— Дело многотрудное, — махнула пухлой рукой Елизавета, — пусть высокий Сенат решает?
Сенат против экспедиции не возражал. Деньги выделили на редкость быстро, спросили лишь, кого хочет губернатор начальником ставить.
— Лучше Соймонова Фёдора кандидатур нету! Он и практик, и учёный, и картограф, и моряк! — объявил Мятлев.
— Но ведь каторжник? — возмутились сенаторы в париках напудренных.
— Ну а это на Руси почти что академик! — парировал упрямый Мятлев. — Да и не в столицу же его посылаем, а в самую что ни на есть глухомань, в Нерчинск!
— Ладно, в Сибирь пущай катится! — посовещавшись, решили мудрые сенаторы. — Нам забот меньше.
Надо ли говорить, как воспринял предложение Мятлева Соймонов! В неблизкую дорогу он собрался в два дня. С собою взял старшего из сыновей Михаила да двух учеников-геодезистов, Гвоздева и Чекина, пожелавших разделить с ним тяготы предстоящей экспедиции.
Задача был очень сложная. Прежде всего надо было составить описание всех водных путей от Иркутска до Нерчинска, затем нанести на карты реки: Селенга, Хилок, Ингода, Онон, Нерчь, Шилка, Газимур и Аргунь, подробно изучить все прилегающие к ним земли. В Томске Соймонов укомплектовал свою команду матросами, солдатами и казаками. Проездом через Иркутск помог организовать местную навигацкую школу. Ну а затем была бескрайняя сибирская тайга, бурные реки с перекатами и порогами и работа, работа, работа…
Спустя полтора года в Ирку прибыл, обросший бородой, Соймонов-младший. Губернатор Мятлев принял его незамедлительно:
— Как дела у Фёдора Иваныча?
В ответ Михаил вывалил на стол ворох бумаг:
— Вот планы Амура, Шилки и Аргуни. А это генеральная карта Нерчинска, здесь и речка Нерчь.
В тот же день Мятлев сел за стол и самым подробным образом отписал в Сенат о подвигах соймоновских. «А в том, чтоб ево определить чином, крайняя нужда состоит, ибо из имеющихся в Камчатской экспедиции офицеров я в команду ево поручить их не смею…»
Тем временем соймоновские отряды уходили всё дальше в тайгу. Так в неустанных трудах и заботах прошло без малого три года. Наконец к 1757 году Соймонов смог донести в Сенат, что им и его соратниками составлен полный Нерчинский атлас.
ГУБЕРНАТОР ВСЕЯ СИБИРИ
А в Европе уже вовсю полыхала новая война, которая войдёт в историю как Семилетняя. На этот раз делилось испанское наследство. Россия двинула свои полки против Фридриха — короля прусского. Тогда же был отозван в Кронштадт и генерал-поручик Мятлев для употребления во флоте. И снова поворот судьбы: по ходатайству Мятлева Соймонову дали чин тайного советника. А после этого ещё один указ, да какой! Соймонова назначили генерал-губернатором всей Сибири!
— Ну вот! — вытер вспотевший лоб Соймонов, прочитав указ. — Из каторжан да в губернаторы! Чудно жить на матушке Руси!
Теперь его ждал Иркутск и руководство землями, на которых могло бы разместиться несколько Европ. Оставив экспедицию на попечение сына Михаила, Соймонов 27 октября 1757 года вступил в должность. Руку нового губернатора Сибирь почувствовала сразу: ведь он знал эту бескрайнюю и загадочную землю не понаслышке. Деятельность свою Соймонов начал с того, что разогнал из собственной канцелярии дураков и бездельников. Особенно суров был со взяточниками и обидчиками. Этих карал безжалостно: кого чинов лишал, а кого — и в солдаты. Серьёзно занялся Соймонов и хлебопашеством. В этом первым помощником ему стал сын Михаил — энтузиаст этого дела.
Чем только не занимался Соймонов! Он выписывал из Парижа валторны для местного оркестра, строил крепости на границе с Китаем, вёл дипломатические переговоры, строил суда и рудные шахты, судил и освобождал из-под стражи. Авторитет Соймонова был непререкаем. Сибирь помнила его как каторжанина, знала как неугомонного исследователя, теперь же приняла как правителя. Изумляло в нём то, что новый губернатор не воровал! Это было так поразительно, что поначалу никто и не верил. Затем, когда неподкупность губернатора подтвердилась, его стали почитать едва ли не как святого.
В немногие же свободные минуты Фёдор Иванович по-прежнему занимался любезной ему картографией, ну и, конечно же, бывший моряк не мог оставить без внимания и судоходство. Теперь местные шкипера чесали затылки над морским уставом Петра Великого.
— Сибирь — золотое дно! — не раз повторял он своим соратникам. — Наша цель одна — открыть это дно на благо Отечества.
Не забывал Фёдор Иванович и о своём морском прошлом. При нём продолжились исследования Аляски и Курил, Лисьих островов и Алеутских. Капитанов Вапшакова да Глотова, Пушкарёва да Бечевина принимал всегда как сыновей родных. И здесь Соймонов оставался верен себе: отправляя капитанов в очередное плавание, вручал он им карты собственной работы, обстоятельные и выверенные. А из Адмиралтейств-коллегии неотступно требовал то компасы с квадрантами, то штурманов да мастеров корабельных. Адмиралы возмущались, расходы подсчитывая:
— Совсем Федька очумел, словно не тайга у него, а окиян в губернаторстве!
Но бумаги подписывали и просимое высылали. Понимали: не для себя радеет Соймонов, для дела.
На семидесятипятилетие старика наградили орденом Александра Невского. Указ о награждении подписала уже взошедшая на престол Екатерина II.
— Что-то зажился я на свете белом, — качал седой головой сибирский правитель. — Потому как счёт царям да царицам давно потерял!
В те дни занимался Соймонов делом, для Сибири необычным, — образовывал своё собственное войско, которое велел именовать не иначе как братским. Одновременно решил торговать бобрами с Китаем, и вскоре иркутские да тобольские щеголихи уже прогуливались в тончайших шанхайских шелках. Но годы уже брали своё, и, посылая сына Михаила в 1762 году в столицу с планами пограничных укреплённых линий, он велел просить государыню об отставке. Ни у императрицы, ни у Сената возражений не было.
Однако по причине дальних расстояний отставку получил Соймонов лишь на следующий год. А перед самым его отъездом прикатил в Тобольск представитель Парижской академии аббат Шапп д'Отерош.
— Я прибыл смотреть прохождение Венеры пред диском Солнца, — заявил он губернатору и вручил рекомендательное письмо от старого соймоновского знакомца академика Миллера.
— Сие интересно безмерно? — покачал головой Соймонов и отъезд свой из Сибири… отменил!
— Да когда я наконец маковки-то московские увижу, сколько ж можно по чащобам таскаться? — плакала жена, развязывая с дочками узлы приготовленные.
Губернатор меж тем вёл научные споры с французом. Для начала показал свой квадрант с телескопом, чем вверг аббата в беспредельное удивление.
— Вообще-то я сторонник гелиоцентрической теории Коперникуса! — объявил он затем вконец изумлённому Шаппу д'Отерошу. — А в кого веруете в науке вы?
— О, я сам в душе антиклерикал и ваш единомышленник! — закивал головой аббат.
Обсерваторию Соймонов воздвиг в версте от Тобольска на высокой горе. Самолично настроил свой телескоп и пригласил на зрелище всех желающих. Пришли многие, даже митрополит Павел с огромной свитой служителей. Во время прохождения Венеры самолично объяснял Фёдор Иванович собравшимся все тонкости науки астрономической. Слушатели понимали не много, но слушали с вниманием. Как же — сам губернатор о чудесах небесных рассказывает!
Ну, вот и всё, пора в дорогу! Толпу тобольских обывателей поразило, что вещей за время губернаторства нажито было у Соймонова ровно столько, сколько десять лет назад, когда он сюда приехал. Кто мог из них знать, что увозил из Сибири Фёдор Иванович нечто большее, чем мягкую рухлядь. Он увозил
