Второе посещение острова

Охватило предчувствие скорого переезда. Интуиция до сих пор никогда не обманывала.

Вместе со мной Дмитрос вошёл в дом, где я с удивлением и радостью застал Никоса, мирно беседующего с Люсей.

— Где ты ходишь?! – обрадовался Никос. – Жду тебя долго.

— Я думал, ты в своей «праксе», работаешь. Ведь мы не собирались сегодня увидеться.

— Уже семь часов! Мы все, и ты, Дмитрос, тоже, едем ко мне. Инес и девочки ждут.

Дмитрос отказался, объяснив, что вечером кафе–бар обычно наполняется посетителями, и его помощник один не справится. Бизнес есть бизнес.

Уехал. Я вытащил из чемодана подарки для Никоса и его семьи.

— Арендовала машину на весь срок пребывания, – объявила Люся. – «Опель». На деньги, которые вы мне дали. Хочу быть хозяйкой положения, не зависеть от этих автобусов.

Она победительно выкатила коляску с Гришкой во дворик, усадила его в имеющееся на заднем сиденье машины детское креслице, пристегнула, запихнула коляску в багажник, села за руль и покатила вслед за нами с Никосом, управлявшим своей оливковой «Тойотой».

* * *

А я любил её всю жизнь,
Взаимностью не одарила.
Скажу: спасибо, не убила.
А я любил её всю жизнь.
За человека не считала.
И дыры нищета считала.
Подонкам отдавала тело,
любви моей не захотела.
А я любил ее всю жизнь,
Теперь она в грязи, в позоре.
Я греюсь у чужого моря.
Плохой приёмник очень редко
доносит голос до меня.
Шкала частот и волн, как клетка.
А он звучит, звучит, маня…

Глава восьмая

В темноте большой чёрный пёс был почти невидим. Я сидел у перил террасы, опоясывающей весь второй этаж, машинально поглаживал собачью голову.

Перестал побаиваться этого, как оказалось, добродушного существа по кличке Гектор. Или Хзктор, как произносит Никос на греческий манер.

Может быть потому, что первый день на острове разбился на сумятицу встреч и впечатлений, как это всегда случается, когда ты возвращаешься туда, где уже был когда?то, то ли потому, что присутствие здесь Люси мешало мне быть самим собой, как бывало раньше в сердечной атмосфере этой семьи, или от того, что Никос опять почему?то приглядывался ко мне, захотелось уйти из гостиной, побыть одному.

За спиной сквозь зашторенные от москитов и шершней окна доносился разговор, звяканье посуды, звуки пианино – это старшая девочка Антонелла демонстрировала свои таланты. То прорезывался плач Гришки, видимо, проснувшегося и требовавшего корма.

Дом одиноко стоял на холме поодаль от моря. Но сейчас, при сиротливых вспышках маяка, работающего где?то на скалистом мысу, казалось, что море близко.

… Знаешь, Маринка, во мне возникла странная череда мыслей. Они не имели отношения ни к золотому миражу, навеянному Дмитросом, ни к Никосу с Инес, ни тем более к Люсе, ни даже к тому, что я сидел с Гектором здесь, в Греции, без тебя и нашей Вероники, в сущности, посреди Эгейского моря.

«Новый, никогда раньше не бывший в истории опыт… – думал я. –После развала Союза, всех этих лет перестройки, возникновения и распада партий, взлёта и падения Горбачева, Ельцина, тысяч соблазнившихся властью и воровством политиков, что в итоге?

Вдруг вспомнилось, как недавно, включив вечером телевизор, я напоролся на трансляцию из сада «Эрмитаж». Показывали празднование юбилея какого?то джаза, возникшего в советские времена, когда этот джаз запрещали.

Моросил дождик. Поседевшие маэстро в пиджаках с блестящими пуговицами и галстуках–бабочках с натужной лихостью наигрывали с открытой эстрады мелодии Гершвина, Утёсова, музыку из всё той же «Серенады Солнечной долины». И на мокром асфальте, искусственно взвинчивая себя, тряслись в танце пары. Камера заскользила по лицам, по расплывшимся фигурам… Боже мой, неудачные браки, пьянство, разводы, аборты, застарелые болезни – всё это так наглядно читалось. Бывшие стиляги, фарцовщики, рассказчики анекдотов, чьей библией были «Двенадцать стульев»… Камера показала, как они сиротливо расходились из промокшего «Эрмитажа». Словно после похорон.

Думал о том, что даже такой близкий человек, как Никос, ничего не поймёт, расскажи я про «Эрмитаж», про этот поток мыслей.

Гектор завилял хвостом, тявкнул и рванулся к светлому проёму открывшейся двери. Никос нёс шандал с тремя зажжёнными свечами. Он поставил шандал на стол в углу террасы, подозвал меня.

На нём была надета новенькая зимняя шапка–ушанка, которую я привёз ему в подарок, памятуя о том, какие пронзительные ветры дуют зимой на острове и как страдал он от отитов во время моего тогдашнего пребывания здесь. Так что напрасно ты смеялась надо мной, хотя и сама передала для незнакомой тебе Инес мягкую песцовую шапочку, выбирала на вещевом рынке зимние шапочки для девочек. Экзотические русские подарки всем очень даже понравились.

— Думал? – спросил Никос. – О чём?

— Между прочим, и о тебе, – ответил я. – Только подумал, и ты появился! Телепатия. Слышал такое слово? А как там твоя «земля»?

Так, очевидно, на чешский манер, называл Никос довольно большой участок земли, который он по случаю купил тогда, девять лет назад. Участок находился в безлюдной местности за городом – крутой, поросший диким кустарником горный склон, сползающий в ущелье. На дне посверкивал ручей. Помню, когда мы почали у костра привезённую мною литровую бутылку «Stolishnaya krepkaya» – шестидесятиградусную водку, что называется, «вырви глаз», Никос стал развивать фантастический проект: он вздумал запрудить ущелье, чтобы оно заполнилось водой, образовалось озеро, в котором плескались бы Инес и девочки, а я, приезжая в гости из России, ловил бы рыбу.

— Земля хорошо, – сказал Никос. – Увидишь. Будет воскресенье – поедешь с нами. Будем делать пикник. И эту твою немножко нервную компаньонку вместе с её микро возьмём. Она говорит, вы будете тут до конца сентября, так?

— Так. А почему, Никос, ты всё время ко мне присматриваешься?!

Он приподнял шандал, поднёс почти к самому моему лицу, приказал:

— Покажи твои зубы! Болеют?

— Ну, в некоторых местах. Под мостиками, пломбами.

— Не говори ничего. Открой рот.

Над моим лицом и свечами зароились мотыльки. Нехорошее предчувствие коснулось меня.

— Владимирос, утром к девяти по дороге в «праксу» я заберу тебя из виллы Диаманди. Будем делать