людьми и мулами. Турецкие вагончики были ободраны — от них остались лишь шасси и механические части.
Я тревожно огляделся. Убедившись, что нигде не видно ни Юли, ни ее мерзкой мамаши, я направился вдоль пирса к «Даме с собачкой». Мистер Нанабрагов и Парка Мук сидели за ланчем под выцветшим плакатом ГКВПД с их сияющими физиономиями и грозной надписью: «НЕЗАВИСИМОСТЬ НАРОДА БУДЕТ РЕАЛИЗОВАНА!» Сейчас эти два друга выглядели еще более пресыщенными, чем на плакате. Мистер Нанабрагов, очень сосредоточенный, пронзал кебаб из осетрины одной вилкой и размахивал второй вилкой, на которую был насажен зеленый перец, в то время как драматург обмакивал свой подбородок в малиновый компот, полуприкрыв глаза с нависшими веками. Они были окружены мужчинами в черных майках, с накачанными бицепсами в синих венах: на руках красовалась советская тюремная татуировка. Быстроходный катер с русским триколором покачивался у причала, и из его трюма выгружали столько ящиков с сигаретами, что их хватило бы, чтобы прикончить все оставшееся в живых население.
Мистер Нанабрагов, дернувшись, уронил маринованный перец, подбежал ко мне и троекратно поцеловал в щеки. От него исходил морской запах — морская влага, морская соль, — а его мясистый южный нос колол меня во все чувствительные места.
— Боже мой, боже мой! — восклицал он. — Вы говорили с моей Наной. Вы обиделись на меня за то, что я не позволил вам жить у нас? Сначала семья, нет? Если бы в моем доме было больше места, да? Или если бы вы наконец-то женились на моей Наночке, гм-м?
— Я женюсь на ней, как только выберусь из «Интуриста», — пошутил я.
— Правда? — серьезно произнес Нанабрагов. — Мы бы могли устроить маленькую приватную церемонию. Полагаю, сейчас не самая лучшая политическая обстановка. Но, как вы видите, мы немножко перегруппировались. — Он указал на бандитов, жующих зубочистки вокруг задремавшего Парки Мука. — Мы пополняем казну ГКВПД с помощью процветающей торговли сигаретами.
— Вы бы не хотели купить сигарет? — спросил меня молодой морской головорез, размахивая картонкой с чем-то под названием «Бизнес класс элита». На ней был изображен самолет «Аэрофлота», который приземлялся. — Восемьдесят долларов.
— Ты говоришь с моим будущим зятем, — возразил мистер Нанабрагов. — Отдай их ему за сорок.
— Я не курю, — ответил я.
— О! — вздохнули Нанабрагов и его новый друг.
— Как дела у ГКВПД? — осведомился я. — Наблюдается интерес со стороны массовых средств информации?
— Пока что еще трудно передать нашу весть миру, — сказал мистер Нанабрагов. — Конечно, русские вовсю нас освещают. Взгляните-ка на это! — Он схватил с колен Парки Мука экземпляр популярной русской газеты «Аргументы и факты» недельной давности. Рядом с фотографией Путина, мягко выражавшего недовольство своему съежившемуся от страха кабинету, я узнал трех украинских наемников и бывшего агента КГБ Володю, которые свисали с террасы отеля «Хайатт». Их свернутые шеи были привязаны к обугленным останкам четырех спутниковых тарелок, а руки раскинуты, как крылья самолета. Бедные украинцы выглядели более тяжелыми и грозными, чем в жизни, и на снимке не была передана невозмутимая крестьянская голубизна их глаз.
— О господи, — произнес я по-английски, истощив последние оставшиеся у меня крохи сочувствия.
— Русские угрожают разбомбить нас за это, — сказал мистер Нанабрагов, — и украинцы тоже. Теперь, если еще и американцы станут нас бомбить, мы будем в полном порядке.
— Как насчет ООН?
— Они прислали нам несколько палаток. Ничего такого, что можно было бы украсть. Послушайте, Миша, вы должны поговорить с Израилем. Пора. Мы знаем точно, с кем вам нужно повидаться. В гостинице «Интурист» живет агент «Моссада». Он выдает себя за нефтяника из Техаса по имени Джимбо Биллингз. Пойдите поболтайте с ним. Как ваш будущий тесть я прошу вас об этом на коленях. — Но он остался стоять.
— Я бы сделал для вас все что угодно, мистер Нанабрагов, — ответил я. — Увы, я набрал мое предложение о музее сево-еврейской дружбы на моем лэптопе. Уверен, что он был уничтожен, когда свани бомбили «Хайатт».
— Вообще-то ваш лэптоп у нас здесь, — сказал мистер Нанабрагов, вытаскивая из-под своего стула гладкое серое устройство. — Некоторые из наших мальчиков нанесли визит в вашу комнату после атаки. Просто чтобы забрать то, что осталось.
— Я сделаю все, что в моих силах, — заверил я. — Но вы должны знать, что Нана хочет покинуть эту страну. Она молодая девушка. Ей нужно доучиться в Нью-Йоркском университете.
— Ступайте! Ступайте! — задергался мистер Нанабрагов. — Сначала ГКВПД, а потом наша Нана.
Я покорно отправился обратно в «Интурист», где мне сообщили, что Джимбо Биллингз действительно там проживает. Я поднялся на верхний этаж, перехитрил дородную дежурную по этажу и постучал в дверь Джимбо.
— Простите, — кашлянул я. Меня послали на khui на идеальном русском языке.
— Я Миша Вайнберг, — сказал я. — Я пришел с миром.
— Вайнберг! — воскликнули за дверью и перешли на техасский английский: — Ну же, черт возьми, заходите!
Должно быть, это был самый опрятный номер во всей гостинице. Здесь не было ни зеленых пауков, ни вздорных абсурдистанцев — только гостиничная проститутка поправляла свои усы, глядя в зеркальце пудреницы. Мистер Джимбо Биллингз, невысокий мускулистый мужчина в джинсах и рубашке с короткими рукавами, смутно напоминал левантинца или грека. Он был высушенный солнцем, морщинистый, с замечательными глазами — один голубой, второй зеленый — и проворными руками, словно выделанными из прекрасной кожи. Я начинал понимать, как после пятидесятичасового погружения в культовое американское телешоу «Даллас» агент Моссада может сойти за техасца средних лет.
— Дорогая, — обратился Биллингз к шлюхе. — Окажи мне услугу, ладно? Выметайся! — Молодая леди надулась и поиграла бедрами, но быстро оставила нас одних.
— Итак, — начал я, — согласно моим источникам, мы с вами одной религии. Правда, я совсем нецерковный и современный. В любом случае, шалом.
— Источники? — повторил Биллингз. — Шалом? Да вы что! Это какие-то бредни, парень. — Настроение его быстро испортилось. Он покачал седой головой и продолжал: — Черт побери, Вайнберг, что нам с вами делать?
— Ничего, — ответил я, почему-то подражая его смешному акценту. — Со мной все в полном порядке.
— Ну так в чем же дело? — осведомился Биллингз.
— У меня кое-что для вас есть, — сказал я. — Это было бы хорошо для Израиля, хорошо для евреев. Музей Холокоста. Я собираюсь сделать так, чтобы случилась старомодная синергия. Хочу заставить людей вновь поверить. — Я протянул ему свой лэптоп для изучения вопроса.
— «Институт каспийских исследований Холокоста, — читал Джимбо, — также известный как Музей сево-еврейской дружбы». — Он поджал свои толстые, обожженные солнцем губы и еще немного почитал про себя. — Вы знаете, что хорошо для евреев, Вайнберг? — сказал он через какое-то время. — Нет, не знаете.
— Да пошли вы к черту! Я просто пытаюсь помочь.
— Вы пытаетесь помочь Нанабрагову и его дочке, так что не делай из меня дурака, сынок, — заявил Биллингз.
— Ну и что? Что с того, что я хочу помочь другому угнетенному народу, а не своему собственному? Я человек нового типа. И вам бы лучше пожелать, для общего блага, чтобы было побольше таких, как я.
— Новый человек? И что же это будет за человек?
— Человек без всякой расовой памяти.
— Ну конечно. Ты — самый большой еврей из всех нас. Ты не можешь помочь даже самому себе. Не можешь помочь там, откуда ты родом. Только посмотри на своего папу. Он попросил хасидов сделать тебе обрезание, когда тебе было восемнадцать. Черт побери, сынок.
