пойдёт. Теперь он догадывался, почему бедный старик Василиос в такой панике покинул злачное место.
Из?за дверей таверны грянула протяжная песнь пьяниц.
«Если вокруг острова все?таки есть море, как?нибудь приспособлюсь ловить рыбу. Буду покупать лишь хлеб, растительное масло для жарева и какие?нибудь овощи, — думал Артур, шагая под фонарями по булыжной мостовой. — Придётся, как в Москве, завести железный режим экономии. Не помру. Главное — успеть написать за эти месяцы то, что задумал. Главное — успеть, покуда жив, покуда есть фора в три с половиной месяца, сто пять дней и ночей».
От лёгкого ветра качались фонари, качались тени. Он повернул за угол, стал спускаться по мостовой, в центре которой тёк ручей.
«Здесь хоть не будет телефонных угроз, не надо зажигать свет во всех комнатах, держать за зеркалом в передней газовый пистолет…» Он поворачивал направо, налево. И не находил своего дома.
Стоящие по сторонам узких улиц массивные двухэтажные дома казались громадами. Кое–где из?за жалюзи пробивался свет, что?то бубнили теледикторы, слышались звуки музыки.
Навстречу по мостовой быстро поднимался подросток в распахнутой куртке.
«Но о чём я его спрошу? — подумал Артур. — Ведь я не знаю адреса. Спрашивать: «Вы не знаете, где я живу? Где я оставил свою сумку?..»
Подросток прошёл мимо.
Теперь Артур Крамер мечтал о том, чтобы раздался лай, появилась злобная собачонка, она могла бы хоть обозначить место, возле которого находилось его жилище. Но собачки не было слышно.
Устав кружить по одним и тем же кварталам, он привалился спиной к прохладной стене какого?то здания, увидел звезды над тёмным ущельем улицы.
«Господи, стыдно просить. Я в дурацком положении. Помоги мне!» Не успел он взмолиться, как в доме напротив со стуком отворились ставни. Свет из окна упал на Артура, на ржавую калитку с решётчатой прорезью.
Артур понял, что стоит, прислонившись к своему дому.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Озаряемый близкими разрывами молний, Артур Крамер стоял в темноте верхней комнаты у косяка балконной двери. От грохота громов, казалось, взрывается земля. Дом, с его метровой толщины каменными стенами, дрожал. Звенела посуда в буфете.
Ветер гнал и гнал над крышами косые паруса ливня. Напротив, по балкону заколоченного дома, с сумасшедшим упорством гонялись друг за другом три пустые консервные банки.
Непогода началась вчера. И вместе с ней на остров пришла зима. Холодный фронт ворвался, как показала указкой на синоптической карте теледикторша, с северо–востока, с заснеженных просторов России.
Сегодня, сразу же после программы греческих новостей, когда молния разорвалась совсем рядом, Артур на всякий случай выключил телевизор, даже выдернул штепсель из розетки.
А в начале одиннадцатого в доме, во всём городе погас свет. «Зевс–громовержец, — думал Артур, — оставил совсем без тепла. Даже чашки чая не смогу теперь приготовить»…
Он перевёл взгляд на стол, где среди бумаг в переменчивом свете грозы мертво поблёскивал маленький электрообогреватель с упрятанным за решётку вентилятором.
…Холода начались ещё раньше. Все?таки декабрь есть декабрь. Керамический пол в нижней комнате стал ледяным. Артур отыскал в кладовке циновку, расстелил её дорожкой от тахты к столу.
Утром, когда вставало солнце и наружный воздух начинал ощутимо прогреваться, Артур выходил в свой дворик, делал зарядку, подбирал на земле под кроной вечнозелёного мандаринового дерева два–три упавших за ночь спелых плода. Потом брился, умывался. Помолившись, кипятил в джезвее на электроплите воду, насыпал в чашку чайную ложку английского чая из жестянки, заливал кипятком и накрывал блюдцем. Пока чай заваривался, доставал из холодильника баночку густого йогурта, намазывал его на ломоть хлеба. Это и был его завтрак. Да ещё дармовые мандарины на закуску.
Прибравшись, поднимался с обогревателем по наружной лестнице в верхнюю комнату. Немедленно включал его в сеть. Растворял все ставни и жалюзи, садился за стол, работал.
Через час–другой, подмёрзнув, Артур выходил на длинный балкончик, грелся в солнечных лучах. Смотрел сверху, как тянутся по узкой мостовой школьники с ранцами на спинах, как гонит продавец зелени тяжело гружённого мешками ослика… За ближней горой перекрикивались петухи.
Оставив балконную дверь открытой, возвращался к столу. Сейчас ему казалось невероятным, что первые ночи по прибытии на остров он спал под одной простыней, без одеяла. Теперь, кроме двух одеял, он накрывался ещё и ковром, которым была покрыта тахта, соорудил себе сущую нору. И всё равно мёрз.
Итальянский обогреватель добросовестно вращал лопастями, но его тепло распространялось лишь в радиусе 10–15 сантиметров.
Зато, когда, устав от работы, Артур устраивал себе ланч — выпивал в верхней комнате чашку растворимого кофе с бисквитом и, бросив в пластиковую сумку закидушку и складной нож, выходил наружу, он по–настоящему согревался.
Шёл по правой, солнечной стороне вниз и через пять таких же массивных двухэтажных домов оказывался на скальном обрыве. Отсюда, за ещё доцветающими кустами бугенвиллей, далеко–далеко открывалось море, скалистые острова в солёной дымке…
По широкой гранитной лестнице сбегал к набережной, сворачивал на длинный пирс с причальными тумбами для рыбацких мотоботов. Днём мотоботы почти всегда были в море. Только небритые, загорелые до синевы старики сидели на корточках, чинили разостланные сети из коричневого или красного капрона.
— Good afternoon![8] — бросал им Артур.
— Ясос![9] — невозмутимо кивали старики.
Он выходил на конец пирса, отматывал с большой пластиковой катушки 15–20 метров лески, нарезал на кусочки купленного накануне кальмара или сардину, наживлял два крючка и, раскрутив в воздухе,
