— Ты ещё здесь? — брат нахмурился, чуть повернув голову в мою сторону. — В комнату, вещи собирай и дуй отсюда, поняла? Пошевеливайся!
Дважды повторять не пришлось. Сжимая конверт в руке, я бросилась вверх по лестнице к себе. Влетев в спальню, я первым делом стащила со шкафа огромный походный рюкзак и пакет с личными документами. К бумажкам сунула конверт и спрятала в потайном кармане рюкзака. Потом распахнула шкаф и принялась кидать в рюкзак всё, что попадалось под руку, благо одежды у меня было не так уж много. Из обуви так вообще остались только кроссовки, сандалии и ботинки. Из правого ботинка достала заначку — пятьдесят юг, целое богатство, но, подумав, кинула их обратно — кошелька у меня всё равно не было.
Всё это время снизу доносились площадная брань отца, грохот мебели и какие-то глухие хлопки — видимо, Джеф запер его в гостиной.
Мгновение подумав, я подошла к письменному столу, выдвинула верхний ящик, средний, нижний, но так и не нашла нужной мне вещи.
— Тьфу, блин, — книга, огромный том, лежала под кроватью, куда я швырнула её, когда с ревизией пришел отец.
Я вытащила талмуд и бросила его поверх одежды в рюкзак.
Пулей пролетев по лестнице и едва не свалившись под тяжестью рюкзака, я бросилась ко входу, побоявшись даже взглянуть на дверь гостиной. На крыльце курил Джеф, скидывая пепел прямо на ступеньки.
— Всё взяла? — угрюмо спросил он.
Я кивнула.
— Завтра уезжаю в армию, — произнес он, глядя куда-то в конец улицы. — Так что в дом можешь не возвращаться. Справишься?
— Да, — я спустилась вниз с крыльца и только потом осознала, что с братом, возможно, больше не увижусь.
— Джеф, — я обернулась.
Брат затянулся и ждал продолжения, но я молчала, разглядывая свой старый дом с таким интересом, будто впервые увидела. Краска на стенах давно облупилась и слезла, открыв свету серые, подгнивающие доски, в некоторых местах похожие на желтую губку.
Перекошенные оконные проемы, проседающая крыша и идеально стриженная изумрудная лужайка…
— Чего? — нетерпеливо спросил Джеф.
— Не стань таким, как отец.
Тот ухмыльнулся.
— А ты не подведи. Бывай.
— До встречи, — я залезла на велосипед и припустила вниз по улице. У самого поворота до меня долетел звук бьющегося стекла, но обернуться я не решилась. Будь что будет, обратно я не вернусь.
Следующие пару недель я провела у лучшей подруги Зои, жившей на другом конце нашего городка. В их большой семье всегда было место для меня, вечно шатающейся по улицам девчонки, за которой уже давно никто не присматривал.
Когда я с рюкзаком за плечами вломилась в летнюю кухню, где Сиферы ужинали, воцарившаяся за столом тишина сначала смутила меня, и я даже подумывала уйти, но потом бабушка Ноуз поднялась и громко произнесла.
— Антея, наша пища, кров и очаг — к твоим услугам.
— Мне очень стыдно говорить об этом, но не могу ли я пожить пару недель у вас? — сразу спросила я.
— И пару, и три и сколько понадобится тебе и небу, дитя, — бабушка Ноуз развела руками. — Раздели этот чудный ужин с нами.
Вечером Зоя с благоговейным ужасом крутила в руках мой пропуск в жизнь.
— Ух ты, Анти, вот это да! Я поверить не могу! Ты, поди, единственная, кто получил счастливый билет за всю историю этой деревни.
— Может быть, — я пожала плечами, глядя в окно, за которым разворачивала крылья душная летняя ночь
Давно стемнело, и лишь окна соседних домов, в которых горели тусклые лампы, освещали пустынные улицы. Внизу пьяница затянул грустную песню о долгой дороге на север.
— Поэтому ты и ушла из дома? — Зоя посерьезнела. — Отец был против?
— Да, — мне не хотелось говорить о семье.
— У тебя деньги есть? — Зоя вернула мне карточку.
— Есть, немного. На билеты хватит. Потом буду получать стипендию.
— А первый месяц палец сосать будешь? Там же сэйсы в ходу, а один сэйс почти пять юг, если я не ошибаюсь, — Зоя покачала головой, отчего светлые кудрявые волосы, до этого небрежно забранные на затылке, рассыпались по плечам. — У меня есть пара сотен. С Чиком откладывали на лето. Думаю, он поймет.
— Фу, не надо жертв из-за меня.
— Иди к демонам, орчиха зеленая, это не жертва, усекла?
Я улыбнулась.
— Спасибо…
Мы крепко обнялись, после чего Зоя отправилась в свою комнату, выключив у меня свет. Я некоторое время прислушивалась к её шагам, а потом забралась на подоконник и выглянула в распахнутое окно. Со второго этажа старенького дома Сиферов открывался неплохой вид на окраину. Вдалеке, над покатыми крышами домов, в небо поднималась мигающая точка: самолет покидал аэропорт. Я глубоко вздохнула и потянулась к полям. Здесь, в Глирзе, было тяжело настроиться на 'одну волну', но я все же ухватилась за земное поле и взяла немного энергии, чтобы успокоиться и быстрее уснуть.
— Дорогой дальнею иду вперед через пууустыыынюююю, но дом рооодноой я неееее наааайдууууу… — вопил пьяница. — Вовеки и отнынееее…
Две недели пролетели как миг.
Я уже стояла в очереди на регистрацию, обмахиваясь билетом на самолет. Меня провожали Зоя и её парень Чик (его настоящего имени, по-моему, не знала даже сама Зоя). Чик попросил карту и попытался сфотографировать её, за что получил подзатыльник.
— Нельзя! — фыркнула Зоя, возвращая мне карточку. — Когда посмотришь номер?
— В самолете, — я вздохнула и, поблагодарив регистратора, взяла документы. — Ну, всё, отчаливаю. Спасибо, Зоя. Я сообщу тебе свой адрес, как только… заведу почту.
— Да уж, там каждому выдают ноут! — выдохнул Чик, почесывая затылок.
— До встречи, подруга, — Зоя обняла меня и чмокнула в щеку. — Счастья, света и цели тебе, сестра.
— И мужика хорошего! — добавил Чик.
— Только не орка, как у меня!
— Зоя!
Я рассмеялась, пытаясь сдержать слезы, и, схватив легкую сумку (её мне одолжила, конечно же, Зоя, рюкзак уехал в багажное отделение), побежала к автобусу, который доставил меня к трапу.
Второй перелет в моей жизни. Первым я летела отдыхать с мамой в детский лагерь.
Опять воспоминания заполонили мысли, причиняя почти физическую боль.
Мать бы порадовалась за меня. Ведь все мои старания, бессонные ночи, голодные дни, всё я делала в память о ней. Но теперь, когда там, внизу, я оставляла дом, ставший после её смерти чужим, брата и чокнутого отца, школу, подругу, знакомых, всю Глирзу, в конце концов, мне стоило подумать о своих целях. Теперь это была моя жизнь, и ничья больше. Здесь меня уже ничего не держало с тех самых пор, когда приехавший на вызов врач тихо произнес 'Время смерти 23:06'.
Я никогда не любила отца.
