для тебя, ни для Майка. Разрушить то, к чему тебя приучили в детстве, почти невозможно. Дюк, возможно ли вбить в твою голову, что если бы ты воспитывался на Марсе, то относился бы к тому, чтобы есть человечину или быть съеденным самому, так же, как и Майк?
Дюк покачал головой.
— Меня на это не купишь, Джубал. Конечно, Майку просто не повезло, что он рос в нецивилизованном обществе. Но это же другое, это инстинкт.
— Инстинкт!
— Да, инстинкт. Я вовсе не впитывал с молоком матери, что нельзя есть человечину. Черт, я всегда знал, что это грех, отвратительный грех. От одной этой мысли выворачивает желудок. Это врожденный инстинкт.
Джубал тяжело вздохнул.
— Дюк, как мог ты столько узнать о механике и никогда не интересоваться, как устроен ты сам? Твоя мать никогда тебе не говорила: «Не надо кушать своих друзей, сыночка, это нехорошо», потому что ты впитывал это, вместе с нашей культурой, впрочем, как и я. Анекдоты о людоедах и миссионерах, карикатуры, сказки, рассказы ужасов… несть им числа. Пойми, сынок, это не может быть инстинктом. Исторически каннибализм — наиболее распространенный обычай любой человеческой расы. Моих предков, твоих предков, кого угодно.
— Твоих предков — может быть.
— Хм, Дюк, ты ведь говорил, что в твоих жилах течет индейская кровь?
— Да, восьмая часть. И что с того?
— Тогда, раз оба мы имеем в своем генеалогическом древе людоедов, есть вероятность, что твои располагаются на много поколений ближе, поскольку…
— Старый ты лысый!..
— Замолкни! Ритуальный каннибализм был вполне обычен среди коренных культур Америки… с этим следует считаться. Помимо этого, как жители Северной Америки мы оба вполне можем иметь в своих жилах еще и примесь крови негров из Конго, даже не зная этого… Заполучил? Но даже если бы мы были чистопороднейшими европейцами — а это невозможно: незаконнорожденных детей и в Европе всегда было хоть пруд пруди, — даже и тогда эти предки без особого труда рассказали бы нам, от каких людоедов мы произошли… потому что любая человеческая раса прошла через каннибализм. Дюк, говорить о бытии, идущем вразрез с инстинктами, глупо, тем более, что им следуют сотни миллионов.
— Но… Хорошо, впредь буду знать, как спорить с тобой; ты ставишь все с ног на голову. Ладно, предположим, что мы произошли от дикарей, которые не знали, ничего лучшего… Что с того? Мы теперь цивилизованы. По крайней мере — я.
— Намекаешь, что я нет? — осклабился Джубал. — Сынок, помимо моего условного рефлекса на хороший прожаренный кусок, ну, к примеру, твоей ноги, помимо этого привитого суеверия, я уважаю наше табу на людоедство как превосходную идею… по причине нашей не цивилизованности.
— Что?
— Если бы у нас не было настолько сильного табу, что ты его даже принимаешь за инстинкт, я бы мог привести довольно длинный перечень тех, к кому бы я не рискнул повернуться спиной, особенно при теперешних-то ценах на говядину. А?
Дюк через силу усмехнулся.
— Не хотел бы я дать такого шанса моей мачехе.
— Или как насчет нашего восхитительного соседа с юга, который так небрежен к жизни всех остальных во время охотничьего сезона? Держу пари, тебе не хотелось бы оказаться в его холодильнике! Но Майку я доверяю, потому что Майк цивилизован.
— Что?!
— Майк полностью цивилизован в марсианском духе. Дюк, я говорил с Майком достаточно много, чтобы понять, что марсиане вовсе не похожи на пауков в банке. Они съедают своих умерших вместо того, чтобы хоронить их, сжигать или оставлять на съедение хищникам. Этот обычай древний и глубоко религиозный. Марсианина никогда не режут, словно теленка, вопреки его воле. Похоже, что убийство вообще не марсианское понятие. Марсианин умирает, когда вдруг решит, что пришла его пора, обсудив это с друзьями и получив согласие его предков на присоединение к ним. Решив умереть, он так и делает, причем, так же легко, как ты закрываешь глаза. Не от насилия, не от болезней, даже не от гипердозы снотворного. Вот он жив, а в следующее мгновение он уже дух. Тогда его друзья съедают то, что больше уже ни на что не годно, «грокая его», как выразился бы Майк, вознося ему хвалу и не забывая о горчице. Дух покойного тоже присутствует на этом пиршестве. Это вознесение или обряд конфирмации, после которого дух достигает статуса «Старшего» — престарелого мудреца, как я понимаю этот титул.
— Боже, что за суеверная чепуха! — поморщился Дюк.
— Для Майка это торжественная и радостная религиозная церемония.
Дюк фыркнул:
— Джубал, ты же сам не веришь в этих духов. Это просто людоедство, перемешанное с мерзкими суевериями.
— Что ж, частично ты прав. Я нахожу, что этих «Старших» довольно трудно переварить, хотя Майк говорит о них так же обыденно, как о прошлом вторнике. Что до остального… Дюк, к какой церкви ты принадлежишь? — Дюк ответил и Джубал продолжил: — Так я и думал. В Канзасе все ходят либо в эту, либо в другую, настолько похожую на нее, что надо глядеть на эмблему, чтобы заметить разницу. Скажи мне, что ты испытываешь, когда принимаешь участие в символическом каннибализме, который играет очень важную роль в обрядах твоей церкви?
Дюк вытаращил глаза.
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду!
Джубал важно и со значением подмигнул.
— Хороший ли ты прихожанин? Или ты просто посещал воскресную школу?
— Всегда был хорошим, да и сейчас хожу в церковь… хотя и не так часто.
— Я подумал, что тебя, возможно, решили не допускать к службе. Что ж, тогда ты знаешь, о чем я говорю, Джубал поднялся. — Я не собираюсь обсуждать различия между двумя формами каннибализма, Дюк, и не могу больше тратить время на то, чтобы выбить из тебя эти предрассудки. Ты уходишь? Или хочешь остаться и есть с нами, людоедами?
— Пожалуй, останусь, — решил Дюк, поразмыслив.
— Тогда я умываю руки. Ты видел фильмы; я не буду толочь воду в ступе, объясняя тебе, что этот человеко-марсианин может быть опасен.
Дюк кивнул.
— Я не так глуп, как ты думаешь, Джубал. Но я не позволю Майку выжить меня отсюда. — Он помолчал. — Ты сказал, что Майк опасен. Что ж, я не собираюсь дразнить его. А капелька риска мне всегда нравилась.
— Хм… Черт, ты все еще недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к нему дружеские чувства, лучшее, что ты можешь сделать, это предложить ему стакан воды… стать его водным братом.
— Я… я подумаю.
— Но, Дюк, все должно быть без обмана. Если Майк примет твое предложение, он будет совершенно серьезен. Он будет полностью доверять тебе, поэтому не делай этого, если не готов доверяться ему и всегда стоять за него, как бы круто, все ни повернулось. Либо так, либо никак.
— Я понимаю. Поэтому и сказал, что подумаю.
— О'кей.
Только не загружай свой мозг надолго. Я с минуты на минуту ожидаю плохих вестей.
Глава 14
В Лапуте, если верить Лемюэлю Гулливеру, ни одна мало-мальски важная персона не могла ни
