– Выбежишь из одиннадцати и пяти, я тебя не только удочерю, но и… – он понизил голос до шепота.
Однако Вера Темина услышала, дернула тренера за рукав:
– Олег Борисович!
– Какавы не пей, ты не в секс-шоу выступаешь, а на стадионе. – Смягчая резкость, Краев обнял Темину за плечи, зашептал: – Да не смотри ты на него, убогого. Он на дорожке мужик, а в жизни только приложение к Нине и шиповкам.
– Неправда! – Вера вырвалась.
– Конечно, неправда, – сказал идущий рядом Кепко. – Дядя Олег так шутит.
Почти со всеми героями нашей истории мы познакомились, да и в здании аэровокзала торчать надоело, душновато здесь. Самое время подмести, вымыть пол: усаживающиеся сейчас в самолете спортсмены и медленно разбредавшаяся многочисленная свита оставили на месте прощания изрядное количество апельсиновых корок, конфетных оберток, окурков и не опознаваемого на первый взгляд мусора.
Вечер был так себе, обычный. Ни дождя, ни ветра, ни тепла, ни холода, солнце завалилось, звезды не вылезли. Если бы через час в Городе не был убит человек, то и говорить об этом вечере вообще не стоило.
На стоянке автомашин у серой с милицейским «галстуком» «Волги» стояли подполковник Серов и Гуров.
Милицейская форма на подполковнике Серове смотрелась, хотя надевал он ее редко – в День милиции да в случаях вызова на ковер для разноса. Если визит к генералу носил деловой и миролюбивый характер, Борис Петрович являлся в штатском. Сегодня он облачился в мундир, желая подчеркнуть, что является представителем УВД области, которое выказывает свое уважение и благодарность улетающему гостю. Все-таки старший следователь Прокуратуры СССР по особо важным делам!
Внешности Борис Петрович Серов был неброской. Из-под чуть набрякших век подполковник смотрел настолько простодушно и даже наивно, что поверить его взгляду мог только ребенок. В России такие «простаки» встречаются. Гуров их повидал, с некоторыми вместе работал, иные порой сидели с другой стороны стола. Гуров пообщался с Серовым полторы недели и приобрел защитный иммунитет. Ты простой, а я еще проще, ты говоришь, я все принимаю за чистую монету. И от линии этой ни шагу в сторону, иначе обязательно угодишь в лужу.
– А я поначалу к вам… – Серов состроил недовольную гримасу. – Вообще не люблю варягов, тем более из Москвы. Зазнайки.
– И абсолютно правы, – быстро согласился Гуров.
– Но в цвет вышли именно вы. – В глазах Серова светилось искреннее восхищение. – Такой хватке можно позавидовать.
Гуров насторожился, но, возможно, Борис Петрович ничего конкретного не имел в виду. Почему бы и не сказать приятное хорошему человеку? Тем более что он из Москвы, мало ли каким образом жизнь повер-нется…
– Я тут не виноват, – тоже открыто улыбнулся Гуров. – Так распорядилась госпожа Удача.
– Но к одним та-та-та-та, а к другим – иначе! – рассмеялся подполковник. – Куда пропал водитель Росинанта? – И слегка смутился, так как по своей роли деревенского простака не мог слышать о коне доблестного рыцаря.
Павел Астахов открыл дверцу собственной «Волги», Нина села на переднее сиденье, сказала:
– Что ни говори, а богатые люди – это совсем особые люди!
– Павел! – к ним подошел Игорь Лозянко, который все-таки отправил своих учениц и теперь торопился в город. – Подбрось в центр безлошадного крестьянина.
Астахов окинул взглядом «крестьянина», взял за лацкан дорогого твидового пиджака, второй рукой поправил ему галстук:
– Откуда дровишки?
– Паша, ну что мы против тебя? – Лозянко отстранился.
Астахов, стараясь унять дрожь в руках, достал бумажник, вынул пять рублей, положил Игорю в верхний карман пиджака:
– Найми извозчика.
– Благодарю, барин. – Лозянко поклонился.
К соседней машине подошли Кахи Ходжава, Арнольд Гутлин и Сергей Усольцев. Усольцев слышал последнюю фразу Астахова и потому, тронув Лозянко за плечо, сказал:
– Садись к нам, Игорек. Не ищи приключений.
Гутлин сел за руль «Жигулей», Ходжава рядом, Сергей Усольцев распахнул заднюю дверцу.
Лозянко медлил. Астахов пожал плечами, начал было обходить «Волгу», чтобы сесть за руль. Неожиданно Нина легко выскочила из машины, поцеловала Лозянко в щеку, взяла под руку и повернулась к Астахову спиной.
– Поехали, Игорь!
– Поехали. – Лозянко тоже поцеловал Нину, вынул из кармана деньги, скатал в комочек, выщелкнул в сторону Астахова. – Купи себе минералки, чемпион!
Но сесть в машину Нина с Игорем не успели, так как рядом, взвизгнув тормозами, остановились «Жи-гули».
– Тихо! – буквально рявкнул сидевший за рулем Краев, перегнулся, распахнул заднюю дверь: – Нина!
Вера Темина вышла из машины, уступила свое место.
Нина прижималась к плечу Лозянко:
– Мы не на стадионе, Олег Борисович…
– Ну! – повысил голос Краев.
– Выпусти пар, Олег, – тихо сказал сидевший на переднем сиденье Кепко, взглянул на Нину. – Сядьте в машину оба.
Нина с Лозянко подчинились, и Краев, говоря нехорошие слова, вырулил со стоянки на шоссе.
Уехал и Усольцев со своими друзьями. Милицейская «Волга», мелькнув красным «галстуком», тоже ускользнула по шоссе за поворот.
Павел Астахов стоял около своей машины, задумчиво склонив голову набок. Вера Темина заняла место на переднем сиденье и, чтобы не смущать Павла, открыла сумочку и занялась косметикой. Павел опустился на корточки и на жирном, поблескивающем мазутными пятнами асфальте нашел смятую пятерку.
С минуту они ехали молча, затем Павел сказал:
– Я в прыжках не дока, но во время разбега ты закрепощаешься, подай плечи вперед, расслабься.
Вера посмотрела на его жесткий профиль и ничего не ответила.
Гуров сидел рядом с Серовым на заднем сиденье «Волги» и, не слушая подполковника, решал вопрос, как бы, не обидев человека, побыстрее распрощаться с ним, перекусить и остаться в гостиничном номере одному.
«Волга» остановилась у гостиницы, они вышли.
– Может, вместе поужинаем? – предложил Серов.
Пока Гуров подыскивал вежливые слова для отказа, подполковник глянул из-под припухших век, все понял, протянул руку:
– Бывай, Лев Иванович. Земля круглая, вертится. Может, и я тебе когда пригожусь. Не сердишься, что тыкаю?
– Пустяки, Борис Петрович, – Гуров пожал его мягкую ладонь. – Счастливо оставаться.
– Давай! – Серов хлопнул его по плечу. – Машина придет за тобой в шесть тридцать, не проспи. – Кивнул и сел в «Волгу».
Гуров проводил ее взглядом.
Из остановившихся «Жигулей» выскочили трое молодых мужчин, которые тоже были в аэропорту. Над чем-то подшучивая, они вместе с Гуровым вошли в вестибюль и решительно направились к дверям ресторана, игнорируя табличку «Закрыто».
Гуров мог предъявить удостоверение, и его бы не обидели, покормили. Но он решил быть проще и пристроился у двери за спинами аборигенов.
Швейцар со строгим неподкупным лицом приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы гость смог просунуть руку и положить ему в карман купюру.
– Сережа, только для тебя. – Швейцар распахнул дверь, пропустил Усольцева, Гутлина, Ходжаву и державшегося у них в фарватере Гурова.
Гуляла молодежная свадьба. Все как у людей. Невеста в белом, сам в темном и при галстуке. На свадьбе они едины, как, может, не будут уж никогда в жизни. Они устали, отбывают последний номер программы, ждут не дождутся конца, чтобы занавес наконец упал. Скорее домой, закрыть за собой дверь, остаться вдвоем.
Столы стояли буквой П, занимая половину зала. Другая половина была освобождена для танцев, лишь в дальнем углу притулились два столика. За одним сидела пожилая пара, видимо, хорошо известная в Городе, так как многие из танцующих с ними почтительно раскланивались. Второй столик был сервирован так, на всякий случай. Видимо, швейцар знал, что Сергей Усольцев, а главное, сопровождавший его Кахи Ходжава – «случай» подходящий.
Гуров все понял, сел не стесняясь, сказал:
– Извините, сейчас уйду. Возьму с собой в номер.
– Сиди, – разрешил Усольцев. Посмотрел на спутников, кивнул на швейцара: – Дядя Володя своего не упустит!
Сергею Усольцеву еще не исполнилось тридцати. Когда-то в спорте он подавал надежды. Чтобы надежды не сбылись, существует множество причин, перечислять их долго. Усольцев в спортивном сообществе остался, двинулся по административной части, стал начальником, не большим, но и не маленьким. В последние годы он приобрел брюшко и апломб, лицо и жесты его округлились. Но за этой внешней округлостью проглядывала натура жесткая, хотя среди спортсменов Усольцев слыл парнем свойским и незлобивым.
Его однокашник Арнольд Гутлин мечтал стать спортсменом, дальше второго разряда по шахматам не пошел, защитил кандидатскую, получил лабораторию. Умница, специалист в своей области, он обладал двумя недостатками. Самоуничижаясь, Арнольд преклонялся перед атлетами и стремился всем и каждому услужить. После работы он возил Усольцева на своей машине, катал по городу каких-то неизвестных людей и чужих девок. Вернувшись за полночь домой, писал научные статьи, а рано утром… начинался новый день.
Отец, деды и прадеды Кахи Ходжавы работали от зари до зари. В вине, которое создавал род Ходжава, можно было утопить стадо слонов, в пролитом этими грузинами поту можно было бы выкупать взрослого мужчину.
Предки Кахи были мудры и трудолюбивы. Дед к восьмидесяти годам научился читать, отец в свое время окончил семилетку. В роду Ходжавы были виноградари, пекари, воины, мудрецы – Кахи должен был открыть двери в науку.
На семейном совете рассудили, что Тбилиси, Москва, Киев – слишком большие города для простого деревенского парня, они развратят его.
В Городе жила двоюродная сестра дяди, судьба Кахи решилась просто.
