— Нет у нас боле императора, а есть императрица Екатерина Алексеевна! Поворачивай, пока цел!
— Мичман! — вскричал, срываясь на фальцет, Пётр, чуть не плача. — Впусти в Кронштадт — и ты адмирал!
— Лучше быть мичманом флота российского, нежели адмиралом голштинского! — ответил Кожухов. — К бою!
Подбежавшие матросы вскинули свои длинностволые фузеи. Их решительные, обветренные лица не сулили ничего доброго.
Пётр кинулся в отчаянии к Миниху:
— Фельдмаршал! Не попытаться ли нам атаковать наглецов? А этого предерзостного мичмана велите повесить, как только закончится мятеж!
Многоопытный Миних лишь скривил свою бульдожью физиономию:
— Через минуту они постреляют нас, как воробьёв. Сей морской офицер весьма решителен. Это вам не Пруссия, ваше величество, это Россия!
— Но что же тогда делать? — закричал свергнутый император.
— Возвращаться обратно да надеяться на милость вашей супруги! — зло отозвался фельдмаршал и отодвинулся от безутешного Петра.
С причальной стенки было хорошо видно, как со шлюпки высадили низложенного императора на яхту и та, ловя в паруса ветер, понеслась назад к Петергофу.
На пристань вбежали запыхавшиеся дежур-майор Коняев и адъютант Елагин.
— Адмиралом велено, коли голштинцы надумают высадку делать, отбивать их огнём! — закричали они ещё издали.
— Сие уже без надобности, — устало ответил Кожухов. — Их величество следует в свой обратный путь к Петергофу!
Вернувшись в занятый гвардейцами петергофский дворец, Пётр III даже не пытался сопротивляться и был тут же взят под арест. Переворот совершился. Единоличной императрицей стала Екатерина II. Дальнейшая судьба Петра III нам тоже известна.
Ещё не стихла радостная эйфория первых победных дней, а новая императрица уже потребовала к себе списки всех отличившихся при перевороте лиц.
В своём рапорте Талызин особо отметил подвиг Михайлы Кожухова. Адмирал писал: «…Мичман Михайла Кожухов поставлен был на бастионе на карауле, к которому месту бывший император приезжал, и он его по многому прошению в гавань не пустил…» В конце рапорта Талызин испрашивал для отважного мичмана двойной чин и годовое жалование.
— Этот ваш Кожухов — истинный храбрец! — сказала Екатерина, прочитав талызинское прошение. — Не всякий решился бы самодержца обругать да прочь выгнать. Не мог же сей мичман знать, как вся революция наша закончится! Посему подвиг его многого для меня стоит!
Императрица взяла в руки перо и, обмакнув его в чернила, поверх адмиральских каракулей написала: «Два чина и два года жалования».
Так нежданно-негаданно получил Михайла Кожухов звание корабельного секретаря и сделался в один день известным человеком на русском флоте. Здороваться с ним за руку почитали за честь даже адмиралы.
Смена верховной власти — всегда время больших перемен. Приход Екатерины II ознаменовался повышенным вниманием к усилению российского флота, в котором новая императрица не без основания видела важный инструмент своей внешней политики. Осенью того же 1762 года, принимая срочные меры к возрождению боевой мощи Балтийского флота, Адмиралтейств-коллегия решила отправить в Англию группу молодых и способных офицеров для получения практики дальних плаваний.
— Скоро флоту нашему выходить за теснины зундские! — басил, взявши слово, на заседании коллегии гидрограф Нагаев. — А молодёжь наша дале Гогланда водицы и не видывала! Большому плаванию и учиться на воде большой надобно!
— Сие верно, — качал буклями растрёпанного парика адмирал Семён Мордвинов. — Не можем мы завтра плысть в окияны, не имея для того капитанов искусных и в вождении по тем окиянам многоопытных!
В числе первых четырнадцати волонтёров, отправленных на учёбу в Англию, был и корабельный секретарь Кожухов. На дорогу каждому выдали по сто рублей, а на жизнь и стол положили ещё по полтысячи серебром ежегодно, «дабы… по чести офицерской содержать себя могли не подло, но токмо в роскошь не вступать…» Уже перед самым отъездом Михайлу Кожухова переименовали из корабельных секретарей в унтер-лейтенанты, чтобы во флоте английском его за канцеляриста заурядного не приняли.
ПО МОРЯМ И ОКЕАНАМ
В последних числах ноября торговый бриг «Семез» взял курс к берегам туманного Альбиона. Лондон и впрямь встретил русских моряков туманом и дождём. При посредничестве посла распределили волонтёров по судам, назначенным в дальние вояжи. Кожухов попал на бриг, идущий к берегам американским.
Четыре с лишним года не сходили волонтёры с палуб британских судов. Многому научились, многое повидали! А воздух Европы уже был пронизан ветром новой большой войны. Шёл год 1767-й. Русских офицеров спешно отзывали домой.
Вернувшись в Кронштадт и успешно выдержав экзамен, был произведён Михайла Кожухов в капитан-лейтенанты. Должность ему была определена на линейном корабле «Святой Евстафий Плакида». Капитанствовал на «Евстафии» в ту пору грозный капитан Круз. Службу правил жестоко, но корабль содержал отменно, да и делу морскому учил на совесть. Едва принял дела Михайла, как огласили манифест о начале войны с турками. Сразу же начались приготовления к боевым действиям.
«Евстафий» готовился вступить под паруса в составе Первой Средиземноморской эскадры, отправляемой к далёким греческим берегам. По этой причине старший офицер корабля трудился не жалея сил: заготовлял продукты и принимал артиллерийские припасы, обучал новобранцев-рекрутов и руководил обшивкой корабельного кузова. Дел хватало: ведь командующий эскадрой адмирал Спиридов объявил, что намерен держать свой флаг именно на «Евстафии». Вымотанного и осунувшегося в заботах Кожухова поддерживало одно — предстоящее участие в небывалом для российского флота морском походе. Однако судьба изменчива. Когда до выхода в море оставались считанные дни, последовал ордер Адмиралтейств- коллегии о срочном откомандировании Кожухова в Донскую экспедицию. Кинулся было Михайла в столицу вымолить отмену ордеру, но было уже поздно.
Начальник экспедиции контр-адмирал Алексей Сенявин даже обиделся на кожуховское нежелание в его деле участвовать:
— Тоже не на пряники едем! Будем в голом степу флот Азовский воссоздавать, а потому мне офицеры многоопытные до зарезу нужны! Так что плавать тебе, Михайла, вскорости по Понту Эвксинскому!
Линейный корабль «Евстафий», отсалютовав пушками верхнего дека, снялся с Красногорского рейда и взял курс к берегам далёкой Греции. А его старший офицер спешил тем временем в не менее далёкий Тавров, чтобы заложить там суда нового флота России.
Донские степи — место дикое. Свистит над густыми травами пронизывающий ветер, да рыщут в поисках поживы шайки крымских татар. Не раз и не два пришлось Михайле слышать не только звон своего клинка, но и свист волосяного аркана за спиной. Всякое было! Месяцами напролёт мотался по верфям и городкам капитан-лейтенант Кожухов, выбивая лес у разбойных подрядчиков, хватая за грудки вороватых чиновников. Всё создавалось на пустом месте. А когда поддавались унынию офицеры азовские, к ним приходил сам командующий и делился своими планами. А планы у Сенявина были грандиозные.
Радость Чесменской победы была для Кожухова нераздельна с болью о погибших на «Евстафии» друзьях. В разгар сражения корабль схватился на абордаж с флагманским кораблём турок. Вскоре в
