кухню — сделать чай. Пострадавшую она уложила на диван, дала выпить таблетку от головной боли, заботливо укутала мулечку пледом.
Мама лежала тихо и, казалось, дремала. Вдруг встрепенулась, приподнялась:
— Сумка! У меня сумку отняли. Там деньги…
В памяти неожиданно всплыло лицо погромщика, пацана-таджика лет пятнадцати-шестнадцати, вырывавшего из ее рук сумку, когда она оказалась в самой гуще побоища. Елена Владимировна заплакала от боли и обиды.
Больше тридцати лет прожила в Душанбе Елена Владимировна, в девичестве Соловьева, потом Вершинина. Здесь она вышла замуж, здесь же родились ее дочери. Она считала этот город своим, и любила по-своему. До сегодняшнего дня.
Елена Владимировна приняла решение и твердо заявила:
— Я здесь не останусь.
Елена Владимировна еще легко отделалась. Но физические страдания ничто по сравнению с испытанным ею психологическим шоком. На другое утро она встала как обычно, и возилась на кухне, не обращая внимания на протесты дочери и мужа. Только раз за разом смахивала наворачивающиеся слезы, и старалась унять дрожь в руках.
— Я здесь не останусь.
Вместе с Еленой Владимировной эту фразу сейчас повторяли во всех концах города сотни, если не тысячи ее соотечественников. Большинство из них, не собирались, конечно, с бухты-барахты сорваться с насиженного места. Но были и такие, кто уже паковал чемоданы. Одни ехали на разведку, узнать как и что, приглядеть место. У кого имелась родня, готовая приютить или поспособствовать с жильем, тем было проще. Иные, как в омут головой бросались: хуже, мол, все равно не будет.
Это была первая волна миграции «некоренного населения» из республики, начало «великого переселения».
— Ты не горячись, мулечка, — попробовала остудить мамин пыл Саша.
— Я ни одного лишнего дня не хочу здесь оставаться, — настаивала мама. — Мы поедем к Ляле. Она поможет с жильем.
Мамина сестра Ольга (она же Ляля) жила в Ленинградской области.
— А работа?
Муля отмахнулась.
— Мне в этом году на пенсию. Отец в любой момент может — у него полевых почти пятнадцать лет. А достаточно двенадцати с половиной. Так, Володя?
Владимир Яковлевич подтвердил: стаж позволял выйти на пенсию в пятьдесят пять, а ему уже пятьдесят седьмой шел.
— А я?
— Найдем тебе работу, — подключился пэпс. — У меня куча знакомых в Питере.
Саша не нашла, что возразить. «Переезд, дело не одного дня, — думала она, — пока еще соберемся».
Елена Владимировна рассуждала иначе. В голове у нее уже составился четкий план, отступать от которого она не собиралась.
Ожил до сих пор молчавший телефон. Саша взяла трубку и ушам своим не поверила: звонила Софья Вячеславовна, сестра ее бывшей свекрови. Узурпаторша, выгнавшая в свое время Сашу из квартиры Ярошевских, теперь просила ее приехать. Она объяснила: Бронислава Вячеславовна очень плоха и хочет видеть невестку.
— Приезжай, Сашенька. Пожалуйста, — уговаривала тетя Соня.
— Хорошо. Я приеду, — ответила Саша.
Родители, сначала, и слушать не хотели отпустить дочь в другой конец города. Мама чуть не в крик:
— Ты с ума сошла! Посмотри на меня — тоже так хочешь?!
Вид у мули еще тот был: на лбу пластырь, правый глаз заплыл фиолетово-черным синяком.
Пэпс ее поддержал:
— Не дури, Шурка! Куда ты собралась ехать — транспорт не ходит. И вообще…
Саша стояла на своем:
— Мне надо. Вы что, не понимаете?!
Они-то понимали: да, надо. Только не сейчас — потом. Когда все успокоится, порядок наведут.
— А если она умрет? — Саша всхлипнула.
Папа сдался первым.
— Пойду, Витю попрошу, чтобы отвез.
Витя, сосед по лестничной площадке, владелец старенькой, но надежной «копейки», согласился неожиданно легко:
— Какой разговор, поехали.
Отправились в троем: одну Сашу пэпс не отпустил бы, несмотря ни на что.
Поездка оказалась не только легкой, но и приятной даже: абсолютно пустые улицы, кати себе и кати. По пути заскочили на заправку, которая — вот чудеса — работала. С бензином напряг был постоянный, а тут — пожалуйста. Грех не воспользоваться такой удачей.
Сюрреалистическую картину являл собой полупустой город, словно его жители, за малым исключением, пали жертвами некой таинственной эпидемии. Пустые улицы, пустые аллеи, только на перекрестках БТРы и солдаты в бронежилетах.
Квартира Ярошевских тоже выглядела полупустой. Саша не сразу сообразила, в чем причина. Просто тетя Соня наиболее ценные вещи — ковры, вазы, дорогую посуду — припрятала от греха подальше. Не от погромщиков, нет — от бывшей невестки сестры (кто знает, что у той на уме) и ее родни. Всех тетя Соня на свой аршин мерила, кругом ей жулики и прохвосты мерещились, жадные до чужого добра.
Бронислава Вячеславовна действительно слегла, тут тетя Соня не соврала.
Увидев Сашу, старушка прослезилась. Бывшая невестка наклонилась и коснулась губами щеки бывшей свекрови. Спросила у Софьи Вячеславовны, вызывали ли врача.
— Поликлиника не работает, — ответила тетя Соня. — Сегодня скорая была, да что толку! Сделали укол, и всё. Говорят: в больницу ее забрать не можем.
Понятно, врачи не желали связываться с умирающей старухой. Обычное дело.
От некогда властной, несгибаемой хозяйки родового гнезда и следа не осталось. Была лишь слабая, беспомощная и очень несчастная женщина.
— Ты побудешь со мной, Сашенька? — чуть слышно прошептала больная.
Саша молча кивнула.
Пэпс вошел вместе с Сашей, и теперь скромно стоял в сторонке. Витя ждал в машине.
— Вы езжайте. Я пока здесь останусь, — сказала отцу дочка.
Спорить с ней было бесполезно. Они уехали, Саша осталась.
Вот почему Вершинин не совсем врал, говоря Максу, что Саша в отъезде.
Попугай Давлят яростно долбил клювом золоченые прутья клетки, требуя, чтобы ему дали пожрать. Люди такие бестолковые, вместо корма норовят палец сунуть в клетку, да рожи корчат и говорят разные глупости; ждут, когда же попка заговорит. Не дождетесь!
Саша достала из сумки пакет с семечками (специально захватила), насыпала Давляту. Попугай прищурил глаз, почесал когтем загривок и принялся безобразничать — грызть семена и сплевывать на пол лузгу.
— Ах, паразит! — ругала Давлята тетя Соня. — Вот, наказание-то. Суп сварить из тебя, паршивца. Хоть какая-то польза будет.
С Сашей Софья Вячеславовна была сама любезность. Однако, старалась при любой возможности напомнить, кто здесь хозяин. Сложит Саша посуду на решетке над мойкой, тетя Соня, следом, по-своему расставит: пусть видит девчонка, как должно быть. И так во всем.
