Я беру у него стакан и чувствую, как его глаза проходятся по мне, загораются. «
Со стороны бассейна доносится громкий всплеск: несколько девушек, взявшись за руки, смеясь, полуголые, прыгают в воду на глубокой стороне бассейна. Но Остин даже не смотрит на них. Его горящие глаза не отрываются от меня.
– Ты производишь на меня впечатление, Оливия. Ты это знаешь?
– Откуда? – Я наблюдаю, как его стеклянно-серые (синие?) глаза продолжают изучать мое лицо. – Из-за того, что меня не берут эти говняные напитки, даже в большом количестве?
– Нет, ты производишь на меня впечатление вообще. – Он переминается с ноги на ногу, приближается на несколько миллиметров.
Я фыркаю, искоса смотрю на него, подавляю желание послать его на все четыре стороны.
– Ты уже крепко набрался, Остин Морс?
– Если на то пошло, я трезв, Оливия Тайт. – Он наклоняется ко мне, и я улавливаю запах его цветочного одеколона. – Позволишь пригласить тебя? На свидание?
Я чуть не подавилась коктейлем и спрятала лицо за стаканом, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Голова у меня идет кругом от «за» и «против».
– Послушай, я действительно не…
Я замолкаю. Замечаю Райну, которая выходит из двери рука об руку с высоким парнем в баскетбольных шортах, который очень похож на Штерна. Я моргаю. Не он. Какой-то случайный знакомый.
– Да ладно, – говорит Остин. – Только одно свидание, Рыжик. Ты и я.
Но я едва слышу его, тело горит, сердце бьется в горле. Штерн снова в мое голове, его утрата, его призрачное присутствие.
Перед мысленным взором проносится наш поцелуй. Я никогда не говорила ему, чего хотела. Я никогда не говорила ему, что хотела от него все: его улыбку, смех, неспешный голос, тепло обнимающих меня рук. Его голос, поющий вдалеке, прибавляющий громкости по мере приближения: «
И теперь, когда он становится таким огромным в моей голове, знакомые иголки холода колют мою плоть, и он здесь. Штерн, настоящий Штерн, точнее, призрак Штерн: чуть расплывающийся и бледный на фоне четко очерченной, загорелой реальности Остина.
«
– Что-то не так? – спрашивает Остин, всматриваясь в меня.
– Что? Ох… я увидела человека, которого знаю и… я просто… – Я качаю головой, улыбаюсь Остину, нарочито игнорируя Штерна. Очевидно, Остин не видит и не слышит его. – Ерунда.
– Ты уверена? Все хорошо? – Остин наклоняется ближе.
Как и Штерн. Он встает рядом со мной, его ледяное плечо окатывает меня волнами холода, прежде чем он отступает на шаг, морщится, хватается за руку. «Мы должны поговорить», – настаивает Штерн.
– Значит, договорились? – одновременно спрашивает Остин.
С десятого класса два парня не боролись так яростно за мое внимание. Тогда я напилась на первой же вечеринке вне кампуса и играла в карты на раздевание с группой более старших парней-художников.
– Нет. Я хочу сказать – да. Я хочу сказать…
Штерн смотрит на меня. Я опять дрожу. Неловко улыбаюсь Остину.
– Я… э… сейчас вернусь, – бормочу я.
– Куда ты? – спрашивает он. Райна, слава богу, уже не стоит у двери в дом. Сейчас мне совершенно не хочется выслушивать ее вопросы и отвечать на них.
– В туалет, – быстро отвечаю я, уже уходя. Штерн держится рядом.
– Вот, значит, чем занимаются крутые богатые детки вроде Остина Морса? – спрашивает Штерн, его голова двигается в такт быстрому электронному ритму, который наполняет весь дом, кудряшки мотаются из стороны в сторону. – Всегда знал, что это потеря времени.
Я не реагирую. Не хочу, чтобы меня видели разговаривающей с воздухом. Мы идем по длинному открытому коридору второго этажа, вечеринка видна через большущие окна, которые занимают чуть ли не всю выходящую во двор стену, фонари ярко светятся в темноте, бассейн – гигантское светлое пятно.
– Сюда, – шепчу я.
Мы заходим в спальню, и я нахожу выключатель: как я понимаю, это комната старшего брата Паркера. Он, очевидно, проводил здесь не так много времени после поступления в Стэнфорд. Несколько дипломов за участие в «Модели Сената»[20] и грамоты за академические успехи украшают стены.
– Ты думала обо мне, – мягко говорит он. – Я могу это почувствовать. Находясь в Нигде, я могу это почувствовать.
– Я пыталась нормально провести вечер. И
– Но ты думала, так?
Я вздыхаю.
– Да, думала. – Смотрю на него, потрясающе высокого, потрясающе красивого, в той же рождественской фланелевой рубашке и смешных блестящих баскетбольных шортах, которые ему придется носить остаток вечности. – И что? – спрашиваю я, отпивая от стакана. Напиток становится еще противнее. Я ставлю стакан на сверкающую полированную полку рядом со сверкающей «Плейстейшн» под огромным плоским телевизором. – Теперь, умерев, ты можешь читать мои мысли? – Я скрещиваю руки на груди, очень надеясь, что такое ему не под силу.
– Нет. – Штерн пристально смотрит на меня. – Но я тебя чувствую. Почувствовал этим вечером. Все равно что меня засосало в соломинку и выплюнуло рядом с тобой. – Он чешет голову.
– Штерн. Послушай, – мне приходится сбавить напор, – тебе нечего тут делать. Ты уже не часть этого мира. Мне нужна нормальная жизнь. Друзья.
Штерн приподнимает бровь.
– Как Остин? Ты однажды сказала, что он «сверхпривилегированный идиот».
– Он и есть сверхпривилегированный идиот, но при этом… ну, не знаю…
– Мечтательный?
– Живой. – Я внезапно вымотана донельзя. Матрац жесткий, как и все в этом доме: жесткое, новое, сплошные углы.
Я хочу, чтобы он ушел.
Нет. Неправильно. Я хочу, чтобы тогда не уходил, чтобы мы могли вернуться на вечеринку вдвоем. Мы бы посмеялись над Паркером и его глупыми подругами-зайчиками, и он прыгнул бы в бассейн, и я бы хохотала как безумная. И мне бы совсем не требовался Остин Морс и его ухаживания. Мне бы никто не требовался.
– И этого достаточно? – спокойно спрашивает Штерн.
Я смотрю на него, горло перехватило. Мой секрет по-прежнему при мне, жжет низ живота: я его люблю. Всегда любила его. И то, чего я хотела от него, теперь недостижимо. Нормальная жизнь. Нормальные отношения. Возможность обнимать его, если возникает такое желание. Не тревожиться из-за того, что он может исчезнуть в любой момент.
– Возможно, – отвечаю я.
Штерн садится рядом, и меня обдает холодом, словно я нырнула в ледяную воду. Я встаю, отхожу к большому экрану в другом конце комнаты, провожу пальцем по аккуратно сложенной стопке ди-ви-ди на полке, только для того, чтобы находиться подальше от него.
– Есть что-нибудь хорошее?