — спросил я.
— Сейчас посмотрим… — Смотрел он долго и наконец ответил: — Нету такого… На «Э» есть Энглвайс и потом сразу Эрмон. Нету Эплгейта.
— Но я точно знаю, что он у вас жил! Когда он съехал?
— Парень, не морочь голову. У меня же тут проходной двор! Один приехал, другой уехал. Я что, всех помнить должен? Все записи по старым постояльцам хранятся в конторе.
— Быть может, он оставил адрес для пересылки почты? — настаивал я. — Вы уж простите, но я его племянник, я его давно разыскиваю. Можете мне как-то помочь?
Молчание на другом конце провода затянулось. А вдруг связь вообще прервалась?.. Голос раздался снова лишь через пять долгих минут:
— Нашёл. Он оплачивал комнату по двадцать первое ноября прошлого года включительно. Адреса не оставил. Но ему и не пишет никто. Всё, парень, больше ничем помочь не могу. Будь здоров.
Мы с папой заказали все игрушечные поезда, какие у нас были раньше, на улице Люцифер. И временно собрали макет железной дороги в подвале у тёти Кармен.
— Потом отправим всё в Эль-Сегундо, сынок, — пообещал папа. — Я уже предупредил строителей, что нам нужен просторный и удобный подвал. У нас с тобой будет самый лучший макет, какой только бывает на свете.
— Лучше, чем у Кроуфордов! — добавил я. — Больше и красивее!
Папа посмотрел на меня искоса и хмыкнул. Он теперь всегда так делает, если я забываюсь и упоминаю о чём-то непонятном. Ведь на дворе только тридцать второй год. Папа не знает про макет Кроуфордов. И про Голландца не знает, и про мистера X. Он вообще ничего не знает про то, что произойдёт в мире через десять лет. Но понимает, что я вспоминаю о том, что ещё не случилось. И возможно, даже никогда не случится.
Мы решили остаться в Кейро до Дня независимости, чтобы я мог исполнить данное тёте Кармен обещание и принять участие в конкурсе ораторов. Пусть все узнают, какой она замечательный учитель риторики.
Только мне не понравилось Геттисбергское обращение Линкольна. И вообще ничего из сборника «Знаменитые речи знаменитостей» меня не заинтересовало: все речи были длинные и скучные. Я решил, что прочитаю какое-нибудь стихотворение в честь мистера Эплгейта. Я скучал по нему, но не знал, где его теперь искать.
Однажды, когда я, в очередной раз придя в библиотеку, рылся в сборниках поэзии, пытаясь подобрать стих для конкурса, на глаза мне вдруг попался знакомый корешок. Сборник «Стихи у камелька» стоял на самой верхней полке. Я подкатил лестницу, достал книжку, принялся листать и вдруг… наткнулся на слова, написанные красной ручкой! Киплинг! Я узнал эту страницу. В последний раз я видел её на кухне у тёти Кармен. Книжка тогда была совсем мокрая. И никаких написанных от руки слов в ней не было. Мистер Эплгейт никогда не писал в книгах!
Дыхание моё внезапно участилось. Кажется… я знаю этот почерк! Прямые красные буквы, все до одной заглавные, выстроились ровно, как по линейке!
Мистер Эплгейт, не соглашайтесь работать в банке. Не нанимайтесь к банкиру Петтишанксу, иначе вы погибнете во время ограбления.
Каждый удар сердца отзывался у меня в голове, в ушах… Я нашёл на обороте обложки кармашек, в котором хранился листок с датами выдачи и возвращения книги. Всё в чётком хронологическом порядке: сентябрь 1931 года, октябрь 1931 года, ноябрь 1931 года. И вдруг отметка, нарушающая всякий порядок: 3 января 1926-го. Как? Каким образом?
— Клер! — Мой громкий голос взорвал пыльную библиотечную тишину. — Клер! Ты побывала здесь! Ты спасла мистера Эплгейта!
Сообразив, что на мой крик сейчас прибежит библиотекарша, я поспешно написал на той же странице, где сделала запись Клер:
Я уехал в Калифорнию, на ранчо «Алая звезда» в Эль-Сегундо. Приезжай!
Отчего-то я был уверен, что в один прекрасный день Клер запустит свой экспресс «Двадцатый век», даже шарики-дымовушки не забудет положить в трубу локомотива, и приедет в Кейро. Она уже знает, где искать сборник «Стихи у камелька».
Из библиотеки я вышел на цыпочках, бочком, вежливо кивнув даме за стойкой. Библиотекарша так же вежливо кивнула мне в ответ. В её глазах я был прилежным мальчиком, который ходит в библиотеку, чтобы подготовиться к конкурсу на День независимости. Разумеется, такой мальчик не кричит в стенах столь
