разъезжавшие по городу верхом. Уильям так и встал, разинув рот, глазея на разноцветные здания, окружавшие площадь, на диковинно одетых уличных жонглеров и на всеобщее копошение и суету вокруг. Лонго углубился в толпу, и Уильям, опомнившись, поспешил за ним.
Они остановились у лавки, где продавалась длинными полосами хорошо выделанная кожа и отрезы разнообразных тканей. Лонго оценивающе пощупал кожу, переговорил коротко с торговцем, предложившим Лонго пару длинных кусков для осмотра. Тот кивнул — пойдет — и принялся рассматривать отрез белого хлопка.
— А я думал, мы одежду собираемся покупать, — разочарованно протянул Уильям.
— Мы ее и покупаем: кожаные штаны и белую рубашку. Тристо покажет тебе, как их сшить. А теперь пойдем, перекусим. Ты выглядишь, будто тебя неделю не кормили. Бьюсь об заклад: фиги ты в жизни не ел!
Уильям в жизни ничего чудесней и вкуснее фиги не пробовал. Такая сладкая, будто язык взрывается, но был в ней и странный, тяжеловатый, земляной привкус, перебивавший сладость. Жуя на ходу, оба пошли посмотреть на пожирателя огня, показывавшего свое умение на прилегавшей к площади улочке. Жонглер медленно запихнул горящий меч — целых два фута! — в глотку, так что торчала лишь рукоять. Когда он вытащил меч, лезвие еще горело.
— Как он так может? — поразился Уильям.
Лонго задумался, прожевывая фигу.
— Может, он что-нибудь специальное пьет, глотку защитить. Или его жжет, но он привык выносить боль.
Но Уильям не слушал его больше, глядя не на жонглера, а вдаль, на приближавшегося всадника. Явно знатный и богатый, стройный, тонкокостный, с лицом симпатичным, если бы не постоянная презрительная гримаса. Уильям узнал это лицо — да он бы ни за что его не забыл. Это было лицо Карло Гримальди, предавшего Уильяма и его друзей по команде туркам.
Уильям кинулся, встал перед Карло, крича:
— Это ты, сволочь! Я убью тебя, клянусь, убью!
Конь встал на дыбы, едва не сбросив Карло. Но тот усидел, успокоил коня и глянул на парнишку презрительно.
— Мальчик, ты, наверное, умом рехнулся, — выговорил Карло на скверном английском. — Я тебя в жизни не видел. Прочь с дороги!
Плеткой он стеганул Уильяма по лицу, брызнула кровь. Тот выхватил кинжал, не отступив ни на шаг.
— Ты убийца. Ты ударил в спину моего дядю. Ты продал нас туркам!
— Я оскорблений не потерплю, в особенности от грязной английской дешевки вроде тебя! — рявкнул Карло и снова хлестнул плеткой, целясь в лицо.
Уильям же полоснул кинжалом и рассек плетку надвое.
— Да я тебе голову снесу! — заревел Карло, выхватывая меч.
Лонго ступил между ним и Уильямом.
— Я — Джустиниани Лонго, этот юноша под моей защитой. Если ссоришься с ним — ссоришься и со мной.
При упоминании имени Джустиниани Карло побледнел.
— Синьор Джустиниани, я не знал, что мальчик у вас в услужении. Но он нанес мне оскорбление и поднял на меня оружие. Я требую сатисфакции.
— Если хочешь — приди и получи ее от меня.
Карло задумался. Его честь была оскорблена, однако драться с Лонго он явно не желал. Но все же он кивнул неохотно.
— Ладно. Я пришлю людей, обговорить условия.
— Нет, — заупрямился Уильям. — Я сам буду драться за себя!
— Тише, Уильям, — приказал Лонго. — Ты не понимаешь, что делаешь.
Но Уильям не слушал. Карло убил его друзей, и он поклялся отомстить. Уильям повернулся к Гримальди и выговорил на ломаном итальянском:
— Я тебя драться!
— Драться с ним? Да я его в пыль разотру, — ухмыльнулся Карло. — Но мальчишку следует научить хорошим манерам. Встретимся завтра. А сегодня я пришлю к вам своего человека. Всего хорошего, синьор Джустиниани!
Секундант Карло, его родной брат, толстяк Паоло, явился в палаццо через час. Он договорился с Лонго об условиях биться до смерти на рассвете на пьяцца ди Сарцано.
После Лонго вышел во двор и обнаружил там Уильяма и Тристо, поглощавших макароны. Тристо мощно въедался в политую маслом гору на своей тарелке, Уильям же вытянул одну макаронину и взирал на нее с подозрением.
— На червяка похоже. Как вы это называете?
— La pasta.
— Ла паста, — повторил Уильям, отправил макаронину в рот и прожевал осторожно. — Неплохо, однако.
Потянулся к стакану, понюхал.
— Il vino, — пояснил Тристо.
Уильям глотнул, скривился.
— У вас что, пива совсем нет?
Тристо расхохотался.
— Парень, ты еще научишься его любить, поверь мне!
Уильям отпил еще глоток и снова поморщился.
— Тристо, не спаивай, ему завтра понадобится ясная голова, — посоветовал Лонго, подойдя. — Уильям, мы договорились об условиях: биться до смерти.
Он заглянул в лицо юноши, ожидая увидеть страх, но не увидел.
— Ты когда-нибудь дрался коротким мечом?
— Нет, я больше кинжалом.
— Держи тогда. — Лонго протянул Уильяму короткий меч, трехфутовый тонкий клинок, больше приспособленный для колющих выпадов, чем для рубки.
Тот взял, рассек воздух перед собой.
— Такой длинный… А почему его зовут «короткий меч»?
— Меч зовут по длине рукояти, — объяснил Лонго.
— Ну, пусть. Лишь бы острый был, — ответил Уильям и сделал выпад.
Пригнулся, полоснул мечом по коленям воображаемого противника — пытался размахивать им, будто огромным кинжалом. Уильям и понятия не имел, как дерутся длинным клинком.
— Я знаю, как дерется Карло, — заметил Тристо угрюмо. — Он страшный боец. Я видел, как он распотрошил младшего из братьев Спинола несколько лет назад.
— Да уж, бретер он знаменитый, — согласился Лонго, думая, что Уильям еще и легче Карло фунтов на шестьдесят. — Уильям, если хочешь, посажу тебя ночью на корабль. Через пару месяцев прибудешь на Хиос. Ничего стыдного в этом нет. Карло — дворянин, ему негоже принимать вызов простолюдина.
Уильям потрогал свежий рубец на щеке, оставленный плеткой Гримальди.
— Я не боюсь его. Я буду драться.
— Так тому и быть, — заключил Лонго. — Тогда выспись хорошо. Увидимся утром.
Рассвет застал Лонго и Уильяма уже на пьяцца ди Сарцано стоящими посреди мощеной площади. Они завернулись в плащи, дыхание вырывалось облачками пара. Лошади их были привязаны у старой крепостной стены, защищавшей от холодного ветра. За площадью высилась церковь Сан-Сальваторе с четырьмя величественными колоннами фасада, многочисленными фресками и старым окном из разноцветного стекла, похожим очертаниями на огромную шляпу.
