Сказать: вода была холодной — не сказать ничего. Скорее можно поверить, что это антифриз, остуженный до минус двадцати градусов. У Севы перехватило дыхание, сдавило грудь, казалось — остановилось сердце. Вынырнув на поверхность, он судорожно разевал рот, пытаясь наполнить легкие воздухом.
Удивительно, но при всем при этом, Сева отчетливо видел стоящего над обрывом Лабазнюка. Тот походил, теперь, на языческого жреца: волосы растрепались, холеная бородка распушилась, глаза налились огнем, поднятые к небу руки казались длиннее, чем были на самом деле, а ковбойка смотрелась рубахой волхва. Он что-то выкрикивал, должно быть, заклинания, и тряс растопыренными пальцами.
— Сева ныряй!! — раздался рядом крик Михаила.
В руке геолога-колдуна появился наган. Не только на языческую волшбу он надеялся.
Сева погрузился с головой, чувствуя, как начинают коченеть руки и ноги, и как затягивает озерная пучина.
«У-ум!», — донеслось сверху, рядом с лицом проурлыкала пуля, толкнув в щеку гидравлическим возмущением.
«Бум! Бум!», ухали приглушенные толщей воды выстрелы, а Сева опускался все глубже, пока не достиг каменистого дна.
Может ли сознание пребывать отдельно от тела? Не одну тысячу лет об этом спорят и мудрецы, и невежды. Недавний студент не относился к сторонникам идеализма. Как, впрочем, и к последовательным материалистам. Сева был типичным агностиком — допускал, в принципе, наличие в природе некоторых метафизических явлений. Таких, например, как раздельное существование духовной и телесной сущностей человека. Но мог ли он вообразить, еще пару дней назад, что придется проверить это на себе?
Как в последнем временном прыжке, когда отделенное от тела сознание Севы пребывало в Космосе, сейчас его «астральная сущность» наблюдала со стороны за разворачивающейся в водах Искандер-куля и на берегу драмой.
Егорыч, вытянув вперед руки, плыл неглубоко под водой, извиваясь угрем. Лабазнюк продолжал палить из нагана, но пули не достигали цели. Сухо щелкнул боек — в барабане не осталось заряженных патронов. Геолог швырнул ставшее пока бесполезным оружие на видное место, и вновь принялся за ворожбу. Раскачиваясь всем телом, он замахал руками, заухал филином. Зеленоватое свечение разлилось вокруг колдуна мелкими крапинами, словно воздух заполнили мириады светлячков.
Голова Михаила показалась над водой.
— Ах ты, ведьмак поганый! — прокричал Солнцев.
Он вдруг свечой взмыл в воздух, точно дельфин на представлении в аквапарке. Тоже метра так на два вылетел. Но в отличие от дельфина не рухнул с шумом вниз, на спину, обдавая брызгами первые ряды, а воспарил над водой.
Лабазнюк вытянул длань в направлении противника. Раздался сухой треск. Разряд, подобный вольтовой дуге, полыхнул меж двух чародеев, но поразил не Егорыча, а того, кто покушался на его жизнь. Лабазнюк рухнул, как подкошенный.
Сева подумал, что шеф полетит к берегу по воздуху. Но нет. На водной глади озера появилась ледяная дорожка, на которую Михаил, не спеша, опустился, и отправился пешком, внимательно смотря под ноги, ступая осторожно, всей стопой.
Оказывается, он искал тело Севы. Глубина там была не более двух с половиной метров. Это от страха показалось Севе, когда тонул, что разверзлась бездна. К тому же, вода просвечивала (колдовской трюк?), как в солнечный день. Михаил остановился, поманил пальцем, и второй Сева, тот, который лежал под водой, начал всплывать. А тот, который наблюдал за происходившим, помимо своего желания ринулся к всплывшему телу.
Очнулся Сева оттого, что тело мяли и терли сильные руки. Он повернулся на бок, — ему помогли, — вырвал водой, перевернулся на живот и только теперь почувствовал: растирали двое. Кто же второй? Сева скосил глаз — увидел знакомую бородку.
Ну, нормально! Сначала чуть не утопил, да еще и пристрелить хотел, а теперь спасает?! Вместе с Егорычем!
— Ожил? Ну, значит, сто лет еще проживешь! — не скрывая радости, воскликнул Михаил.
— И меня век помнить будешь, — пообещал Лабазнюк. Встал и отошел в сторонку.
— Мишель, я ничего не понимаю, — жалобно прошептал Сева.
Солнцев махнул, досадливо, рукой.
— Накладочка вышла. Наш он. Белый Маг. Дурак только, — он повернулся к Лабазнюку. — Ты уж извини, Вадим, что ругаю тебя. Это я со зла, сам понимаешь. — Тот отмахнулся, ничего, мол, переживу. — Так вот. Был, оказывается, знак, что придут чужие, черные колдуны, то есть. И принесут большую беду. Он нас за них и принял… Хотел в озере заморозить. Воду переохладил. Не окажись я сильней, мы бы с тобой застыли во льду, как мухи в янтаре. Н-да… А стрелок из тебя, брат, никакой!
Лабазнюк только вздыхал, сокрушенно. То ли расстроился, что ошибся, то ли так вот радовался, что стреляет не метко. Попросил Солнцева:
— Михаил, давай, уже, пойдем в лагерь. Что-то на сердце у меня неспокойно… Хайруло там один.
— Как один? — подал голос Сева. — А куда остальные делись?
— Нет. Один, в смысле, из наших, Посвященных. Он совсем зеленый еще, новичок в магии. Случись чего — боюсь, не справится. А черные в любой момент нагрянуть могут. Верю я знаку.
— Да, нужно поторапливаться, — согласился Михаил. — Ты как Сева, идти-то сможешь?
— Конечно.
Сева бодро поднялся. В ушах шум, все тело горит, ноги ватные, но — терпимо.
Тронулись в обратный путь. По дороге Михаил кратко поведал молодому товарищу, как ему удалось перебороть чуть было не угробившего их Лабазнюка. Он объяснил, что сознательно уменьшил мощность разряда, которым «вырубил» колдуна, так как понял, что тот напал на них по ошибке.
— А не то, изжарился бы ты, Вадик, аки грешник в аду, — закончил рассказ Солнцев.
— Тише! — неожиданно воскликнул Лабазнюк. — Кто-то навстречу идет. Хайруло, ты?
— Я, Вадим Сергеевич, — послышалось в ответ.
— Ты, почему лагерь оставил!?
— Беда, начальник! Беда! В лагере чужой!
— Кто? Что с ребятами!? — сорвался на крик Лабазнюк.
— Он убил всех. — Голос Хайруло дрожал.
— А, ты!? Ты что не защитил?!
— Я ничего не смог сделать, Вадим Сергеевич… Он — не человек. Мертвец… оживший.
Лабазнюк, как стоял, тут и опустился на землю. Закрыл лицо руками, вцепился в волосы бороды.
— Он видел тебя? — спросил шофера Михаил.
— Нет, не видел. Я маскировку задействовать успел, Вадим Сергеевич…
— Все равно, плохо дело, — пробормотал Михаил. — Уходить нужно. Срочно…
Всеволода бил сильный озноб: не прошло даром недавнее купание, а главное, сказывалось нервное напряжение. И страх. Липкий животный страх. Ужас перед грозной, неведомой силой, беспощадной, но отнюдь не слепой, действующей целенаправленно, и от того еще более жуткой. Известие о гибели людей в лагере потрясло не только Лабазнюка, у Севы оно вызвало настоящий шок.
Солнцеву пришлось сконцентрировать волю, чтобы не поддаться эмоциям. Наверное, ему далось проще, чем остальным: Егорыч, сын сурового времени, бывший сам, некогда, воином, привык воспринимать смерть товарищей как грустную сторону жизни, не более того. Эти люди, геологи, остались в его памяти случайными знакомыми: как встретились, нечаянно, так и разошлись. То, что они погибли, — Егорыч прекрасно осознавал, — из-за них с Севой, дела не меняло. Так уж получилось, и не он тому виной. Сейчас не время стенать. Нужно принимать решение, действовать.
— Вадим, давай скорее убираться отсюда.
— Да, да… Там, на озере турбаза… Можно у сторожа переночевать.
