Истребителя Ведьм тоже пообветшало за все эти столетия, как и его город. Омбре смущали окаменевшие лица, торчавшие повсюду из стен, но Неррона они оставляли безучастным – они лишь доказывали, что мягкокожие не так уж далеки от его племени.
Когда они подошли к лестнице, взмывавшей ввысь, ко дворцу, то увидели следы Бесшабашного и лисицы – темные растопленные пятна на заснеженных ступенях. Снег шел все сильнее, и каждое прикосновение крошечных ледяных кристаллов к каменной коже казалось Неррону уколом. Он ненавидел холод и на долю секунды вдруг так затосковал о теплых недрах земли, что ему сделалось худо. Водяной же, напротив, не говоря ни слова, от души растер себе снегом пересохшую чешую, прежде чем начать подъем.
Вид, ожидавший их на самом верху лестницы, доказывал, что истории о брошенном дворце и его Железных воротах были не просто плодом фантазии какого-нибудь поэта. Обуглившиеся и растерзанные мертвые тела превращали их в реальность, но Неррон не обнаружил среди трупов ни Бесшабашного, ни лисицы.
Где они? Следы на заснеженной площадке позволяли сделать только один вывод: конкуренты уже во дворце.
Но как это им удалось?
Железо начало плавиться, едва Неррон приблизился к воротам. Омбре успел оттащить его назад, когда из металла высунулась пасть. Морды, когти. Ворота просыпались к жизни. Выгибались зубчатые хребты; покрытые чешуей лапы, красные, как огненная лава, выпускали когти из железа.
Водяной, споткнувшись, повалился на мертвецов.
Но Гуисмунд не ожидал охотников за сокровищами, оснащенных каменной кожей. В его времена гоилы на земле слыли лишь мрачной сказкой.
Против когтей Неррон носил знаменитую куртку из ящеричной кожи, которая спасла жизнь Кмену и Хентцау на Кровавой Свадьбе, а мачете из нефрита, отшлифованное им у гоильского кузнеца специально для Железных ворот, провело по шеям и лапам так, будто чудища на Гуисмундовых воротах были сделаны из кипящего воска. Неррон бил и колол, пока его одежда не заскорузла от застывшего на холоде железа. Бесшабашного среди мертвых не было, значит, имелся путь внутрь! Он рассек на две половинки морду, прежде чем пасть захлопнулась вокруг его головы, отсек лапы, выпустившие дюжину острых, как иглы, когтей. Бесшабашного среди мертвых не было. Внутрь имелся путь!
Когда водяной наконец пришел к нему на помощь, руки у Неррона сделались тяжелые, как гири. От жара, которым полыхало железо, у водяного вскипала кожа, но бился он очень неплохо. Вскоре они уже по колено стояли в металлической крошке. Хрип собственного дыхания гудел у обоих в ушах.
И действительно: вдруг железо отделилось от ворот, а сами ворота превратились в простое полукружие из черепов. Из еще плавящегося металла проступил рельефный герб Гуисмунда, посередине раскрылась едва заметная расселина.
Когда Неррон прикоснулся к раскаленному железу, это было так больно, что ему показалось, будто сами кости его вот-вот расплавятся. Даже каменная кожа не была защитой. Но гоилы обращают на боль куда меньше внимания, чем люди, и в итоге Неррон просунул пальцы в расселину. Прохода, выломанного им в металле, едва хватило, чтобы протиснуться через него. Водяной долго вонял копченой рыбой, пока наконец не встал рядом с ним. И тогда ворота позади них захлопнулись с гулом, сродни разве что приглушенному удару колокола.
Водяной застонал от облегчения, почуяв ледяной холод, и даже Неррон был благодарен за то целебное действие, которое мороз оказал на его сожженную кожу. Во тьме вокруг них, напоминающей шерсть черной кошки, он учуял чародейство. Уловив голоса, Омбре в ужасе посмотрел на него, но Неррон лишь улыбнулся в ответ. Чары шагов. Он знал одного охотника за сокровищами, поплатившегося в похожем зачарованном замке рассудком, но, с другой стороны, ничто не оставляет лучших следов. Стоит эти голоса разбудить, они звучат еще много часов. Остается только следовать за ними.
– Стой здесь и охраняй ворота! – приказал он водяному.
Вполне возможно, что Бесшабашный уже возвращается назад с арбалетом. Но Омбре покачал головой.
– Нет уж, спасибо! – прошлепал он влажными губами. – Я в своей жизни и так слишком долго стоял на часах. Все, что я найду, – мое, идет?
– Если только это не арбалет.
Покрытое чешуей лицо перекроила презрительная улыбка.
– Верно. И как это я забыл! Арбалет тебе ни к чему, – прошептал Неррон. – Сокровища, которые тебе здесь попадутся, ты бросишь к ногам очередной красавицы. Да что там, их наверняка хватит на целую дюжину чаровниц.
Шестиглазый взгляд заледенел.
– Мы – однолюбы. И храним женщине верность всю ее короткую жизнь!
– Точно. В ваших пристанищах они живут не больно-то долго.
Неррон вошел в первый коридор и прислушался. Ничего. Но из двух других доносились голоса мертвых. Видимо, Бесшабашный и лисица здесь расстались. Тому, у кого в груди гнездится смерть, дорога каждая минута.
Без лишних слов водяной исчез в правом коридоре. Неррон свернул влево.
61. У цели
Джекобу довелось посетить множество заколдованных дворцов. Всякая дверь могла означать опасность, всякий коридор – заканчиваться западней. Лестницы имели обыкновение исчезать. Стены – расступаться. Но только не здесь. Двери, залы, дворы – все было открыто. Дворец Гуисмунда засасывал его, как недра животного, в чьих каменных внутренностях прошлое бродило, словно непереваримый яд.
В пустых конюшнях били копытом лошади. Лязгало оружие в опустевших дворах, над которыми звездное небо заволокли черные тучи. Навстречу Джекобу из заброшенных комнат неслись детские голоса. На него рычали незримые псы. Снова и снова в темных галереях и залах раздавались крики. Крики ужаса. Крики боли… Джекобу казалось, что он ощущает безумие Гуисмунда, словно брызги грязи на коже.
Он видел палаты, до самого потолка набитые сокровищами. Он видел оружейные кладовые с латами и дорогими мечами: вырученных денег от продажи каждого такого экземпляра с лихвой хватило бы на реставрацию всей крепости Валианта. Джекоб не удостоил их ни единым взглядом. Где арбалет?!
Он спрашивал себя, не лучше ли было пойти по другому коридору, и все посматривал на свечу в своей руке, но ее пламя горело ровно. Лиске повезло так же мало, как и ему.
Он двадцать раз оборачивался, когда ему казалось, что он слышит позади шаги, но его преследовали лишь духи, которых он разбудил. Может быть, в этом-то и состояло колдовство Гуисмунда: они обречены вечно блуждать по дворцу, пока не затеряются в его прошлом и сами не превратятся в призраков, чьи голоса их преследуют.
Еще одна дверь.
Незапертая, как и все остальные.
По-видимому, помещение за нею некогда было залом для аудиенций. Плиты на полу поистерлись от бесчисленных сапог, а сажа давным-давно погасших факелов налипла на выветрившейся штукатурке. Гнев, отчаяние, ненависть – восприятие Джекоба сравнило их с едким дымом. Хриплое нашептывание голосов, приглушенное страхом…
Дверь в конце зала была украшена гербом Гуисмунда.
Он шагнул за порог – и глубоко перевел дух.
Он был у цели.
Тронный зал Гуисмунда заговаривал прошлое, не прибегая к помощи голосов. Тишину нарушало лишь эхо шагов Джекоба, но так же, как и в склепе, потерянный мир Гуисмунда пробуждала к жизни живопись на
