металась в лихорадке, а когда выздоровела и смогла нормально говорить и двигаться, стало понятно, что она ослепла. Отец пришел в ярость.
— Раньше хоть работать могла, — орал он, — а теперь на что нам слепая уродка? Продай ее нищим, я за так кормить не буду. Надо было отвезти ее в лес!
— Я знаю, когда ты умрешь, — сказала вдруг девочка, и все замолчали. Она сидела в углу и незрячими глазами смотрела на отца. Впервые лицо ее не кривилось от страха. Наоборот, на нем появилось что-то вроде улыбки, и это было так страшно, что отец попятился.
— Ты пойдешь к куму играть в карты, — уверенно продолжала слепая. — Вы напьетесь и сгорите в доме.
Мужчина пришел в бешенство, но не смог подойти к девочке — ее незрячие глаза пугали его.
— Чтобы, когда я вернусь, духу ее в доме не было, — велел он матери. И ушел.
Дело было в деревне, где жило много цыганских семей. Особо кочевать тогда было нельзя, и цыгане старались находить себя в уходе за лошадями. Мать отвела девочку в дом к старой Зухре и попросила приютить на несколько дней, рассказав, что случилось. Та расспрашивала подробно, как и почему ослепла девочки и, пожевав темными губами, сказала:
— Это сделал ашрайа. Скажи, у него были темные глаза? — спросила она слепую. Девочка кивнула. Это было последнее, что она видела: темные, не отражающие света глаза. — Ну, так и есть, — кивнула старуха.
Они еще пошушукались о чем-то с матерью девочки, и Зухра дала женщине пузырек, строго велев разбить его после того, как она использует жидкость.
Через два дня отец собрался к куму. Оба были азартные игроки и порой резались в карты всю ночь напролет в компании таких же кутил. Мать подступилась было к нему, напомнив о словах девочки, но получила оплеуху, брань и уверения, что бред уродки не напугает настоящего цыгана. Тогда она молча стала собирать ужин и незаметно подлила в него жидкость из пузырька. Не доев гуляш, цыган тяжело упал головой на стол. Мать с помощью дочерей уложила его в постель и, сходив к куму, сказала, что муж ее нездоров.
Той же ночью кум с приятелями напился пьян, устроил драку и спалил дом. Двое выпрыгнули из окон, а двое сгорели. Узнав новости, отец присмирел, и мать привела девочку домой. Та бродила по дому, натыкаясь на мебель. Когда она уронила что-то и отец поднял руку для удара, девочка повернулась к нему, взглянула в лицо незрячими глазами и сказала:
— Если ты ударишь меня еще раз, я скажу, когда ты умрешь. Но только ты уже не сможешь ничего изменить.
И мужчина отступил. Потом девочка переехала жить к старой Зухре, там ей было спокойнее, и за ней хорошо ухаживали. Она занималась пророчествами и к тому времени как она состарилась, даже внуки ее сестер стали богатыми людьми.
Это была бы отличная сказка, думал Ромиль, страшненькая такая сказка, которая понравилась бы девчонкам… но только все это была правда. Он видел эту девочку, когда лет шесть назад отец послал его к гадалке. Она была стара и слепа, и юноше было неприятно, когда старуха трогала своими скрюченными пальцами его лицо. И что же она сказала тогда? Какую-то чушь. Что-то о том, что он слишком горд и вспыльчив и это доведет его до беды. И еще она сказала — береги руки и не забывай свой талант. Он тогда пожал плечами: талант рисовальщика будущему цыганскому барону ни к чему. И только теперь, вспоминая эти слова и свои тогдашние мысли, Ромиль вдруг подумал, что если он не выздоровеет, то никогда не станет цыганским бароном. Мысль обожгла хуже физической боли, впрочем, боль пришла следом. Горячие крючья впились в руку, тяжестью налилась голова.
Услышав вой со двора, девчонки испугались, забились в угол и с головой укрылись одеялом. Старая Маша, кряхтя, встала, выглянула в окно, но не пошла на улицу.
Были и другие истории про темного демона аштрайю, еще больше похожие на сказки, которыми развлекают детей в дождливый вечер. Что-то молодой человек вспомнил сам, что-то вытряс из Маши. Но смысла в этих историях никакого не было. Насколько Ромиль мог суммировать услышанное, аштрайа не был ни злым, ни добрым демоном. Он был равнодушным и влиял на людей лишь когда те буквально подворачивались ему под ноги. Это было похоже на истину, но облегчения она не принесла. Ромиль ночь за ночью рвал зубами подушку, сходя с ума от боли, злости и мыслей: почему я? Ну почему? За что?
3
В самых последних днях августа приехал брат. Ромиль, чья комната была на втором этаже, услышал шум подъехавших машин, гомон, знакомые голоса. Младший сын барона вошел в дом со свитой, они топали, говорили громко, смеялись, подначивали Машу, привезли девчонкам гостинцев. Все собрались в зале, и до Ромиля долетали звуки музыки и голоса. Потом открылась дверь, и брат вошел в комнату, где скорчился на кровати Ромиль. Он подошел близко и стоял, глядя сверху вниз на бледное, покрытое испариной лицо старшего брата, искусанные губы и запавшие глаза. Потом улыбнулся и заговорил. Ромиль сел и смотрел на брата исподлобья, с трудом соображая, что именно он говорит.
Сегодня был чертовски плохой день. Менялась погода. По небу бродили тучи; березы и елки скрипели и стонали под порывами ветра, а у него мучительно болела рука. С утра старуха пыталась напоить его каким-то отваром, но тот получился особенно горьким и гадостным. Ромиль отшвырнул чашку, крикнул: «Отравить меня хочешь, старая?» И вот теперь расплачивался за свой каприз. Боль подступала, словно ее пригонял ветер, и тогда кто-то злобный и безжалостный принимался скручивать жилы и тянуть, тянуть. В голове мутилось, перед глазами колебалась туманная пелена, он плохо слышал и вообще почти переставал воспринимать окружающее.
Потом опять налетал порыв, и боль отступала, оставляя молодого человека обессиленным, скрючившимся, покрытым холодным потом. Смысл слов пробивался в измученный и одурманенный болью мозг медленно, но все же он понял, что брат принес приказание отца. Барон считает, что Ромилю нужно жениться. Жена, мол, будет при нем и здоровье поправиться, и вообще пора, а сейчас момент как раз удачный… Та малолетка, что ему сватали, что с нее! Есть девушка постарше, ей как раз исполнилось пятнадцать. Зовут Шанита. Красавица и умна, а поет, как поет! Как принято при цыганском сватовстве, был снят специальный видеоролик, своего рода рекламный фильм о девушке по имени Шанита, и сейчас его смотрят все собравшиеся в зале. Пойдешь смотреть? Ромиль отрицательно качнул головой и буркнул: «Потом». Он разглядывал брата и вдруг удивился: ему показалось, что младший брат вырос и даже как-то повзрослел. И одет он не в джинсы, как обычно, а в хороший костюм, сейчас такие на пике моды — тонкая шерстяная ткань с блеском…
— Ты понял? — настойчиво спросил брат. — Что мне сказать отцу?
— Я выполню его волю, — пробормотал Ромиль.
— Вот и молодец! — брат прошелся по комнате, увидел у стены листы картона, изрисованные неровными линиями. Словно клубок змей сплетался, то ли в схватке, то ли в экстазе. Их упругие извивающиеся тела сжимались вокруг некоего центра, глядевшего с листа темной дырой, и при взгляде на эту путаницу становилось не по себе.
— Да, вот я тут тебе принес, — брат подошел к кровати и выложил на инкрустированный перламутром и полудрагоценными камнями столик пакетик с сушеной и измельченой травой и баночку с таблетками. — Думаю, это поможет лучше, чем Машина ворожба. К свадьбе тебе надо быть в форме.
Наркотики помогли. Боль не проходила, но теперь ее можно было терпеть. Голова после травы делалась легкой, и жизнь казалась не такой беспросветной. Маша поджимала губы, а порой и не стеснялась в словах, ругая дурь и дураков, которые ею травятся, но Ромиль только отмахивался.
Тянулись длинные дни. Теперь, когда он перестал с ужасом ждать приступов, Ромиль понял, что ему совершенно нечем заняться. Он проводил долгие часы, играя с Мито в карты. Бездумно марал листы картона или ватмана, рисуя что-то темное и страшное. Рисовать левой рукой было даже проще, чем правой. Ромиль принадлежал к той редкой группе людей, которые одинаково хорошо управляют обеими руками. Он
