— Да.
— А, счет?
— Ноль — ноль.
— Отлично, — сказал я.
Матч этот, наших со шведами, я хорошо помнил, поскольку в свое время был заядлым болельщиком.
— Хотите, я попробую угадать, как закончится игра?
— Интересно, — с сильным сомнением в голосе ответил профессор, — как же?
— Наши проиграют, три — один.
— Не может быть! — воскликнул Войтович. — Они у чехов выиграли! Со шведами уж как-нибудь справятся.
— Вот и проверим.
В это время на веранду заглянула Лена.
— Валера, ты куда пропал? Пошли.
Оказалось, что все опять подсели к столу, разлив по бокалам шампанское и портвейн.
— Тост! Валера, за тобой тост! — потребовала Света Попова.
Я взял бокал и нехотя поднялся — тосты никогда мне не удавались.
— Давайте выпьем за Лену, за ее семнадцать. Хотя женщинам не принято напоминать об их возрасте, сейчас, думаю, не тот случай. Лет через тридцать мы будем говорить: «Где мои семнадцать лет!». За тебя Лена, за твою молодость, красоту, за твое будущее! Как сказал один грузин: «Пусть будет здоровье, остальное мы купим».
Тост не очень понравился молодой компании. Вероятно, он показался им занудным, с неизвестно откуда взявшимися у меня стариковскими нотками. Я действительно вдруг почувствовал себя пришельцем, стариком, вторгшимся в этот мир, бесшабашной юности.
Выпив, все опять загалдели, не обращая на меня особого внимания. Я видел, что Паша Скворцов по- прежнему обхаживает Вику, Эдик — Свету, и даже Сека, молодец, непринужденно болтает с соседкой по столу. Лена подсела ко мне.
— О чем вы с папой говорили? — поинтересовалась она.
— Да, так. Ничего серьезного. О хоккее и музыке.
— О музыке? Вот никогда бы не подумала, что он ей интересуется. Хоккей еще, куда ни шло.
— Я попытался предсказать, как закончится сегодня матч со шведами.
— Ты и предсказывать умеешь? На картах гадаешь или по звездам?
Мне почему-то не хотелось шутить.
— Нет, я не гадаю. Я действительно знаю будущее.
— Откуда?
Не дождавшись ответа, Лена спросила:
— И мое будущее можешь предсказать?
— Могу.
— Лучше не надо, — передумала Лена, испугавшись моего серьезного тона.
— Да, тебе нечего бояться. У тебя все будет хорошо.
— Все равно. Лучше не знать заранее.
«Она права, — подумал я, — не стоит заглядывать в будущее. Оно может оказаться страшным, а изменить ничего нельзя».
— Давайте танцевать — предложила хозяйка и включила магнитофон.
Я посмотрел на часы — хоккейный матч должен уже закончиться.
Профессор ждал меня на веранде. Он был слегка возбужден и, увидев меня, воскликнул:
— Вы оказались правы! Поразительно, но даже счет вы угадали правильно!
— Вот видите.
— Как вам это удалось? Признайтесь честно — вы назвали счет наобум и угадали чисто случайно!
— Нет, — возразил я.
— Тогда как? Прикидывали шансы обеих команд, делали какие-то свои расчеты?
— Нет, конечно! Понимаете… как бы это объяснить. Я не делал прогноза, а действительно знал результат.
— Знали? Я тоже так подумал сначала… но игру показывали не в записи! Это была прямая трансляция, следовательно, результат заранее вы знать не могли.
Я понял, что зашел слишком далеко, но рассказать всю правду… Нет, он ни за что не поверит! Да и кто бы поверил!
— Извините меня… Владимир Александрович. — Я с трудом вспомнил, как зовут Войтовича. — Я не могу вам объяснить, откуда мне стал известен результат игры… Будущий результат. Вы мне не поверите… Сочтете меня шарлатаном, которому просто повезло угадать. Давайте, лучше я назову вам результаты будущих матчей.
— Неужели шведы возьмут золото? — спросил он, как истинный болельщик.
— Нет, — успокоил я его, — во втором круге наши победят: четыре — два.
— Вот как? Что ж, посмотрим. А кроме хоккея, можете что-нибудь предсказать? Какое-нибудь открытие в науке, или что-то из политики?
Что мог я ему ответить? О крупных научных открытиях мне не припоминалось, а политика… Расскажи я, что через двадцать с небольшим лет ни будет не только сборной СССР по хоккею, но и самого Союза, что бы он обо мне подумал? Рассказать о Горбачеве и Ельцине, об Афганистане и Чечне, о «Норд-Осте» и Беслане? После этого, в его глазах я мог выглядеть только злобным антисоветчиком, психом, место которому в «желтом доме».
Я покачал головой.
— Лучше не трогать эту политику…
— Наверное, вы правы. Бог с ней, с политикой. А в спортлото не пробовали играть?
— Попробую.
— Ну, желаю удачи. — Профессор направился в свою комнату, сказав на прощание:
— А, насчет будущего матча — проверим.
На веранду вдруг выпорхнула Света.
— Ты здесь, — немного насмешливо сказала она, когда Войтович вышел. — О чем болтаете с папашей? Знакомишься с будущем тестем?
Глаза у Светы блестели от вина, она явно слегка захмелела, хотя и выпила всего-то два-три фужера шампанского.
— Перестань, — оборвал я ее, и, чтобы сменить тему, спросил:
— А ты кого здесь ищешь?
— Никого. Просто сбежала от Горецкого — прилип, как банный лист. А Ленка твоя опять с ним танцует.
— Почему моя? Ну и что, что танцует! — ответил я раздраженно.
Мною опять овладели чувства неуверенности и досады. Зачем я здесь? Чужой, почти инопланетянин, что реально я могу? Дразнить историчку, показывать фокусы, угадывая результаты футбольных и хоккейных матчей, дурить голову девчонке, для которой это, может быть, настоящее глубокое чувство. Невозможно оставаться одновременно человеком двадцать первого века и быть шестнадцатилетним подростком здесь…
Мы стояли некоторое время на веранде и молчали, думая каждый свое, затем направились в комнату, но у двери Света резко обернулась. В ее глазах я прочел желание, почти приказ: «Возьми меня!». Уступая ее напору, я на мгновение потерял голову, обнял и стал целовать во влажные трепетные губы. Дверь за ее спиной скрипнула и, подняв глаза, я увидел бледное, искаженное болью лицо Лены…
«В этот мир ты явился незваным…».
Я знал — все будет так, как должно быть: Лена, после школы, уедет учиться в Москву и выйдет там замуж, мы с ней больше никогда не увидимся; Эдик Горецкий в начале 90-тых уедет в Израиль; Паша
