Он решил отомстить ей за это холодное презрение и делал вид, что не обращает на нее никакого внимания. Он даже не глядел на нее. Но иногда, когда он, склонившись в три погибели и обливаясь потом, втыкал лопату в сухую землю, а она проходила мимо, такая раздушенная… О, как его бесило ее присутствие! Какой-то глухой, непонятный гнев поднимался в нем; так, кажется, и избил бы ее…
Это случилось через две недели после того, как Клаудио начал работать на даче у судьи. Обычно каждое воскресенье к садовнику приходил внук, мальчик десяти лет, который жил где-то в городе, наверно в какой-нибудь трущобе, и которому дача казалась настоящим раем. С каким веселым гиканьем носился бедный малыш по саду! В это воскресенье после обеда Клаудио поливал цветы. Малыш бегал вскачь по дорожке и ловил бабочек. Поймав после долгой охоты одну, он радостно завизжал:
— Бабочка! Бабочка!
Позади него раздался голос:
— Дай мне!
Это был старший сын судьи, тоже десятилетний мальчик.
Внучек садовника не согласился:
— Почему — тебе?
— Потому что это моя бабочка!
— Я ее поймал!
— Ты ее поймал в папином саду. В папином саду все папино. Все бабочки папины. Дай мне!
Эта теория частной собственности не убедила маленького бедняка: он просто не понял ее. Он не понимал, что такое собственность, ведь он был беден! Он привык свободно гулять по улицам и иногда таскать яблоки во фруктовых лавках. Он рассудил примерно так: я сейчас нахожусь в саду его папы, а ведь я не принадлежу его папе. Почему же бабочка ему принадлежит?
— Дай мне! Дай мне!
Десятилетний хозяин властно наступал на малыша. Внук садовника отступил на пару шагов:
— Нет! Нет!..
Хозяйский сын бросился на своего противника, намереваясь отнять у него добычу, но тот пустился наутек. Преследователь кинулся следом за ним, но, пробежав таким образом метров десять, вдруг споткнулся обо что-то и упал на усыпанную гравием дорожку. Он стал кричать и плакать. Клаудио подбежал и поднял его. Сбежались няньки, служанки, потом подоспела гувернантка, потом и сама хозяйка. Они окружили мальчика, принялись вытирать его перепачканные песком колени и руки.
— Ты упал? Как же ты упал? Почему ты упал? Ты себе ничего не повредил?.. Нет? Ах, бедненький!
От этих утешений мальчик заревел еще пуще.
— Что случилось? А вы разве не видели, что ребенок упал?
Это сказала сеньора, обращаясь к Клаудио.
Он ответил:
— Я поднял его.
И собирался рассказать, как все произошло. Но в эту минуту подошел садовник, а с ним его внучек, который испуганно прижимался к деду, словно стараясь укрыться в его тени и все еще продолжая сжимать своими маленькими пальцами крылышко злополучной бабочки. Увидев его, хозяйский сын закричал:
— Это он меня толкнул! — и заплакал громче прежнего.
— Ах!
— Ох!
Это вскрикнули разом сеньора и садовник, в то время как одна угрожающе наступала на виновного, а другой угрожающе схватил его за воротник. Малыш выпустил бабочку. Клаудио видел, как она упала, словно маленькая желтая бумажка, затрепетала, пытаясь улететь, как будто ветер, пробежав по бумажке, оживил ее на краткое мгновение; потом, уронив крылышки, неподвижно застыла на тропинке…
Он отвернулся, чтобы не глядеть на нее, и подошел к группе людей, столпившихся на месте происшествия. Теперь плакал внучек садовника, а дед безжалостно бил его под равнодушными взглядами остальных.
— Эй, не бейте его так, не бейте! — крикнул Клаудио и шагнул вперед.
— Ах, не бить его? — взвизгнула сеньора. — Ах, не бить его за то, что он толкнул моего сына? За то, что мой сын упал и ушибся?..
Няньки, служанки, гувернантки — все дружно обрушились на Клаудио, на человека, мешающего совершению справедливого суда:
— Еще чего не хватало!
— Не бить его? Вот еще!
Клаудио пришел в бешенство.
Кровь, эта самая его кровь, которая была, наверно, очень красной и очень горячей, более красной и более гооя-чей, чем кровь окружавших его людей, зажгла румянцем гнева его щеки; она застучала в его висках, заливая кипящими волнами его глаза и звоном наполнив его уши. На краткое мгновение он еще сумел совладать с собой, успев взвесить на весах своей совести тайный страх за собственное благополучие (ведь он так много страдал и так боялся, что придется страдать снова!) и жажду восстановить справедливость. Он подумал: если я заступлюсь за малыша, меня выгонят на улицу — катись снова, как перекати-поле… Он перевел дух. Смолчать?.. Секунду он колебался. Всего только секунду. Кровь его стучала в висках, кровь его требовала справедливости. Слепой от душившего его яростного гнева, он рывком бросился вперед, оттолкнув тех, кто стоял на его пути, и крикнул:
— Не смейте! Не смейте!..
Тем временем садовник уже выпустил своего внука и теперь толкал его к хозяйскому сыну, приказывая:
— На колени! На колени!
Проси прощения! На колени!
— Не смейте! Не смейте!.. — снова закричал Клаудио и вырвал малыша из рук деда. — Не смейте! Это несправедливо! Не смейте! Я все видел. Он не толкал вашего сына! Ваш сын врет! Ваш сын бежал за этим мальчиком, бежал, чтобы отнять у него бабочку, и упал. Он сам упал, никто его не толкал. Он врет!
Все это вранье!.. Я не позволю больше бить этого мальчика!
Пусть только кто-нибудь попробует тронуть его еще раз!..
Он угрожающе обвел взглядом всех присутствующих. Никто не пошевелился, но сеньора принялась кричать:
— Ах ты, негодяй, ах ты, бездельник! Так ты платишь моему мужу за все, что он для тебя сделал? Да?.. Ну я тебе покажу! Немедленно вон из моего дома, сию же минуту!.. Роберто, Роберто!.. Позовите Роберто!
Пять слуг бросились было на поиски судьи. Но он уже сам спешил к месту происшествия, привлеченный криками своей жены.
— Немедленно выгони на улицу этого мошенника! Видишь, как он платит тебе за все, что ты для него сделал? Он оскорбил меня! Вон, вон сию же минуту! Пусть ни секунды здесь не остается, ни секунды! Вон!
Клаудио, продолжая держать за плечо избитого малыша, взглянул на судью. Он ждал справедливого суда. Он хотел говорить, объяснить все, но на искаженном лице судьи он заранее прочел свой приговор — ждать справедливости было бесполезно. Куда девалось спокойное выражение, чистый взгляд, так поразившие Клаудио, когда он впервые увидел судью? Но Клаудио все еще ждал. Неужели все, даже этот человек, который когда-то поступил с ним хорошо, будут так жестоко несправедливы к нему?
Судья сказал:
— Забирайте свои пожитки и уходите!
Клаудио выпустил плечо малыша, которому уже не нужна была его защита. Теперь он сам нуждался в защите, и он попытался защищаться:
— Я не оскорбил сеньору. Сеньора врет!
