предупреждён о немедленном прекращении карательных экспедиций в Греции. Турки не ответили, и тогда в Наваринскую бухту вошли союзные корабли. Пятьдесят семь лет назад здесь уже грохотали пушки русских кораблей эскадры адмирала Спиридова, принёсшие славу русскому оружию. Теперь сюда пришли сыновья героев тех лет, чтобы вновь сразиться за свободу братского народа. История подвига повторилась, сделав ещё один виток…
Первыми ударили турецкие пушки, им незамедлительно ответствовали орудия с русских, английских и французских кораблей. Так началась знаменитая Наваринская битва. «Азов» сражался в самом пекле против пяти, а то и шести противников сразу. От частых разрывов вода в бухте буквально кипела, в воздухе висел тяжёлый пороховой дым. В один из моментов боя Лазарев увидел, что турки буквально расстреливают английский флагман «Азия». Не раздумывая долго, Лазарев тут же прикрывает своим бортом союзника, невзирая на большие повреждения от огня. Весь бой Нахимов сражается на баке. Там он командует артиллерийской батареей.
— Зажечь фитили, приготовить замки! Забить снаряды! — распоряжался на баке «Азова» лейтенант Павел Нахимов. — Изготовиться к пальбе с обоих бортов!
Всё готово к открытию огня. Последние минуты самые томительные. Наконец со шканцев прокричали:
— Открыть огонь!
— Батарея, пали! — мгновенно отреагировал Нахимов и другие батарейные командиры.
«Азов» в одно мгновение окутывается дымом.
Вдалеке, в сплошной туче чёрного дыма по самые клотики — «Азия» Кодрингтона. Гейден с Лазаревым с беспокойством поглядывали на английский флагман: ведёт огонь или горит? Разглядеть подробно было невозможно.
— Мы в точке, определённой нам диспозицией! — доложился Лазареву штурман.
— Передайте на бак, чтобы клали дагликс! — велел командир «Азова» вахтенному офицеру.
Тот репетовал команду на бак линкора Нахимову:
— Приготовиться к положению якоря!
Тот в ответ поднимает вверх руку: мол, понял.
Из шканечного журнала линейного корабля «Азов»: «В 3 часа пришёл по назначенной диспозиции в своё место, на глубине 25 саж, грунт ил, брошен якорь „даглист“ и, отдав канату до 50 саж, привели помощью шпринга правый борт корабля противу неприятельского двухдечного корабля и фрегата в расстоянии от первого на один кабельтов, и тогда открыли сильный огонь с правого борта».
Обнажённые по пояс матросы закладывали гандшпуги и ворочали ими, наводя пушки для очередного залпа. Внезапно случайная искра попала на сложенные пороховые картузы. Те мгновенно вспыхнули, и огонь быстро побежал по палубе. Часть матросов бросилась было в сторону.
— Стой! — закричал Нахимов. — Кому жизнь не дорога — за мной!
Ободрённые матросы кинулись за Нахимовым. Вместе с ними, оказавшиеся рядом, мичман Путятин и гардемарин Истомин. Общими силами они быстро потушили ещё не разгоревшийся пожар.
Из шканечного журнала линейного корабля «Азов»: «В 3 1/2 часа с неприятельского корабля сбиты были все мачты и перебиты канаты, которые и понесло за корму. В сие время совершенно открылся стоявший во 2 линии в интервале турецкий адмиральский двухдечный фрегат и некоторые корветы, продолжали пальбу с правого борта…»
— Залп! — выхватив сабли, кричали плутонговые командиры. — Залп! Залп! Залп!
До турок было рукой подать, а против «Азова» обратили свои орудия сразу пять турецких судов. Едва же азовцы успели в первый раз разрядить свои пушки, как корабль внезапно вздрогнул раз, затем ещё и ещё. Турецкие 6-фунтовые ядра в упор поражали русский флагман.
Бой был тяжёл и яростен. У борта «Азова» — стена фонтанов от падающих ядер. На самом корабле тоже жарко. То и дело вспыхивали пожары, рвались снасти, рушился такелаж. Но и азовцы в долгу не оставались. Прошло менее четверти часа с начала боя, как меткими выстрелами комендорами флагмана была разбита грот-мачта ближайшего турецкого фрегата. Верхняя её часть рухнула в воду, по пути разнеся в щепки фальшборт. Упав, мачта потянула за собой паутиной вант весь фрегат. Турки кричали истошно. И было от чего! Судно сильно накренилось на борт, задрав в небо ближний к «Азову» борт. И очередной пушечный залп пришёлся точно в небеса.
— Аллаху своему презент послали! — усмехнулся Гейден. — Теперь уж точно не видать им от него милостей!
Зато уж «Азов» не промахнулся, и через несколько минут превратил своего противника в горящую груду дров. Вскоре чадящий пожарами фрегат на буксирах оттащили под защиту береговых укреплений.
— Какие повреждения? — спрашивал Гейден Лазарева.
— Фок-мачту выбило из степсов. Едва держится на цепях!
— Что с грот-мачтой?
— Трещина до нижнего дека. От бизани, сами видите, одни обломки!
Мимо санитары тащили окровавленного матроса.
— Живой? — закричал им Лазарев.
— Куда там, — ответили санитары. — Наповал!
— Да, только начали, а уже жарко! — вздохнул Гейден и, взяв трубу, принимается рассматривать турецкий флот.
Ни Гейдену, ни Лазареву, однако, причин радоваться пока ещё никаких не было. Перед кораблём было ещё четыре противника. Батарейные командиры лишь утёрли рукавами пот, перенацелили пушки, и всё началось по новой.
Вскоре очередное меткое ядро, пущенное с «Азова», пробив борт, попало прямо в крюйт-камеру очередного корвета. Взрыв был оглушителен, и останки судна разметало по всей бухте. Высоко в воздухе в клубах дыма летели доски и снасти, головы и руки…
Бой продолжался. «В жару битвы палубы наших кораблей представляли зрелище одинаково ужасное: без мундиров, с завязанными или заткнутыми ушами, дабы совсем не оглохнуть, те люди, которые за несколько часов (до боя) казались кроткими и добрыми, теперь казались бешеными. С диким взором, с растворёнными устами, не замечая никакой опасности, они бросались и опрометью бежали туда, куда приказывали. Храбрейшие возвышали голос; им охотно и стремительно повиновались, и никто не узнал бы робкого. Тяжелораненые и умирающие, одни лежали смирно, другие ползли на перевязку, не произнося ни одного жалобного стона. Вскоре „ура!“ подменилось отчаянным молчанием, и тут-то каждый, можно сказать, работал за четверых, и силы по мере утомления, казалось, увеличивались. Томимые жаром, жаждой и усталостью, матросы обливались морской водою (коею в осторожность от пожара палубы поливаются), прикладывались к ядрам или держали свинцовые пули во рту и тем освежали горящие губы и запёкшийся язык. В таком положении ничто не устрашало их; большой ужас возбуждал большую храбрость: каждый взрыв сопровождался радостным „ура!“, даже раненые на кубрике провозглашали сей символ славянской храбрости…»
— Не суетись, ребята! — кричали азовские офицеры вошедшим в азарт артиллеристам. — Целься вернее под ватерлинию, чтоб тонул исправно!
Лейтенанты Павел Нахимов и Иван Бутенёв, мичмана Владимир Корнилов и Ефим Путятин, гардемарины Дмитрий Шишмарёв и Владимир Истомин — все при деле!
Над «Азовом» занимаются (в который уже раз) языки пламени. Их сбивают, аварийные партии мечутся от бака к юту.
…Очередной залп с турецкого фрегата — и падает, заливая кровью палубу, лейтенант Бутенёв. В горячке он пытается подняться. Из раздробленной ядром руки хлещет кровь. Лейтенант рвёт зубами рубаху.
— Затяни узлом повыше! — хрипит он подбежавшему матросу. — И живо назад к орудию!
Ещё некоторое время Бутенёв руководит своей батареей, но силы оставляют его и он падает на руки своим артиллеристам. Пушки среднего дека принимает под своё начало мичман Константин Истомин. Невозмутимо вышагивая средь свистящих ядер в сдвинутой на затылок фуражке, он подбадривает матросов:
