аскетичный, носил ботинки на резиновых подметках и никогда не откидывался на спинку стула. Чарльз прибыл на замену убитому людьми Рентапа мистеру Ли в форт Лингга на Батанг-Лупаре. Одинокая и нелегкая должность. Чарльз имел в своем распоряжении небольшой гарнизон вечно замешанных во взаимных дрязгах недисциплинированных даяков и несколько малайцев, которые вели морскую жизнь и не годились для лесной. Он располагал также сотней старых мушкетов для поддержания мира и тридцатью фунтами стерлингов в месяц для поддержания хозяйства. Ему было девятнадцать лет.
Такие форты носили ассоциировавшееся с далью и забвением название:
Там имела значение любая мелочь: внезапно упавшая с дерева на плечо змея или долго рассматриваемое неизвестное насекомое. Люди привыкали к болезням и лихорадке, приступы которой возобновлялись каждый день в одно и то же время, к тому, как облезала на лице и руках кожа и как десны превращались в каучук. В Лингге убивалась куча времени и впустую проходило множество дней. Но там были джунгли.
По утрам все окутывал бирюзовым покровом поднимавшийся с реки туман, и за ветки со стекавшими каплями влаги цеплялись длинные просвечивающие шарфы. Тогда лес выдыхал свой аромат - печальный и свежий, порой мускусный запах. Порою джунгли курились под дождем, будто сушильня, и в сизой акварельной мгле смягченными, растворявшимися в жемчужной белизне оттенками проступали деревья.
Небо виднелось только над рекой. Вечером небосвод словно поднимался, желтел, становился абрикосовым, а затем медно-красным, что предвещало ночь. Когда дневные звери уже ложились спать, а ночные еще не успевали проснуться, внезапно наступала тишина. На краткий миг можно было почувствовать, как дышит девственный лес: его глубокое, еле слышное дыхание напоминало божественное дуновение. Затем вновь поднимался гам - теперь уже с новыми хористами. Черную, бархатную под древесным пологом ночь оглашали крик козодоя, уханье совы, вопль какого-нибудь лемура и монотонный вой бычачьей лягушки.
Неожиданно тьма озарялась.
Вначале над землей появлялась фосфоресцирующая дымка. Тусклой зеленью мерцали грибы, гнилостными бактериями подсвечивались жилки, волокна, пятна и полумесяцы на разлагающихся листьях и рассыпающихся веточках, а изнанку папоротников и пальмовых листьев холодным светом озарял перегной. Наконец, все деревья одновременно вспыхивали и сверкали бенгальскими огнями - мерцающие светляки заливали их оперным сиянием, выхватывавшим из темноты каждый листок и каждое сплетение лиан.
Когда бушевали грозы (а в этой стране они страшней, чем в любом другом уголке мира), гарнизонные даяки кипятили камни, дабы гневный Дух бурь не превратил в камень все остальное: Чарльз слышал их доносившиеся сквозь деревянные перегородки заклинания.
Он считал, что в таком климате для телесного и душевного здоровья необходимы обильное потоотделение и хорошая книга. Его комнату загромождали ящики с библиотекой - главным образом, французские произведения на языке оригинала, которым он отдавал явное предпочтение, хотя его выбор подчас озадачивал. Дело в том, что он с одинаковым аппетитом проглатывал «Мучеников» и «Похождения Рокамболя», залпом прочитывал «О любви» и замысловатым путем попавший к нему «Очерк по тератологии». Когда Чарльз доставал быстро плесневевшие книги из ящиков, откуда выбегали сколопендры и чешуйницы, со страниц поднимался затхлый запах склепа, и среди мертвенно-бледных розеток он обнаруживал коконы личинок.
Форт казался застывшим и неизменным: квадратная сторожевая вышка; стойка с выстроенными мушкетами перед скамьями, где люди порой часами слушали глухое тиканье ходиков; отделявшая его комнату от чулана галерея с колонночками: из-за шкафчиков и кинкета с зеленым абажуром она больше напоминала контору провинциального нотариуса, нежели кабинет офицера. И вечно одни и те же голоса, одинаковые звуки, команды, звон котелков и пение объявлявших комендантский час часовых:
Иногда приходило письмо от раджи: «дорогой племянник» - приказы и выговоры, или «дорогой сын» - письмо от родителей, всегда больше любивших его братьев и особенно сестру Ивлин, позднее младшее дитя. Порою - сигнал тревоги и короткая стычка. Каждое утро составление рапорта, через каждые три дня приезд старухи-прачки, приплывавшей на своей лодке из прибрежной деревушки Луанг, состоявшей из одного
— Прачка!... Пропустить...
Из-за мутной речной воды белье никогда не было белым, но всегда оставалось чистым, пахло травами и костром.
— Прачка!.. Пропустить...
Она приходила веселая, с большой корзиной на голове, и приносила новости из ламина, а порой даже гостинец - овощи. Это стало правилом.
— Прачка!.. Пропустить...
Удивившись, что не услышал старый дребезжащий голос, Чарльз поднял голову. Перед ним стояла даячка лет шестнадцати с бельевой корзиной на голове и фруктовой корзинкой в руке. Тетка вчера умерла от укуса змеи и, если туан позволит, обстирывать его впредь буду я.
— Как тебя зовут?
— Мавар.
Он взял корзину, заплатил девушке и передал мешок с ношеным бельем. Чарльз с большой грустью подумал о старухе.
— Прачка!.. Пропустить...
Свеженькая Мавар приходила в обтягивавшем бедра блеклом
Сидя на веранде, Мавар крупными стежками штопала его одежду, перекусывая нитку зубами.. Чарльз смотрел на девушку, а она с улыбкой поднимала глаза на него. Мавар знакомила его с лесом и дикими зверьми. В древесных дуплах жила дурнопахнущая белоснежная лунная крыса; ветви мангровых деревьев обвивала своими кольцами змея-кошка; там водились радужная и пурпурная змеи, ну и, конечно, смертельный
