подполковник запутался в своих ощущениях. Ну, хоть сдали на хрен, утешился он и, как Фомин, стал с преувеличенным вниманием смотреть в окно, будто в первый раз видел те унылые картинки.
Только производственные мысли всё никак не оставляли подполковника. Интересно, что на этот раз затевается? Сегодня же позвоню этому Стасику, ну, журналюге этому… И пусть платит, а не так, как в прошлый раз: информашка мелковата! Посмотрим, сколько отвалит, а то и связываться не будет. А что байда с этим спецэтапом затевается — это и к бабке не ходи, так понятно. И Чугреев оглянулся ещё раз: ну, как оно там елозить на полу? И с удовольствием попенял зэку: «Вспомнишь ещё, мудачок, десятка-то наша — не самое худшее место было!»
Меж тем дорога пошла живописней, и было за что зацепиться взгляду. В предвечернем смягчённом свете далекие округлые сопки стали бархатно синими, и солнце из бесцветного и раскалённого сделалось жёлтым и нежным. Правда, ближний пейзаж портили развалины, сплошняком стоявшие то поодаль, то прямо у трассы. Вот уже проехали и Шерловую Гору, и Хада-Булак, и на подъезде к Мирной генерал Турков, вглядываясь в пролетающие за окном пространства, заиграл желваками:
— Вот дорога, не автобан, конечно, но построил-то её в 30-е годы кто? А построил её НКВД! А видите, что сейчас? — показал он на дома с чёрными провалами окон, обрушенными, разобранными крышами. — Это бывший военный городок. Видите, в каком он состоянии? Как после бомбёжки! Это всё, что осталось от советской военной мощи. А я в одном таком начинал служить… Остальное, помяните моё слово, доделают китайцы! — И с генералом никто спорить не стал. Да и что спорить? Так всё и есть: китаёзы наступают с юга по всем правилам, у самой границы свои города ставят, дороги подводят! И если бы кто-то из офицеров поинтересовался мнением заключённого, так и он бы согласился: да-да, китайская угроза реальна. Только кто же будет интересоваться мнением арестанта.
— Да, вроде и свой Пиночет есть, да жидковатого разлива оказался, жидковатого. Жаль, поправить некому! — завершил своё фрондёрство генерал и тут же перешёл на свойский тон.
— Ну, что, господа офицеры, пора и перекусить? Страна ведь давно рушится, что же теперь — не есть, не пить? — И Чугреев с Фоминым согласно зашевелились в своих креслах. Кто откажется? Да и отказывать иванаж ивановичаж выйдет себе дороже.
Служивая подруга тут же стала накрывать на стол, и делала всё быстро, умело, аккуратно. Сначала расставила посуду, потом достала из пластиковых контейнеров закуски. Перед лицом подполковника двигались её длинные руки, белые пальцы отделяли пластинки сыра, ветчины, вытаскивали из пакета нарезанный загодя хлеб. Но Чугреев, не отрываясь, смотрел не на закуски, а на женскую грудь, что чётко выделялась под майкой и бесконвойно — без лифчика, что ли? — выпирая сосками, колыхалась так близко. Он так увлёкся этим колыханием, что вздрогнул, услышав голос Фомина.
— Не положено! — выкрикнул майор, увидев, как спортсменка выставила на стол стаканчики и бутылку марочного коньяка. Он не так быстро, как Чугреев, но тоже пришёл к выводу, что затея с изменением маршрута ещё аукнется, и больше всех достанется ему, Фомину, а не подполкану Чугрееву. Передать-то зэка они передали, но ведь ещё не довезли. А Чугрей, смотри-ка, от нетерпения прямо сглатывает, будто водки три дня не пил.
— А что, совсем не пьёте? Нет, надо указать вашему хозяину, плохо воспитывает подчинённых, — ухмылялся в лицо Фомину генерал.
— Как не пить? Но не в этой же ситуации, — продолжал упрямиться Фомин.
— А какая такая ситуация? Скажите, пожалуйста, один зэк сколько служб на уши поставил! Бросьте вы разводить бодягу на пустом месте! Изменили маршрут, и что? Золотое яйцо выпало? Может, у кого и выпало да нам, какое дело! — хохотнул генерал. — Скоро Оловянная будет, вы на поезде сколько бы пилили? А мы к двадцати четырём часам будем на месте…
И по знаку старшего один из подчинённых вынул пробку и стал разливать пахучую жидкость по пластиковым стаканчикам. Это, значит, у них виночерпий?
«Спитая, однако, команда! — определил Фомин. — Ты смотри, как отработано, всё без лишних слов! Будто все из одного кабинета…»
— Давайте, давайте! Не стесняйтесь, коллеги! Ваше здоровье! — поднял свой стаканчик генерал. Чугреев толкнул напарника в бок, и Фомин сдался. Да и сопротивлялся он больше для вида. Нет, и в самом деле, не кидаться же почём зря на дармовую выпивку, а то специалисты ещё отметят где-то у себя: имеет, мол, Фомин такую слабость. А ему эта должность таким трудом досталась, вертелся, как распоследняя олюра на… Вспоминать не хочется! Зато теперь инспектируй себе, да поплёвывай. Вот только с этапом ему кто-то, падла, удружил, ох, чует он, удружил! Это подполкану хоть бы хны, вон как наворачивает… Метр с кепкой, а прожорливый! Интересно, на обмывку своей звездюли в ресторан пригласит или в каком кабинете накроет?
Когда до арестанта дошло, что там, за столом, приступили к еде с выпивкой, пришлось снова подобраться. Пьяные надсмотрщики — это априори опасно. Служивый люд, милиционер или конвоир, выпив, редко бывает благодушен. А если вдруг захотят позабавиться? Нет, его никто пальцем не тронул, но он видел, как били других, и всё ждал, когда-нибудь и ему достанется. За решёткой каждый должен быть готов к разнообразным экзекуциям. Вот только стать мячом для этих спортсменов никак не хотелось. Хорошо, сидевший позади громила переместился к кабине…
— Закусывайте, закусывайте! — с видом тренера, озабоченного здоровьем команды, продолжал угощать офицеров генерал Турков. — Ужинать нам придётся ещё не скоро. Пока доставим объект, пока то да се, к тому ж, оперативная обстановка в городе, знаете ли, господа, обострилась. Пресса в связи с этой уголовщиной — банки у вас, однако, грабят, машины взрывают, — налетела… Вот же стервятники, и откуда узнали, что этого должны везти, а? Как там его, Хаймович, Борухович, Пейсахович? Так вот я и спрашиваю, откуда все знают, что этого абрашу везут? Это как? Ох, займемся мы вашим водопроводом, ведь от вас течёт, — будто мимоходом пригрозил он конвойным офицерам. — И пресса ногами сучит, ожидаючи, как там эти щелкопёры говорят, информационного повода. Так вот, обломаем мы этот повод! А давайте-ка ещё по одной!
Теперь генерал сам разливал коньяк, только получалось плохо, проливал на закуски. Но не успели Фомин и Чугреев выпить вторую порцию, как тот налил по третьей. И чего, ёбс, так частит? — расслаблено подумалось подполковнику.
— Ну, и что же вы? — удивился генерал, увидев, что офицеры не решаются продолжать в таком темпе. — Когда ещё попьёте французский коньяк? Настоящий, без подделки, я и сам редко такой пью.
«Знал бы ты, какое у меня пойло в сейфе стоит», — ухмыльнулся Чугреев, но вслух попытался протестовать: не могу-с… служба-с.
— А то на службе не пьёте? Пейте, господа офицеры, пейте! — рассмеялся генерал золотыми зубами. Офицеры через силу выпили ещё по одной, но закусывать стали активнее. С переднего сиденья за ними внимательно наблюдали два молодых гоблина. В руках у них теперь тоже были стаканы, но с минеральной водицей, правда, бутерброды им подруга заделала трехэтажные. Она сама не пила, не ела, а всё подкладывала еду на стол. Но вот, набрав в стаканчик воды, спортсменка подошла к заключённому и наклонилась над ним: «Пить хотите?»
— Спасибо, — отозвался тот и, подняв голову, мельком взглянул на женщину, застывшую в насмешливом ожидании. Мельком-то мельком, но успел заметить у ворота белой футболки и маленький микрофончик, и прозрачный провод.
— Спасибо — да или спасибо — нет? — настаивала спортсменка. Арестант молча взял из её рук пластиковый стаканчик, быстро выпил и вернул в протянутую руку.
— Ещё? — спросила женщина.
— Спасибо. Нет.
Но любопытная особа, опершись на спинку переднего кресла, не отходила, продолжала рассматривать в упор. От женщины свежо пахло дорогими духами. Кто она, в каком звании, или с этой спецгруппой ездит так, для развлечения, раздраженно подумал арестант, ожидая, когда спортсменка, наконец, отойдёт. Ей-то что надо, задержал он взгляд на её белых пальцах с короткими розовыми ногтями, впившихся в серую, в фиолетовых разводах обивку кресла. Такие же были у биологички, что на уроках анатомии отрезала лапку и потом снимала кожицу, чтобы наглядней показать действие электрического разряда на мускулы препарированной лягушки. Помнится, лапка, как живая, всё дергалась и дергалась… Вот и у этой особы взгляд исследователя, увидевшего неизвестный вид насекомого.
