— Я тут голоса не имею, — ответил Марек. — Дело ваше, семейное.
— Тогда я скажу! — вырвался Франек, но Люцина прикрикнула на него.
— Заткни рот!
— О, вот теперь ясно видно — нам нечего сказать, — бросила в сторону Тереса.
— Тихо! — прикрикнула я на родичей и начала с другого боку:
— Скажите, пан сержант, насколько мне известно, существует закон, согласно которому в случае кражи вор преследуется только тогда, когда пострадавший подает жалобу. Так ведь?
— Так, — подтвердил сержант Вельский. — Существует. Вы что-то украли, проше паньства?
— Не украли, но милиция может так подумать. Поговорим с вами по-дружески, неофициально, но при условии, что вы не станете придираться к Франеку. О том, что мы ищем, он знает, и знаем мы. И если не сообщил, куда следует, несет такую же ответственность, как и мы. Чтобы к нему не придирались! Ну как, согласны?
Сержант Вельский торжественно поклялся, что такая идиотская мысль, чтобы придираться к Франтишеку Влукневскому, ему и в голову не могла прийти, и всем сразу стало легче. Все как-то сразу расслабились и, дополняя и прерывая друг друга, выложили милиции наши фамильные тайны. Сообщение Сташек Вельский воспринял с философским спокойствием. Проняло его лишь тогда, когд&Михал сбегал в дом, принес старинный документ и торжественно зачитал его. Сержант слушал, раскрыв рот, забыв о необходимости соблюдать официальную солидность и спокойствие. Положив фуражку на землю, он расстегнул мундир, глаза его заблестели, и время от времени он восклицал:
— Надо же! Никогда бы не поверил! И подумать только, я сам, своими собственными руками доставал это из-под пола!
Закончив чтение завещания и пресловутого «Перечня», Михал осторожно сложил бесценные документы и со вздохом сказал:
— Вот только непонятно, откуда столько народу могло узнать о сокровищах в сундуке. Я лично никому о них не говорил, бумаг этих никто не видел. Наследники, — тут он широким жестом обвел нас — наследники о своем наследстве узнали от меня. Вы, пан сержант, уверяете, что нашедшие шкатулку документов прочесть не могли. Так откуда же узнали о завещании?
— А вот это следует проверить, — ответил Сташек Вельский, сразу принимая официальный вид и застегнувшись на все пуговицы, — ведь теперь мне ясно, что ваше наследство и все эти преступления — звенья одной цепи. Давайте посчитаем. Выходит, кроме вас, законных наследников, о сокровищах знали еще трое. Двое убитых и один недобитый, тот, что сбежал из колодца, как его…
— Больницкий, — подсказала Люцина и добавила, — Знали четверо: Убийца ведь тоже знал.
— Пятеро знали, — дополнила список Тереса. — А прилизанного Никсона забыли? Когда заявился ко мне в Канаде, что-то такое говорил о сокровищах, оставленных предками. Я его слушала вполуха, думала, чушь несет.
— Что прилизанное? — удивился сержант.
Уж не знаю, как нам удалось обойти прилизанного Никсона, рассказывая сержанту о фамильной тайне, но фигура Никсона всплыла только сейчас. Затаив дыхание, выслушал сержант милиции захватывающее повествование об этой загадочной личности, не упрекнув ни словом, что о нем мы первый раз говорим официальному лицу. Напротив, вроде бы даже был доволен, что оказался первым официальным лицом, которое узнало об этом подозрительном индивидууме. Потребовав подробнейшего описания внешности и хронологических данных о появлении Никсона в разных местах земного шара, сержант задумался. Мы не мешали ему думать, с надеждой глядя на этого симпатичного парня в милицейском мундире. Молчание затягивалось.
— А эта самая свинья и в самом деле бросилась на вас? — неожиданно обратился сержант к Михалу.
Тот смутился. Похоже, говорить о своих подвигах в поединке с кабаном ему не доставляло удовольствия.
— Не знаю, — как-то неуверенно сказал Ольшевский. — Хотя… Он на меня свалился, а не я на него, это факт. Чуть не придавил. Я еле успел отскочить. Но сам я на него не нападал, клянусь! Хотя вот теперь, когда все спокойно вспоминаю, кажется мне — несчастный кабан просто взобрался на кучу камней и оттуда свалился вместе с камнями. Не собирался он на меня нападать, с чего бы? Но даю вам, пан сержант, честное слово, я был уверен, что это кто-то в черном плаще. И прямо на меня ринулся! Ну я и пырнул алебардой…
— А какого черта понадобилось кабану на куче камней? Зачем он туда полез? — удивился сержант.
— Может, он из любителей взбираться на скалы, — съехидничала Тереса.
— Ладно, так и быть, скажу, — решилась Люцина. — Там валялись куриные кости и недоеденные огрызки хлеба.
— А! — вспомнил Михал. — Ив самом деле, я поел, а огрызки завернул в салфетку и кинул куда-то за спину.
— Вот оно что! — обрадовался сержант, как будто мотивы поведения покойного боровка были для него самой главной загадкой в нашем загадочном деле. — Ну тогда понятно. Хлеб был свежий?
— Свежий! — подтвердил Михал. — Но сомневаюсь, что жалкие объедки могли привлечь животное. Там же оставались одни обгрызанные кости от курицы, а хлеба
— недоеденные корки. На один зуб такому большому зверю!
— Это неважно, — разъяснил сержант. — Нюх у свиней потрясающий, а уж свежий хлеб они за версту учуют. Особенно, если он с отрубями.
— С отрубями, а как же, — подтвердил Франек.
— С кабаном все ясно, — сказал сержант. — А вот что делать с колодцем — ума не приложу. Людей у нас мало, пост установить не можем. А если, пока суд да дело, прикрыть яму чем-нибудь неподъемным?
Идея была замечательная, ибо колодцу предстояло еще денька два подождать. Совершенно необходимо было покончить с уборкой урожая, ибо все народные приметы неотвратимо предвещали ухудшение погоды: того и гляди небо затянет тучами, налетит гроза, польют дожди, возможно; с градом. Нет, аграрные проблемы ни в коем случае нельзя было откладывать на потом, тем более, что Франек уже заказал на завтра комбайн, чтобы сжать пшеницу, сеном же могли заняться лишь живые люди. Какая- никакая совесть у нас была, не могли мы бросить на произвол судьбы своего родича.
Итак, весь вопрос уперся во что-то неподъемное. Разумеется, безответственные бабы сразу же предложили в качестве такового мою машину — поставить ее над ямой и делу конец. А того не подумали, что проехать к колодцу по грудам наваленных вокруг него камней не было никакой возможности, не говоря уже об опасности, которой подвергалась ни в чем не повинная машина. Ведь оголтелый бандит, на совести которого уже не одно убийство, встретив препятствие на пути к цели в виде машины, способен в ярости превратить ее в кучу лома! Подумав, машину оставили в покое. Франек вспомнил, что в сарае с давних пор лежит каменное мельничное колесо, совершенно неподъемное, потому и лежит. Втроем, правда, его приподнять можно и как-нибудь докатить до колодца, а вот одному даже приподнять не удастся.
Мельничное колесо так хорошо прикрыло разрытую яму, будто специально было сделано для того. Ночь прошла спокойно, на аккуратно заметенном сером песочке за амбаром виднелись лишь следы собачьих лап, и мы со спокойной душой отправились на полевые работы.
К вечеру и в самом деле пронеслась буря, но прошла она как-то краем, лишь слегка задев наши поля и не нанеся никакого вреда. Я успела съездить в Варшаву за фотографиями, отпечатанными с нашей пленки, и за ужином крупные снимки с изображением подошвы бандита переходили из рук в руки, вызывая всевозможные комментарии. Марек заставил нас напрягать умственные способности, заявив, что теперь все ясно, тут и думать нечего, достаточно один раз взглянуть на фото. Он, Марек, например взглянул и сразу все понял.
— А вот мне непонятно! — сердилась Тереса. — Я, например, польских бандитов не всех знаю, подошв их не видела.
— А канадских всех знаешь! — подхватила Люцина.
Тетя Ядя, как всегда, попыталась их успокоить:
