отбивные, груши и яблоки в вазе, дымились две чашки кофе.
— Это никуда не годится. — Он сел. — Я сплю, ты обслуживаешь, одариваешь… Как вообще ты себе представляешь дальнейшее?
— Будешь делать своё дело, я буду тебя хранить. Пока живу. Ешь. Всё станет холодным.
— А ты? Между прочим, чей это портрет там, на стене у двери? Мать?
— Не портрет. Фото. Ешь. Расскажу тебе. Не мать. Больше, чем мать. Это, caro mio, моя старшая подруга, очень старшая. Она — русская. Да! Евгения Владимировна. Жила в Париже. Дочь эмигранта из России, Коммунистка. Без фальши. Когда немцы пришли во Францию, была в маки. Совсем девушкой делала взрывы складов со снарядами и на железной дороге. Ранена в плечо. Плен. Потом из руки Де Голля имела орден Почётного легиона, но мечтала в Советский Союз. И поехала. Там у вас её арестовали. Концлагерь. А когда Хрущев отпустил, улетела в Париж. Потом была много у нас в Милане. Между студентов, рабочих. Говорила: то, что в Советском Союзе — не социализм, не коммунизм. Тогда я стала знакома с ней. Евгения Владимировна плакала, что СССР компрометирует идею. Ты сейчас понимаешь меня?
— Да. Тоже этим переболел.
— Нет, не можешь понять, fanciullo, какая трагедия для нас, людей Запада. Не смогли построить социализм, настоящий. Все?таки вы имели эту возможность. Потеряли. Это она, Евгения Владимировна, сказала, чтоб учила русский в университете. Я узнала Герцена, Бакунина, Ленина. Читала ваших писателей. Мой самый близкий — Маяковский. Когда прочитала в твоей книге, что знал его мать, стала потрясена. Кажется, Маяковский был очень давно, правда? Почему перестал есть? Хочешь, сделаю новый кофе, этот уже холодный.
— Нет. Спасибо, Лючия. Что сейчас с Евгенией Владимировной?
— Сейчас умерла. В тот же год, когда мои родители погибли в катастрофе.
— А твой муж?
— Caro mio, не хочу про это. Но один раз и навсегда знай: он грек с этого острова. Сейчас в Нью– Йорке. Имеет другую женщину, детей. Мой отец и он были компаньонами. Мой отель, и ферма, и эта вилла — все построено на деньги моего отца. Только яхта мужа, подарил на свадьбу. Он много летал в Америку, в Африку. Никогда не обманывал, говорил мне про свои романы, показывал фото мулаток, или как плавает в бассейне с негритянками. Голыми. И я прогнала его. Просто прогнала.
— Он сумасшедший, — перебил Артур. — Изменять тебе мог только сумасшедший.
— Почему? Любит только себя. Свои капризы. Очень богатый. Был счастлив, когда поломался Советский Союз.
— Так это все недавно?
— После катастрофы с родителями. Смерть Евгении Владимировны. Катастрофа с мужем. Катастрофа с идеей коммунизма. Я осталась одна здесь на острове, среди чужих людей. Вот ты знаешь все. А теперь я хочу спать, если можно. — Она выключила торшер.
Артур обнял Лючию, снял с затылка черепаховый гребень, распустил её волосы.
— Нет. Не трогай. Не хочу, чтоб всегда спали вместе, fanciullo. — Она подняла Артура с постели, поцеловала, и, пока он собирал в темноте разбросанную одежду, стала стягивать с себя свитер. — Умный, должен понимать. Не хочу, чтоб привык ко мне. Иди к себе. Тоже спи. Потому что потом тебе нужно делать своё дело, — у неё уже заплетался язык.
Он вышел, открыл дверь в свою комнату, зажмурился. Солнечное утро было в разгаре.
Артур надел тренировочный костюм. Увидел в раскрытом секретере свою папку, листы рукописи. Но сейчас браться за авторучку не было ни сил, ни желания.
Переполненный тем, что случилось за эту новогоднюю ночь, не смог заставить себя и лечь спать, хотя спать захотелось снова. Вспомнил, что в гостиной остались подаренные Лючией удилище, снасти, решил пойти попробовать половить рыбу. Но сначала нужно было раздобыть какую?нибудь наживку, хоть мидий.
Артур подошёл к стеклянной двери, дёрнул за ручку. Дверь была заперта Лючией, о чём он успел забыть.
«Вот так тебя, Артур Крамер, приучают к свободе», — подумал он, взял из сумки пакет с бритвенными принадлежностями и пошёл вниз, в ванную.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Поклянись мне! — сказала Лючия как?то вечером, когда они вернулись после визита к Фанасису и Маго.
— В чём?
Она достала из ящика рабочего стола дубликаты ключей от парадного, от его комнаты и от двери, ведущей на терраску.
— Ты не знаешь, что тогда думала. Пришла за тобой, а тебя нет.
— Клясться Господь не велит, — улыбнулся Артур. — Достаточно моего слова.
— Должен спать. Утром работать. И ещё помни, обещал Маго завтра лечить какого?то Яниса. Невероятно. Как ты лечишь?
— Не так, как ты, — улыбнулся Артур.
Он ушёл к себе, постелился, лёг, погасил свет. Никак не мог забыться, уснуть. Дверь приоткрылась, Лючия проскользнула в комнату, склонилась над ним, поцеловала.
— Завтра обещал начать делать своё дело, да?
— Да, — шепнул Артур.
— Теперь будешь спать? Ещё помни — днём должны ехать встречать корабль. Помнишь?
— Да, корабль… — Сон неодолимо наваливался на Артура.
… «Мама! Не смог работать. Пошёл половить рыбу. Если встать лицом к морю, пойду на разведку направо до ближайшего мыса. К двенадцати вернусь. Не беспокойся. Доброе утро!»
Артур стоял на оконечности высокого каменистого мыса с удилищем в руках, глядел на поплавок и думал о том, что Лючия ещё не скоро прочтёт эту записку, оставленную им на застланной постели. Она вставала поздно, в начале одиннадцатого, спускалась в ванную комнату, не менее получаса плескалась там, тщательно причёсывалась. Яркая по природе, не пользовалась косметикой. Капля духов с горьковатым запахом — и все.
После завтрака, состоящего из бокала апельсинового сока, чашки кофе и поджаренного в тостере ломтика хлеба, шла в свою рабочую комнату, включала автоответчик, хмуро прослушивала накопившиеся телефонные сообщения. Обычно звонил Филипп с фермы, или служащая банка, или клиенты из Англии, Германии, Соединённых Штатов, желающие заранее зарезервировать себе номер в отеле на какой?либо из летних месяцев.
В отличие от таинственной жизни в ванной, её занятия за рабочим столом были доступны взору Артура, и сейчас он вновь представлял себе, как она вносит в толстую алфавитную книгу или в компьютер
