как Наташка, на железной дороге шпалы носит. В ватниках. Чумазые все. А Наташка вон какая красивая и чистая, в белых брючках! Стану я ей рассказывать!
Посередине реки мы чуть в баржу с углём не тюкнулись. Это из?за меня. Я на руле сидел. Задумался… Спасибо, капитан посигналил.
У нас река здесь после плотины ГЭС на два рукава разбивается. Один рукав главный, широкий– широкий, Казак. По нему мы и плыли на яхте. А другой намного уже, называется Гниловод. Между ними острова протянулись. Большие и маленькие. Говорят, эти острова до самой дельты, до моря тянутся, только их ещё больше становится. Сотни, а может, тысячи штук.
А ещё говорят, на некоторых из этих островов есть даже свои озёра и речки! Не знаю. Я дальше третьего острова вниз не плавал. Это далеко — обратно, если на вёслах, с утра до ночи грести нужно. Ведь против течения… Я там только раз был, когда со школой в поход ходили. В прошлом году. Не интересно было. Костёр разводили. Картошку пекли. А я её и так пеку. Рыбу ловили. Уха… Петь заставляли.
Сейчас я вёл яхту в пролив между первым и вторым островами. Это широкий пролив. Туда даже рейсовый пароходик ходит. Шесть раз в сутки. На том берегу Гниловода бетонный завод. Многие с нашего посёлка на работу ездят.
Только я, конечно, совсем не туда плыл. Я — на второй остров. Он высовывался из воды, как большая зелёная шапка. А куда на второй — этого я Наташке не сказал. Зачем свой тайник выдавать? Ни один человек на всём свете не знает, где мой тайник–убежище.
Как только яхта стала подплывать к песчаной отмели второго острова, я бросил руль и спрыгнул в воду.
Наташка испугалась:
— Смотри, Сыч, утонешь! Обратно я тебя перевозить не стану!
Обратно я уж как?нибудь сам. Я уже по берегу к кустам поднимался, вдруг слышу:
— Валера, Валера! Столкни, пожалуйста!
Оказывается, у неё яхта ткнулась килем в песок и села на мель.
Брючки боится замочить. Пришлось вернуться и спихивать яхту на глубину. Спихнул.
Наташка взяла верёвку от паруса, села на руль, и её понесло куда?то вверх по реке, к плотине, где для рыбаков запретная зона.
А я снова поднялся на берег, раздвинул кусты и пошёл по тропке через остров на ту сторону.
Огородов здесь нет, потому что всё кустами да деревьями заросло. И потом, слишком много народу: посёлок напротив. Люди сюда даже из Москвы приезжают — в палатках живут, рыбачат как могут.
Сейчас только одна такая палатка белела сквозь листву недалеко от моего места. Да разве кто найдёт? Хотя я всегда немного боюсь, что найдут… Народ всякий бывает.
Я свернул с тропки налево, пролез между кустами и очутился прямо над согнувшейся ивой. Кто догадается, что это шалаш, а под ним узкий, как канава, заливчик, где стоит моя лодка?
Я эту лодку прошлой весной после ледохода на берегу нашёл. Большая. Плоскодонка. Только нос чем?то пробит и вёсел не было.
Нос я сам доской заделал. А вёсла достал. Ротозеев на реке много…
Я осторожно раздвинул ветки и спустился в мою лодку. Прямо на сиденье. Ветки надо мной сомкнулись.
Я оказался в своём тайнике…
Всё было в целости. Удочки лежали вдоль одного борта, вёсла — вдоль другого, на корме под задней скамейкой торчал ящик для провизии… На дне лодки в воде от прошедших дождей плавала жестянка.
Я начал вычерпывать воду, и только сейчас в башке опять завертелась эта непонятная история с голубыми бумажками — деньгами.
Что это за деньги? Откуда они у нас на чердаке? Я бросил банку, полез в карман штанов, боясь, что моя голубая бумажка потерялась.
Но она была тут. Намокшая. Смятая. И на ней было выведено: «Двадцать пять рублей». И человек с бородой был царь. Даже написано: «Николай II».
Разве можно сейчас на них что?нибудь купить? Чепуха! Царя скинули пятьдесят лет назад. Зачем же тогда мать прятала эти бумажки? Откуда они взялись?
От всех этих мыслей мне только есть захотелось. Я полез на корму, заглянул в ящик. Там была одна вобла и полбуханки засохшего серого хлеба.
Раздумывая о деньгах, я сгрыз весь хлеб с воблой, потом дочерпал воду из лодки, набросал на дно ивовых веток и травы и повалился спать.
Когда я проснулся, то не сразу понял, что это: вечер или светает.
В небе между веток виднелась звезда. За рекой в посёлке перекликались петухи. Отдалённо послышалось два тяжёлых гудка.
Я приподнялся. Лодка была в росе.
Я сразу по звуку гудка узнал пароход «Михаил Калинин». Значит, было уже утро. Он всегда, когда шёл сверху, причаливал в пять утра к нашей пристани.
Загалдели птицы. Небо над тёмными листьями начало зеленеть. Теперь уже не надо было гадать — утро сейчас или вечер.
Я на ощупь отвязал лодку и, перебирая нависающие ветки, выплыл в реку. С веток на макушку и за шиворот всё время шлёпались ледяные капли росы.
На реке справа от входа в канаву стогом горбатилась старая ива. Как раз под ней есть заливчик– омуток. В нём вода всегда медленно кружит…
Я не стал вставлять вёсла в уключины, а просто продолжал перебирать руками прибрежный камыш и ветки кустов, чтоб не спугнуть рыбу.
Так я подтянул лодку под самую иву и привязался к стволу.
Я здесь редко ловлю. Сазан или судак сюда не заходят. Их хорошо под плотиной ловить, в запретной зоне… Опасно, правда, зато на базаре берут нарасхват. А здесь я ловлю для себя или когда инспектор на своём катере под плотиной кружит…
Место это мной всё равно прикормленное, безотказное, оно всегда выручит.
Я распустил одну из удочек. Самую лёгкую. Потом пошарил рукой по дну лодки — хоть пара червей куда?нибудь да заползла, притаилась. Ведь я никакой наживки?то не запас. Не до того вчера было.
Так и есть — целый клубок на носу под фанеркой. Я давно заметил: если часто ловишь — никогда без наживки не останешься, в лодке всегда найдутся или, как сейчас, черви, или зёрна распаренные, или просто хлеб.
Я насадил на крючок полчервяка и только хотел забросить, как справа, совсем близко от меня, затрещала катушка, засвистела леска, кто?то подсек и вытягивал удочку.
— Опять не везёт! — пробормотал чей?то голос.
Леска снова просвистела. Груз упал далеко, чуть не на середине Гниловода. Уже так сильно рассвело, что я различил цветной, в красных полосах с белой верхушкой поплавок моего соседа.
Я ухмыльнулся и начал ловить.
Мой поплавок — самая обыкновенная пробка — закачался рядышком с бортом лодки. И тут же исчез. Я подсек, вытянул небольшого окуня — с ладонь. Швырнул его в лодку. И снова опустил поплавок рядом с лодкой.
— Что, у вас клюёт? — послышался голос из кустов.
Но я не успел ответить, потому что моя пробка легла боком, а потом косо пошла вниз.
Я знаю, что так берёт только лещ. У него губы длинные, трубочкой вытягиваются. Он насадку захватит, вверх поднимет и только после этого заглотит, когда на глубину пойдёт. Тут?то его
