«СТРЯПЧИЙ ПО ТЕМНЫМ ДЕЛАМ». Когда я в последний раз встретил упоминание о Владимире Гиршкине в журнале, посвященном бывшим питомцам Эксидентал-колледжа, он создавал «пирамиду» где-то в Восточной Европе. Управление отелем «Парк Хайатт» в городе Свани, вероятно, было в чем-то сродни этому занятию.
— Садитесь, мистер Вайнберг, сэр. — Армянин усадил меня в роскошное кожаное кресло. — Вам там достаточно удобно? Может быть, моя девушка принесет вам оттоманку?
Я выразил согласие и огляделся. Центральное место в кабинете занимал портрет маслом, на котором был изображен щегольски одетый седовласый джентльмен. Он передавал пирог странной формы жирному мужчине с усами, вероятно своему сыну. Оба лукаво улыбались зрителю, как будто приглашая его отведать их пирог. На заднем плане неясно вырисовывались два ортодоксальных креста, и их нижние черточки были направлены в разные стороны. Логотип «Келлог, Браун энд Рут» плавал между крестами в каком-то сверхъестественном тумане. Я издал удивленное мычание.
— Этот старик — местный диктатор, — объяснил Ларри Зартарьян. — Его зовут Георгий Канук. Он дарит Абсурдистан своему сыну Дебилу на его грядущее тридцатилетие. «КБР» завершает троицу. Отец, Сын и Святой «Холлибертон».
— Итак, пирог изображает страну, — сказал я. Торт действительно был утыкан свечами в форме миниатюрных нефтяных вышек. Судя по тому, что я уже видел, Республика Абсурдистан походила на дикую птицу, обмакнувшую хвост в Каспийское море. — Что все это означает? — спросил я.
— Георгий Канук, диктатор, собирается покинуть этот мир, — просветил меня Ларри Зартарьян. — Они готовят народ к тому, что страной будет править династия. Канук и его сын Дебил придерживаются убеждений свани, а сево это не нравится.
— Просветите меня, — попросил я. — Сево — это те, у кого нижняя перекладина креста направлена не в ту сторону, верно?
— И сево, и свани — совершенно одинаковые полоумные, — ответил менеджер, переходя на идеальный английский. — Этих людей не зря называют кавказскими кретинами.
— Вы не собираетесь меня спрашивать, какой я национальности?
— Нам обоим ясно, кто мы такие, — сказал Зартарьян, приближая свой впечатляющий нос к моему «рулю».
Я предложил Зартарьяну свое турецкое пиво, но он вежливо отказался, пощелкав по своим часам и тем самым намекая, что европеец не пьет в дневное время.
— Где вы совершенствовали свой английский? — осведомился я.
— Мне повезло, — ответил менеджер. — Я родился в Калифорнии. Вырос в Глендейле.
— Значит, вы американец! — воскликнул я. — Американский армянин. И к тому же мальчик из Долины. Какой прекрасной была ваша жизнь! Но как же вышло, что вы кончили
Зартарьян со вздохом обхватил голову руками.
— Я занимался в Корнелл-колледже гостиничным менеджментом, — пояснил он. — Это было единственное учебное заведение для интеллектуальной элиты, куда я мог поступить. Моя мама заставила меня туда пойти. А я, как и все, хотел работать в кино.
Рассказ Зартарьяна был прерван звуком бьющейся посуды за окном, а также женскими воплями на местном наречии.
— Ох, как я ненавижу работать в отеле! — сказал он. — Эта работа никогда не прекращается, и все постояльцы «Хайатт» — отвратные личности (о присутствующих не говорят). Они меня за человека не считают из-за того, что мои родители из этого края и я учил русский в школе. Они сделали меня самым младшим менеджером «Хайатт» в мире. Скажите, почему все это должно было произойти со мной?
— Я глубоко вам сочувствую, — ответил я, открывая турецкое пиво, чтобы смочить пересохший рот. — Я тоже проклят из-за своего рождения. Но по крайней мере ваша мама должна вами гордиться.
— Гордиться? — Зартарьян помассировал свои залысины на висках. — Она живет в номере под моим. Не выпускает меня из виду. У меня нервы на пределе.
Я рекомендовал менеджеру отеля обратиться к психоаналитику, но мы оба пришли к заключению, что в Абсурдистане вряд ли найдешь хорошего.
— Мне так не хватает американских магистралей! — пожаловался Зартарьян. — У меня внизу в гараже «Бимер 4» с откидным верхом, но куда, черт возьми, я на нем поеду? В Каспийское море?
Я вспомнил о деле, которое меня беспокоило, поскольку не было улажено, — об оскорблении, нанесенном моей персоне.
— Ларри, почему проститутки в вашем отеле не хотят спать с русскими?
— Они заключили неофициальный контракт с «КБР», Миша. У моих девок столько работы, что они задрали нос. «Больше никаких грязных русских, — заявили они мне. — Никаких китайцев, никаких индусов. Или Голли Бертон, или мы возвращаемся домой, в свою деревню».
— А разве штаб-квартира «Хайатт» не возражает против проституции? Шлюхи нагло разгуливают прямо перед номерами пентхауза.
— У меня связаны руки, — объяснил Ларри Зартарьян. — Посмотрите, против чего мне придется выступать. Древняя торговая культура. «Холлибертон». Это культурный релятивизм, Миша. Это китайский квартал.
— Я лишь немного обижен, вот и все, — сказал я. — Мне бы хотелось считать «Хайатт» мультикультурным пространством. А тут вдруг какая-то шлюха называет меня грязным русским. Где же уважение?
— Послушайте, Миша, мы будем друзьями. Вы не обидитесь, если я спрошу вас о чем-то личном? Почему вы спали с Любой Вайнберг? Все знают, что вы сложны и меланхоличны. Но трахать жену Бориса Вайнберга? Зачем вы это сделали?
— Откуда вы про это узнали? — закричал я, извлекая из своей сумки пузырек с «Ативаном». — Боже всемогущий!
— Все знают о вас всё, Миша, — ответил Зартарьян. — Ваш отец был здесь легендарной личностью. Он продал восемьсот килограммов шурупов «КБР», помните?
Я откупорил пузырек и проглотил две таблетки, запив их турецким пивом.
— Да, сегодня не мой год, — пробурчал я. — Честно говоря, я надеюсь, что весь мир провалится в тартарары.
Ларри погладил мою руку.
— Ваша судьба скоро изменится к лучшему, — заверил он меня. — Я говорил с капитаном Белугиным. Сегодня мы сделаем вам бельгийское гражданство. Может быть, Руанна переедет к вам в Брюссель, если вы будете с ней правильно обращаться. Ради бога, отнеситесь серьезно к ее попыткам писать. Вы же знаете, как мы, американцы, относимся к самовыражению.
— Хороший совет, — согласился я.
— Отправляйтесь в бар «Белуга», — сказал Зартарьян. — Ваш друг Алеша будет там обедать с Джошем Вайнером из американского посольства.
— Знакомая фамилия, — заметил я.
— Через несколько минут объявится этот маленький туземец. Мы называем его Сакха Демократ. Он служит в каком-то местном агентстве по правам человека. Угостите его гамбургером с индейкой и картофелем фри, и он отведет вас на встречу с Жан-Мишелем Лефевром из бельгийского консульства. Следуйте за ним после ланча в отеле, и я вам гарантирую: еще до захода солнца вы будете бельгийцем.
Я пожал руку Ларри Зартарьяну.
— Вы славный человек, — сказал я. — Я не забуду вашу доброту.
— Пожалуйста, пришлите мне е-мейл, когда будете в Брюсселе, — попросил Зартарьян. Он сделал мне жест, охватывающий его кабинет с компьютерными мониторами и кипами пожелтевших документов. — Вы даже представить себе не можете, до чего я несчастен, — сказал он.
