заряд стволы. Но артиллеристские офицеры заверили: выдержат!
К этому времени эскадра уже обогнула Синопский полуостров.
— Мы на траверзе мыса Боз-Тепе! — доложился Барановскому корабельный штурман, визировавший береговую линию в пелькомпас.
— Есть! — коротко отозвался командир «Марии» и поспешил к командующему.
— Павел Степанович, мы на траверзе Боз-Тепе!
— Хорошо! — кивнул головой Нахимов.
Корабли двигались медленно и в полном молчании. Лишь тихо посвистывал в такелаже ветер да плескала за бортами волна. В этом безмолвном движении было некое священнодейство, ощущение высшей торжественности наступающей неотвратимости. И офицеры, и матросы целовали нательные кресты, творили молитвы. Каждый из них в эти минуты думал о чём-то своём, о самом для него дорогом. Каждый понимал, что с первым выстрелом его судьба более ему не подвластна. И как знать, доведётся ли встретить следующее утро…
Судьба порой будто специально играет людьми, сводя их в схожих ситуациях снова и снова. Вот и сейчас при Синопе она вновь свела старых противников — вице-адмирала Павла Нахимова и вице- адмирала Османа-пашу. В 1827 году они уже сражались друг против друга при Наварине, правда, будучи ещё далеко не в адмиральских должностях: Нахимов — лейтенантом на линейном корабле «Азов», а Осман-паша — капитаном небольшого брига. И вот теперь, спустя более четверти века, им предстояло, по существу, переиграть старую партию. Каждый из них двоих прекрасно помнил Наварин, каждый из них двоих имел за плечами огромный опыт, каждый много лет готовился к этой битве. Как сложится всё на этот раз? Этого пока не мог сказать никто…
Ветер по-прежнему был попутным, и всё так же моросил мелкий холодный дождь. В двенадцатом часу дня обе колонны русских кораблей, следуя движениям флагмана, легли на курс в центр Синопского рейда. На «Марии» подняли приказ: «Учитывая порывистый ветер, адмирал приказывает при постановке на шпринг вытравить цепи на 10 саженей больше, чем было указано накануне». Нахимов оставался самим собой и старался предусмотреть каждую мелочь.
По расчётам Нахимова, против его колонны должно было прийтись шесть турецких судов и батарея, против колонны Новосильского — четыре и береговая батарея на набережной. Каждой из колонн, кроме того, предстояло выдержать и подавить батареи, прикрывающие вход в бухту. Ещё две батареи Нахимов рассчитывал обойти стороной, огибая полуостров так, чтобы остаться вне зоны их огня.
Несколько минут спустя фрегат «Кагул» запросил у адмирала, держаться ли ему рядом, на что Нахимов сигналом отвечал «да». Немного ранее фрегату «Кулевчи» было велено держаться по левому борту левой колонны.
С салинга «Марии» мичман Ваня Манто прокричал срывающимся мальчишеским голосом:
— Впереди ясно вижу турецкую эскадру! Располагается в боевой линии полумесяцем под берегом. Вижу семь фрегатов и три корвета.
— Есть! — коротко отреагировал на доклад Барановский.
Ветер снёс последние остатки тумана, и теперь даже с палубы было хорошо видно, что турецкие суда были поставлены на близком расстоянии от берега, береговые батареи прикрывают фланги и центр боевой линии. У якорей некоторых фрегатов были видны шлюпки, там копошились люди. Похоже, турки тоже заводились на шпринги, но почему они этого не сделали раньше?
Нахимов прохаживался вдоль фальшборта, сложив руки за спиной. Десять шагов в одну сторону, десять в другую. Наверное, если сложить всё пройденное им за службу расстояние, получится едва ли не кругосветное плавание…
— Никак на целую милю растянулись! — подал голос из-за спины верный Острено.
— Да уж! — хмыкнул вице-адмирал, продолжая движение. Десять шагов в одну сторону, десять в другую.
Нахимов приложил к глазам зрительную трубу, прошёлся ею вдоль турецкой линии и, затаив дыхание, остановил трубу. В предметном стекле был отчётливо виден большой фрегат. Неужели это «Фазли-Аллах»? Не может быть! Нахимов ещё раз придирчиво осмотрел корпус и рангоут. Действительно он! Ну, наконец-то встретились. Теперь-то он его не упустит.
Командир «Марии» Барановский вынул из кармана сюртука серебряный «мозер». Ногтем открыл крышку с двуглавым орлом. Было без пяти минут двенадцать. Спрятав часы, Нахимов по-прежнему прохаживался у фальшборта, посматривая в строну турок.
— Вон видите, Пётр Иванович, на турецких пароходах пары разводят, никак нас атаковать намереваются! — кивнул вице-адмирал подходящему к нему командиру «Марии».
— Ваше превосходительство, двенадцать выходит! — обратился Барановский к командующему.
— Корабельный устав никто не отменял! Велите поднять эскадре полдень! — распорядился Нахимов и, взяв зрительную трубу, снова принялся разглядывать дымящие пароходы.
Вахтенный мичман быстро отобрал нужные сигнальные флаги. Сигнальщики сноровисто прицепили их к фалу. Вот свёрнутые флаги медленно поползли вверх по фалу грот-брам-стеньге и наконец, в вышине рассыпались разноцветным сигналом.
Очевидец пишет: «Взоры всех устремлены на „Марию“. Какую команду даст сейчас флагман? Внезапно по фалам линейного корабля взлетели вверх сигнальные флаги. Все напряглись. Наверное, адмирал собрался сообщить что-то весьма важное. Когда же читают сигнал, то оказывается, что Нахимов сообщает: „Адмирал указывает полдень“. Поступок чисто нахимовский! Сколько в нём глубокого смысла. Командующий успокаивает людей, показывает им, что всё идёт своим чередом и он, их адмирал, уверен в исходе предстоящего сражения».
Уже позднее бывший в Синопе австрийский консульский агент Пиргенц сообщил, что перед началом боя русский адмирал дал знать турецкому адмиралу, что желает вступить в переговоры, и даже хотел послать шлюпку. Разумеется, на самом деле ничего этого не было. Нахимов входил на Синопский рейд сражаться, а не вести переговоры. Скорее всего, незадачливый агент принял за сигнал к примирению сигнал полдня.
Между тем с каждой минутой всё более приближался скалистый берег, всё ближе был виден частокол турецких судов и пики городских минаретов. Эскадра приближалась к центральной части Синопской бухты.
В двенадцатом часу дня обе колонны русских кораблей, следуя движениям флагмана, легли на курс в центр Синопского рейда. На «Марии» подняли приказ: «Учитывая порывистый ветер, адмирал приказывает при постановке на шпринг вытравить цепи на 10 саженей больше, чем было указано накануне».
И вот он, первый залп! От гулкого эха взметнулись дремавшие в волнах чайки На наших кораблях коротко переглядывались: никак началось!
Это был первый выстрел, который дал турецкий флагман «Ауни-Аллах». Корабельные хронометры показывали 12 часов 28 минут. Так началось Синопское сражение.
Наши сближались по-прежнему в полном молчании. В этом молчании сквозило какое-то высшее презрение к смерти и уверенность в победе. Дойдя до неприятеля, правая колонна должна был развернуться на шпринге и палить по туркам правым бортом, а левая — левым. Всё, на первый взгляд, очень просто, но эта простота кажущаяся. За ней опыт многих поколений российских моряков, опыт их нынешнего флагмана.
На подходе к рейду Нахимов приказал уменьшить ход.
— С большого хода линейным кораблям при попутном ветре будет трудно согласно диспозиции встать на якорь! — пояснил вице-адмирал свою мысль стоявшему подле него старшему адъютанту Ф.Х. Острено.
На кораблях одновременно убрали брамсели, отдали марса-фалы. Фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» с разрешения флагмана отделились от главных сил и пошли в назначенные для них места у входа в бухту. Их задача — прикрыть эскадру со стороны моря от всяких неожиданностей.
С линейных кораблей до шканцев «Императрицы Марии» доносилась дробь барабанов и протяжные звуки сигнальных горнов. Это по приказу командующего на эскадре играли боевую тревогу.
Нахимов настолько ювелирно рассчитал курс входа в бухту, что береговые батареи № 1 и № 2 оказались слишком далеко от русских кораблей, а прислуга № 3 и № 4 батарей опоздала, так как спала в
