пираты перебили друг друга и, обратившись в злых духов, наблюдают. Терпеливо ждут, когда их станет больше. Теперь все повторяется вновь.
Ветка больно хлестнула по плечу, и Дима очнулся. Он утер облепленное паутиной лицо и огляделся, пытаясь понять, куда его занесло. Судя по всему, он находился не так уж далеко от стоянки — видимо, описал дугу, пока ломился сквозь заросли, не разбирая дороги. Справа джунгли редели, в просветах поблескивала вода, и ярко рдела крона индийского миндаля, в тени которого скрывался лагерь. Дима застонал от разочарования. Бездумный бег по джунглям оборвался, и теперь надо было решать: возвращаться или уходить прочь, вглубь острова.
Дима колебался недолго. Он знал, что не вынесет сейчас человеческого присутствия. Одна фраза, один взгляд — он сорвется, и на него набросятся всей сворой. Он не мог подвести Кох-Наг. Не мог подвести себя. Дима решительно повернулся спиной к солнечным прорехам и двинулся прочь, в полутьму джунглей. Он не вернется, пока не возьмет себя в руки. Пока не разработает план, который позволит ему выкинуть с острова всех, одного за другим.
Далеко Дима уйти не успел. Несколько шагов — и он остановился, как вкопанный, ощущая ледяную пустоту там, где только что был его желудок. Из зеленого сумрака, из переплетения ветвей на него глядели белесые лица призраков.
Сейчас они не кривлялись, как ночью, — застыли скорбными масками и неотрывно смотрели на Диму, будто говорили: да, теперь твоя очередь. Он не мог дышать. Не мог шевелиться. Он слышал мертвый шелест их голосов.
Дима болезненно ухмыльнулся и аккуратно снял с куста рваный белый пакет с полустершимся логотипом самой крупной в Азии сети супермаркетов. Педантично сложил драный пластик в прямоугольник и зачем-то засунул в карман. Запустил пятерню в волосы, озираясь по сторонам все с той же безумной ухмылкой.
Он был единственным злым духом на Кох-Наге.
ГЛАВА 9. УЖ ЛУЧШЕ ГОЛОДАЙ…
Через несколько часов голод и жажда все-таки погнали Диму к лагерю. Он успел сделать изрядную петлю по джунглям, но не нашел ничего существенного, кроме каменистого русла давно пересохшей реки. После вчерашнего ливня во вмятинах на черных базальтовых плитах образовались небольшие лужицы. Вода в них была прозрачная, но темная, подернутая сизой пленкой, как забытый в кружке крепкий чай. Даже невооруженным взглядом было видно, что в ней полно всякой микроскопической живности. Пить такую воду Дима не решился бы даже после долгого кипячения.
Однако выше могли сохраниться источники. Дима прижал ухо к расщелине между камнями, надеясь услышать, как журчит под ними вода. Ничего. Поколебавшись, он решил отложить исследование пересохшей реки на потом. Неизвестно, существует ли вообще родник, а жажда донимала все сильнее. Кожа, покрытая множеством мелких царапин, вся в микроскопических занозах невидимых зловредных шипов, ныла и зудела. Но, как ни странно, физическая измотанность чудесным образом прояснила голову. Эмоции больше не захлестывали; бредовые рассуждения о мистической связи с Кох-Нагом казались далекими, пыльными, будто вычитанными в какой-то скучной книге. Мозг работал четко и спокойно.
Готового плана у Димы так и не появилось, но теперь он не беспокоился на этот счет. Да, люди непредсказуемы. Да, он не умеет понимать их, не умеет влиять на их поведение, не может рассчитывать на честную игру и элементарную порядочность. Ну и что? Это всего лишь означает, что у него слишком мало данных и слишком много случайных переменных, которые невозможно учесть заранее. Стоило найти подходящие формулировки — и пугающие, наводящие панику проблемы превратились в сложную, но решаемую задачу.
Дима уже раскаивался в своем порыве: не стоило уходить так надолго. Мало ли, что придумают за это время враги, какую информацию он упустит. Он должен не спускать с них глаз, а не шататься по джунглям, поддавшись минутной слабости. Он должен наблюдать за ними; рано или поздно он дождется походящего момента. И тогда уже надо будет действовать по обстоятельствам. Возможно, ему даже не придется ничего предпринимать самому: скоро враги оправятся и снова начнут давить не только Диму, но и друг друга.
Пустой желудок заурчал так громко, что с ближайшего куста сорвалась испуганная пичуга. Мысли об игре отступили на второй план. Дима представил, как вскроет банку горошка, отхлебнет сладковатый, прохладный сок… В густой воздух вплеталось свежее дыхание моря, вечные сумерки светлели. Дима уже почти слышал легкий хлопок, с которым отойдет крышка, когда он потянет за кольцо.
Он вышел на берег чуть западнее лагеря. Мимолетно порадовался точности, с которой держал направление: ориентироваться приходилось лишь по памяти и интуиции, и его вполне могло вынести на противоположную сторону острова. Но внутренний компас не обманул. Перебраться через валуны, поднырнуть под стволом, где игроки прятались от грозы накануне, — и Дима на месте. Он облизнул обметанные, липкие от жажды губы и ускорил шаг.
Легкое движение, замеченное краем глаза, заставило его пригнуться и замереть прежде, чем он успел о чем-либо подумать. Дима осторожно выглянул из-за камня. У самой воды, в ложбине между двумя валунами сидела Лера. Дима отчетливо видел ее русый затылок, собранные в мышиный хвост волосы, выпирающие бугорки позвонков, но никак не мог понять, чем она занята. Раздался легкий хлопок, похожий на тот, о котором так мечталось совсем недавно. Лера наклонилась над водой, ее лопатки быстро задвигались вверх и вниз, будто она что-то вытряхивала. Гулко булькнуло. Лера протянула руку в сторону, и Дима услышал, как шуршит целлофан.
В недоумении он пополз вдоль берега, выискивая точку с хорошим обзором. Хлопок. Тихий плеск. «Ах ты ж…» — прошептал Дима одними губами. Лера, не видя и не слыша ничего вокруг, вытащила из лежащего рядом мешка упаковку галет, разорвала оболочку и вытряхнула печенье в воду. Следующей ей в руки попалась банка того самого горошка. Чудесная, сладкая опаловая жидкость полилась в песок, горошины разлетелись зеленым веером. Дима едва не завопил, обиженно, как ребенок.
Он все-таки сумел сдержать инстинктивный порыв и, глядя, как девушка планомерно уничтожает запасы еды, погрузился в лихорадочные размышления. Он может остановить Леру, вернуть остатки припасов в лагерь. Только что это даст, кроме возможности пообедать? Он слегка поднимется в глазах парней, но их одобрение ничем ему не поможет, только тошноту наведет. Надо понять, чего добивается Лера. Почему она выкидывает еду вместо того, чтобы припрятать ее? Не из благородства же, в самом деле. От напряжения Дима прикусил губу и бездумно уставился на торчащие под футболкой лопатки.
Да потому что она привыкла голодать, пришел внезапный ответ. Неестественная худоба Леры, презрительные взгляды, которые она бросала на девушек и на Кирилла, сложились в единый пазл. Похоже, необходимость есть для этой девушки — нечто постыдное и настолько же необязательное, как ковыряния в носу. Странно даже, что Лера не догадалась избавиться от продуктов сразу. Наверное, судила по себе и не сразу вспомнила, что нормальные люди привыкли есть три раза в день. Сообразила бы раньше — и, глядишь, кто-нибудь уже выкрикнул бы в рацию пароль, а потом попросил матросов прихватить с собой пяток гамбургеров.
Думать о гамбургерах было опасно. Дима растянулся на теплом песке, прикрытый камнями от лишних взглядов. Хлопок. Плеск. Шуршит уже наполовину опустевший мешок. Хлопок. Звяканье жести… Дима желчно улыбнулся. Когда-то, на первом курсе, еще не успев найти работу, он мрачно завидовал москвичам-однокурсникам, которые после пар отправлялись домой, к набитым родителями холодильникам. Пачка растворимой лапши тогда казалась ему пиром. Кто мог подумать, что привычка терпеть голод пригодится несколько лет спустя…
Булькнула, погружаясь в воду, последняя жестянка, по валунам зашлепали босые пятки. Дима осторожно выглянул из-за камня. Лера с пустыми руками возвращалась в лагерь. Остроносое, туго обтянутое кожей лицо, злые рысьи глаза, упрямо сжатые в ниточку губы. Несмотря на все это, Лера выглядела довольной. Удовлетворенной, как будто только что воплотила свою давнюю мечту.
