На клинке запеклась черная кровь.
Трясущимися руками он отпирал ключом Синей Бороды засовы на цепях, сковавших Лиске руки и шею. Потом поднес ей к губам графин.
– Пей! – прошептал он. – Забудь его и пей. Пей столько, сколько сможешь. Все будет хорошо.
48. Слишком поздно
Замок Синей Бороды. Ну конечно. Теперь в лепете Луи можно было хотя бы уловить некоторый смысл. «Белое, как молоко». Разве это не достаточно ясно? Неррон досадовал на свою недогадливость, стоя перед увядшими насаждениями лабиринта. Перед неосвещенным домом в растерянности застыл олень, но успел отпрыгнуть до того, как в него вцепились легавые.
В красной комнате в окружении девяти женщин лежал Синяя Борода. Они, словно во сне, льнули к своему убийце. Лелу вырвало в коридоре. У Жука при столкновениях со смертью был очень чувствительный желудок. Но даже Омбре в отупении воззрился на ряды прекрасных тел, прежде чем пуститься разыскивать сокровищницу Синей Бороды. Ведь водяные девушек, которых они утаскивают, все-таки не убивают – хотя некоторые из их жертв, наверное, предпочли бы смерть пожизненной тюрьме в трясине.
Луи сообщил ему все, что требовалось. Но где бы ни было запрятано сердце в этом жутком доме, а Неррон поспорил бы и на голову, и на руку, что Бесшабашный его уже нашел. С точно такой же уверенностью он мог сказать, что кровь внизу, в холле, принадлежит не его конкуренту.
Во дворе они обнаружили заметенные следы, но не так-то просто обратиться в невидимку, когда у тебя на руках раненый. И двигаться быстро тоже не получится.
Догнать их будет нетрудно.
49. Две кружки
Домик, на который Лиска наткнулась едва ли не в двух милях от Шамплита в темном еловом лесу, не пах ни корицей, ни карамелью. Стены его вовсе не были пряничными, и все же не нужно обладать лисьим нюхом, чтобы учуять черную магию, обволакивавшую дом, словно дурной запах. Джекоб бы предпочел ведьму вроде Альмы, но Доннерсмарк мог умереть в любую минуту, а деткоежки умеют залечивать самые тяжелые раны. Хотя составом их снадобий лучше не интересоваться.
На стук Джекоба открыла молодая и очень красивая женщина. Большинство ведьм являлись именно в таком обличье, даже если им от роду было сто лет.
Доннерсмарка положили на кухонный стол, чтобы она могла оценить тяжесть его ранений. Увидев длинные и острые ногти у нее на пальцах, Джекоб почти порадовался, что его друг без сознания. Доннерсмарк дорого заплатил за то, что вызвался помочь им, и Джекоб тревожился не только из-за самих ран, нанесенных ему слугой-оленем. Ведьма подтвердила его опасения.
Когда Джекоб описал ей врага, она со злобной улыбкой покачала головой.
– Я могу сохранить ему жизнь, – произнесла она, – но предотвратить то, что, возможно, в один прекрасный день у него заветвятся оленьи рога, я не в силах. Можете разместиться у меня в хлеву. Мне потребуется самое меньшее четыре дня, а жизнь его обойдется тебе в две кружки крови… Я бы на твоем месте поостереглась, милочка! – заткнула она рот Лиске, когда та вздумала протестовать. – Иначе я попрошу еще и платьице, припрятанное в сумке у седла чертовой клячи там, во дворе. В нем у тебя наверняка очень красивый мех.
Ведьма с такой сноровкой вскрыла Джекобу вену, что кружки наполнились очень быстро. Потом она выслала гостей вон из дому. Ни одна темная ведьма не терпит соглядатаев во время работы. По пути к хлеву Джекобу пришлось опереться на руку Лиски. В кружки вылилось очень много крови. Они привязали чертовых кляч к деревьям под открытым небом, но Лиска захватила седельную сумку с собой. Лисье платье Джекоб обнаружил в каморке у слуги, и только тогда Лиска окончательно успокоилась и забыла про страх.
В хлеву было темно, и, чтобы наложить ему повязку на руку, Лиса поймала пару блуждающих огней. Старый обшарпанный сарай был явно не тем местом, куда Джекоб хотел бы доставить ее после комнаты Синей Бороды, но лес там, снаружи, был тоже не лучше.
Ведь Джекобу надо было как можно скорее возвращаться в Виенну и разыскивать Бастарда. У моли на его груди не хватало всего только двух пятен, а от сердца Гуисмунда ему было мало пользы, коль скоро голова и рука все еще находились у гоила. Но Доннерсмарк помог им, и они не могли в благодарность оставить его один на один с деткоежкой. Ведьмина игла не дала ему истечь кровью в замке Синей Бороды, однако жизнь в нем едва теплилась.
О четвертом укусе моли, настигшем его в лабиринте, Джекоб Лиске ничего не сказал. То, что она опять рядом, живая и невредимая, было таким облегчением, что моль казалась всего лишь призраком, а смерть – чем-то оставшимся позади, в красной комнате Труаклера.
Лиска так утомилась, что заснула прежде, чем Джекоб успел ей объяснить, зачем он снял цепочку с шеи одной из мертвых девушек. По-видимому, она этого даже и не заметила в страхе, что Труаклер уничтожил ее лисье платье.
Джекоб улегся рядом с ней на грязную солому, но заснуть не смог. Он прислушивался к ее дыханию. Среди ночи в хлев заползла коронованная змея. Такие змеи водились только в Лотарингии. Черная лилия у нее на голове оценивалась в сто золотых талеров, но Джекоб даже не обратил на нее внимания. Ему не хотелось думать ни о сокровищах, ни об арбалете, ни о том, что ему, вполне возможно, вскоре самому предстоит умереть. Лиска спала глубоко и крепко. На лице ее было написано такое умиротворение, словно она оставила все свои страхи в замке Синей Бороды. На ней опять был тот же мужской наряд, что она носила в поездке в Альбион. Платье Синей Бороды она оставила рядом со своими мертвыми сестрами. Джекоб не мог отвести глаз от ее лица. Только теперь страшные картины, мучившие его от самой Виенны, наконец рассеялись. То, что она лежит подле него невредимой, казалось чудом, волшебством, готовым рассеяться в любую минуту. Здесь не было ни острова фей, ни жаворонковой воды, только циновка из грязной соломы и ровное дыхание Лисы, но никогда прежде он не был так счастлив.
Когда-то, выполняя заказ императрицы, Джекоб провел многие годы в поисках волшебных песочных часов, способных останавливать время, хотя никак не мог взять в толк, отчего их причисляют к самым вожделенным сокровищам Зазеркалья. Он не мог припомнить ни одного момента, который ему хотелось бы навеки удержать. Всякий новый миг обещал быть прекраснее, чем предыдущий, и даже самый благоприятный день через пару часов казался пресным и бесцветным. Но здесь, в хлеву у деткоежки, где он лежал со вскрытой веной и со смертью в груди, ему вдруг очень захотелось, чтобы под рукой были волшебные часы. Он прогнал огонек, усевшийся Лиске на лоб, – блуждающие огни часто навевали дурные сны – и убрал ей волосы с лица.
Прикосновение разбудило ее. Она протянула руку и провела по его рассеченной левой щеке – ране, оставленной шпагой Труаклера.
– Прости меня, – шепнула Лиса.
Как будто она виновата, что он был так слеп и не защитил ее от Труаклера. Джекоб приложил палец к ее губам и покачал головой, не зная, как ему просить прощения за весь тот страх и ужас, которых ей не забыть до конца дней. Что утешительного в том, что они оба, жертвы Труаклера, принесли ему смерть? Ведь Труаклер о ней, по-видимому, даже тосковал, украв столько жизней… Стоит ли слишком долго избегать смерти? Не бывает ли жизни слишком много?
В ту ночь во все это верилось с трудом.
– Ты же слышала, что сказала ведьма, – произнес он тихо. – Нам придется провести здесь несколько дней. Так что спи! Это не лучшее место, но все же лучше, чем то, откуда мы пришли, правда?
Лиска не отвечала. Она перевела взгляд на его грудь, где под рубашкой пряталась моль.
О смерти она не забыла. Джекоб вынул из рюкзака цепочку, снятую им с шеи внучки Рамея. Лиска дотронулась до черного сердца с недоверием на лице.
– Два сокровища одним махом, – прошептал ей Джекоб. – Когда-нибудь я расскажу тебе всю историю целиком. А теперь отдыхай.
Она выглядела очень бледной. Казалось, можно разглядеть, что у нее под кожей.
