— Где парни? — спросила я.
— Ушли.
— Что? — Я снова попыталась сесть. Веревки впились в уже натертые запястья и лодыжки. — Ты не должна была разрешать им идти за Гектором. Он съест...
Я запнулась. «Съест их живьем» — это, когда-то иносказательное, выражение теперь обрело прямой смысл.
— Они не охотятся. Поехали встречать Элизу и Манденауэра.
— Но им нельзя оставаться одним.
— Кто-то должен был поехать, и я подумала, что будет лучше, если с тобой останусь я.
Нет нужды объяснять почему. Дэмьен не стал бы меня убивать. А Уилл, скорее всего, не смог бы.
Я не хотела засыпать, но вирус ослабил мой организм. Жар заставлял метаться в постели. Изменения причиняли страдания. Спина горела — что, впрочем, было не в новинку. Но с костями творилось что-то неладное: они трещали, хрустели, смещались. Глаза болели. Нос щекотало. Зубы, казалось, не помещались во рту.
Я провалилась обратно в пустоту — туда, где меня ждал Гектор. Мои мечты, фантазии — или как этот бред еще можно назвать — по большей части не изменились. Кровь. Смерть. И немного секса в коленно- локтевой позе.
Меня разбудил серебристый свет, струившийся сквозь окно и падавший на кровать. Луна подарила прохладу. Она сняла жар, успокоила частый стук сердца, позвала меня встать и кружиться в танце под ее призрачным сиянием, голой и наполненной жизнью.
С террасы доносились тихие голоса. Я навострила уши. Слух улавливал каждое слово.
— Это может ее убить. — Я узнала голос Элизы Хановер. — Сыворотка еще не опробована.
Я никогда не видела эту женщину, только общалась с ней по телефону. И сейчас не могла ее разглядеть, разве что стройный силуэт среди скопления других теней на террасе.
— Вот как раз и опробуем.
Узнаю Эдварда — привычно спокойного и сдержанного в любой ситуации.
— Шанс на спасение ничтожен. Я не позволю вам ее убить, — настойчиво возразил Дэмьен.
— Не тебе судить.
— Мне судить! — вмешалась я.
Все резко замолчали, а затем гуськом вошли в комнату.
— Вся банда в сборе, — пробормотала я.
Джесси, Уилл, Эдвард, Элиза и Дэмьен остановились у двери, словно боялись приблизиться ко мне. Не хотелось знать, почему.
Элиза первая сделала шаг, процокав по деревянному полу шпильками туфель нежного фарфорового оттенка. На ней были тонкие чулки и костюм цвета морской волны.
Она могла бы стать моделью: высокая, хрупкая, с платиновыми волосами, должно быть, длинными, что можно было бы проверить, распусти Элиза тугой пучок на затылке. Цвет ее кожи сочетался с цветом туфель. Глаза — темно-голубые, почти фиалковые. На лице — ни единого изъяна. И, кроме того, докторская степень. Все-таки жизнь несправедливая штука.
— Я создала сыворотку, — сказала она.
Ее голос был так же хорош, как и вся она в целом: низкий, хрипловатый, чересчур сексуальный для ученой дамы. Мужчины в комнате, кроме Эдварда, уставились на нее, разинув рты.
— Тем не менее я не знаю, как она действует.
— Это я уже слышала.
Собравшиеся переглянулись. Если я способна расслышать тихий шепот на террасе, значит превращение уже началось.
За спиной у Элизы Джесси скорчила гримасу и закатила глаза. Доктор Хановер была неописуемо идеальна. Нам придется ее ненавидеть. Это дело чести.
— Выбор за тобой, Ли.
Я перевела взгляд на Эдварда. Он выглядел постаревшим, печальным и очень усталым. Интересно, чем он занимался в отъезде? Но времени на расспросы не осталось.
Тело изогнулось. Позвоночник, казалось, разломился надвое. Я открыла рот, чтобы закричать, но вместо этого завыла. Когда боль утихла, а эхо завывания смолкло, я посмотрела на окружавших меня людей и обнаружила, что все они сосредоточенно изучают потолок. За исключением Дэмьена. Он качал головой.
Глядя ему в глаза, я сказала:
— Сделайте это, доктор.
— Подождите! — воскликнул Дэмьен.
— Нет.
— Дайте мне поговорить с ней перед...
— Дэмьен, — прервала я. — Я знаю, что ты хочешь сказать.
Он любит меня, и я тоже его люблю. Но я не собиралась признаваться в своих чувствах. Иначе он будет еще сильнее страдать, если мне суждено умереть. Я не собиралась никому рассказывать о его сущности, пусть даже это идет вразрез со всеми клятвами и обетами, что я когда-то дала. Я не смогла бы приговорить Дэмьена к смерти, пусть даже сам он был не прочь умереть.
— Ничего ты не знаешь, — опять заговорил Дэмьен. — Выйдите все.
— Минуточку, молодой человек... — начал было Эдвард.
— Убирайтесь! — завопил Дэмьен.
Эдвард прищурился, но Джесси взяла его за руку, а Уилл сжал ладонь Элизы.
— Одна минута, — сказала Джесси. — И ни секундой больше.
Дверь закрылась, Дэмьен подскочил ко мне и принялся распутывать веревочные узлы.
— Что ты делаешь?
— Давай уберемся отсюда.
— Что? Нет! Ты спятил?
Он отпустил веревку, взял мое лицо в ладони и поцеловал. Я едва почувствовала его вкус, как он отстранился и пристально посмотрел мне в глаза.
— Бежим со мной. Станешь моей парой. В моем сердце ты давно заняла это место.
— Мы не сможем скрываться вечно.
— Я полвека скрываюсь.
Это верно, но я не могу всю жизнь провести в бегах. Даже ради него.
— Дэмьен...
— Мы будем вместе. — В его голосе звучала мольба. — Ты станешь такой же, как я.
— Нет, не стану. Я буду злобной тварью.
— Мне плевать.
— Конечно же, нет. Как и мне.
Дэмьен отпустил меня и пробежал пятерней по своим и без того взъерошенным волосам.
— Я помню, что на первых порах голод очень силен, но потом тебе станет легче.
— Лишь потому, что я забуду, каково это — быть человеком.
Он ничего не ответил, поскольку знал, что я права.
В комнату вошел Эдвард. Окинув взглядом веревки, прищурился, затем подошел и затянул узлы. Проигнорировав Дэмьена, словно его здесь и не было, уселся в кресло рядом с кроватью и погладил меня, точно собаку, по голове. Дэмьен осторожно отступил и замер у кухоньки.
—
— Не жалейте. Сама виновата.
— Я втянул тебя в эту историю.
— Я хотела быть втянутой.
— Знаю. — Покосившись на Дэмьена, он понизил голос до шепота: — Ты спрашивала, не агент- одиночка ли он. Почему?
