– Каким же нужно быть идиотом, чтобы пытаться всучить гоилу поддельный камень? – зашипел Неррон на аптекаря. – Ты что, держишь нас за олухов вроде вас? Думаешь, мы не можем отличить простой опал от окаменевшего сердца чародея? Черный камень, что одно, что другое, так, да? А моя кожа, из чего она, по- твоему? Из яшмы, что ли?
Он смахнул шкатулку с прилавка. Дело дрянь. Просто дрянь.
Бесшабашный бы так не опростоволосился.
Он навел револьвер на трясущегося аптекаря и указал на стакан, стоявший рядом с кассой. Там среди людских и карликовых глаз плавали также глазные яблоки гоилов.
– Вон попробуй-ка золотых, – велел ему Неррон, пересыпая крупинки лунного камня обратно в мешочек. – Зуб даю, они самые вкусные. Глядишь, и станешь смотреть на нашего брата другими глазами.
Пока аптекарь с усилием проталкивал первое глазное яблоко себе в глотку, гоилу в голову пришла одна идея. Мысль была преподлейшая, но он уже затратил на поиски сердца почти целую неделю, а терпение не относилось к числу его добродетелей. Неррон схватил бледную дрожащую руку, снова просунувшуюся в стакан с глазами.
– Ладно, со вторым глазом можешь повременить. Есть у тебя ведьмин язык? И чтобы на этот раз без подделок, не то я тебе не завидую!
Аптекарь поспешно выдвинул один из ящиков и вынул оттуда щипчиками язык. От человеческого он отличался лишь изящно раздвоенным кончиком. Неррон выбросил фальшивое сердце Гуисмунда из шкатулки и положил туда язык.
Он был уже в дверях, когда могильщик рискнул шевельнуться.
Добивать его Неррон не стал.
34. Игра
От вокзала до государственного архива было около получаса ходу, но все крупные улицы, ведущие к замку, перекрыла полиция. На тротуарах толпился народ, да так кучно, прямо как в день Кровавой Свадьбы, и Джекобу казалось, что толпа вот-вот смоет его, словно щепку во время прилива. Кмен был в Виенне. По случаю беременности его человеческой жены был устроен парад. Охрана новой императрицы украшала фонари и фасады домов гирляндами. Гвардию без исключения составляли гоилы. Амалию охраняли только солдаты ее супруга. По слухам, она отдавала предпочтение гвардейцам с карнеоловой кожей Кмена. Они вплетали в гирлянды цветы из лунного камня, а на заграждениях, тянувшихся вдоль улиц, красовались ветки из серебра. Но у Джекоба перед глазами неизменно стоял Труаклер, прикрепляющий цветок к платью Лиски. Да что с ним творится?
Он свернул в ближайший переулок – и вновь очутился перед заграждением. Черт. И что он себе вообразил? Бастард уже давным-давно заполучил сердце.
Он не мог припомнить, чтобы когда-либо прежде испытывал подобную усталость. Даже страх перед смертью не мог рассеять туман в его голове.
Джекоб извлек из кармана купленный на вокзале путеводитель. Многословная и бестолковая книжица, толстая, как роман, и к тому же отпечатанная мелким шрифтом. Но гоилы так много в Виенне перестроили, что он едва находил дорогу. Архив находился на одной из тех улиц, где проводили парад. Может, лучше прежде зайти в усыпальницу… Он перелистал плотно напечатанные страницы – и наткнулся на визитку Ирлкинга.
Джекоб посмотрел вдоль улицы. В груди болело уже непрерывно, словно там открылась незаживающая рана.
Он подозвал извозчика и дал ему адрес музея.
Колонны в виде обнаженных великанцев в оковах. Над входом – фриз с изображением поверженного дракона. Под окнами – резной орнамент с карликами и лешими. Здание, где находился Музей аустрийской истории, прежде было дворцом. Предок сверженной императрицы сам спроектировал каждую деталь своей резиденции. Его прозвали Принцем-алхимиком, но памятник, стоявший перед музеем, был вовсе не ему, а его правнуку; рядом с ним красовались конные статуи двух прославленных генералов. Джекоб протиснулся сквозь толпу детей в школьной форме, высыпавших ему навстречу по лестнице, и сунул женщине в окошечке деньги за входной билет. К счастью, ювелир обменял ему несколько худосочных талеров, которые выжал из себя золотой платок, на новенькие гульдены, где вместо профиля императрицы было отчеканено лицо Кмена.
В отличие от императорской кунсткамеры, в музее не выставлялись волшебные предметы, но его залы рассказали Джекобу о зазеркальном мире значительно больше, чем все то, что было известно здешним аборигенам.
Оружие и доспехи аустрийских рыцарей, пики для рукопашной с великанцами, капканы для людоедов, отделанные золотом седла для драконов, копия первого императорского трона и голова лошади, предупредившей мать императрицы о ядовитом яблоке… Тысячи вещей, благодаря которым снова и снова оживало прошлое Аустрии. У Джекоба живо всплыл в памяти его первый визит сюда. В музей привез его Ханута, чтобы собрать информацию о замке, затонувшем в озере более ста лет назад. Джекоб подолгу простаивал перед каждой безделушкой, пока Ханута не хватал его за шиворот и не заставлял двигаться дальше. Джекоб тайком возвращался сюда всякий раз, когда они оказывались в Виенне и Ханута отсыпался после очередной попойки. Дорогу между колонн он нашел бы с закрытыми глазами, однако гоилы, увы, перекроили не только лицо города Виенны, но и аустрийскую историю.
В зале, где Джекоб остановился, еще несколько месяцев назад были выставлены на обозрение парадные одежды сверженной императрицы. Теперь внимание зрителя приковывало окровавленное подвенечное платье ее дочери. Восковой манекен, на который оно было напялено, походил на Амалию как две капли воды. Текстуру же каменной кожи Кмена воск не в силах был передать и вполовину. Джекоб приблизился к фигуре рядом с королем. Нефритовый гоил взирал на него золотыми глазами. Сходство с Уиллом было столь поразительным, что Джекоб не смог долго на него смотреть. Конечно, не обошлось здесь и без воскового двойника Темной Феи. Она стояла несколько в стороне, с парафиновыми мертвецами у ног, сплошь покрытыми черной молью.
Но на пару мгновений он перенесся в собор… Между мертвыми снова лежала Клара, на Уилле был серый мундир, влажный от гоиловой крови, а собственный язык Джекоба произносил имя, посеявшее зерна смерти в его груди.
Остекленевший взгляд брата преследовал Джекоба из зала в зал. Он едва не прошел номер 33.
Красные стены были завешаны портретами особ аустрийского императорского дома. Они висели очень кучно, некоторые – под самым потолком: бесчисленные лица, побуревшие от патины веков. Прадеды сверженной императрицы, ее бабушка с печально знаменитыми братьями, император, которого все называли не иначе как «выродок» (видимо, он таковым и был). Конечно, имелся и портрет Гуисмунда. В отличие от изображения на двери в усыпальницу, он был облачен не в шубу из кошачьего меха, как подобает чародею, а в рыцарский доспех, при этом шлем его изображал голову коронованного волка, его геральдический знак. Рядом висел портрет его жены с тремя детьми. На картине дети были еще совсем маленькими и стояли, тесно прижавшись к матери. Судя по зрачкам, жена Гуисмунда была не ведьмой, но обычной женщиной, хотя это ничего не значило. Всякая ведьма умела принять вид женщины из людей. Здесь же были портреты Фейрефиса и Гарумета в королевских нарядах, но Джекоб удостоил их лишь беглым взглядом. Не задержался он и около портрета Оргелюзы, где она представала со своим супругом. Картина, перед которой он остался стоять, была в зале номер 33 единственной в своем роде: человек, изображенный на ней, не принадлежал к императорской династии. Это обстоятельство бросилось Джекобу
