ждать. Нужно доверять Генри, пусть даже в металлическом ящике с письмами Августы хранились и письма других женщин. Ведь именно ей отвез он этот сундук, перстень с печаткой и часы.
Августа Фулхэм отличалась поразительным простодушием. Она ни на секунду не усомнилась, что хранение ящика - лишь временная мера предосторожности. Как только Джойс будет ликвидирована, а все возможные подозрения окончательно отведены, Генри обязательно заберет письма обратно. Он объяснил, что к нему уже проникал грабитель, и потому хотелось быть уверенным, что переписка спрятана в надежном месте.
Ждать... Августа с радостью уехала бы из бунгало, где по ночам скрипели половицы. Изредка, с лампой в руке или сгрудив ладонь над пламенем свечи, она останавливалась перед зеркалами, в которых по вечерам часто отражались незнакомые взгляды - лазоревые, темно-винные, желтые глаза... Затем мало- помалу обрисовывалось ее собственное лицо - как всегда, круглое и компактное: узкий веснушчатый лоб в тисках золотисто-каштановой шевелюры, толстоватый нос и большеватый рот. Внезапно Августа вздрагивала от неотвратимого звона вестминстерских колоколов, предваряемого старческим скрежетом. В декабре после захода солнца тотчас наступал ледяной холод. После захода солнца уже не сыскать боев, которые разбегались от темноты, шагов, скрипов, шорохов. Зеленоватые зеркала ловили Августу, а затем резко отпускали, бросая на милость деревянных панелей. Слава Богу, скоро пробьют часы, и из школы приведут Кэтлин.
Мисс Вивьен Нэш кивнула: с давних пор она беспрекословно подчинялась сестре. Мисс Вивьен протянула руку к чайнику, чтобы наполнить чашки из голубого фарфора.
Миссис Джойс Кларк протянула руку к чайнику, чтобы наполнить чашки из голубого фарфора.
Мисс Виле нервно поправила завитки желтой пакли, выбившейся из-под тока с торчащей эгреткой.
Мисс Виле пожала плечами. Их роман с Кларком как раз подошел к концу, и она горевала после разрыва.
Обе одновременно встали, при этом у мисс Виле обнажились идеальные тонкие ноги и прелестные маленькие стопы в лодочках из малинового крепа, с украшенной фальшивыми аметистами округлой пряжкой и замысловатым бантом в виде крыльев голубки.
Лейтенант Кларк трепался налево и направо о том, что хочет убрать с дороги Джойс, и этот секрет полишинеля открыто обсуждался в клубах: «Его безумное бахвальство... Помните, когда я завел речь о терапевтических свойствах мышьяка, он сказал, что все зависит от дозы... Его жена приучена к ядам, ведь она съела их такое количество, которое убило бы десятерых мужчин... В мае... Мол, в печенках уже сидит... После отставки Бальфура...[240] Явился ко мне и так прямо и сказал: сидит в печенках... Как раз на праздник ее величества в Дели... Дескать, в печенках уже сидит, и при первой же удобной возможности... Много раз пробовал, но безуспешно... Перед отъездом в Индор я написал миссис Кларк и попросил о встрече - хотел предупредить, но в последний момент струсил, да у меня ведь и не было доказательств... Пойдет бить окна, как суфражистки... Если вы внимательно меня слушали, он никогда и не утверждал, что намерен жениться на миссис Фулхэм, а говорил только, что влюблен в нее... По уши... Но китайское мороженое-фри... Сейчас ведь строятся Ворота Индии... Инннндхия...»
Абдул Латиф радовался тому, что спереди еще осталось два зуба - синий и каштановый. Ему бы ни за что не прокормить девятерых детей и кривую жену, не работай он
Абдул проработал у Кларков чуть больше трех месяцев, когда его вызвала к себе миссис Фулхэм. Она сидела с лейтенантом, но обратилась к Абдулу сама. Давний разговор с Бибу повторился слово в слово - с точностью до жестов.
Он ушел, посасывая бурый и синий зубы, забеспокоился и с тех пор больше не мог прислуживать миссис Кларк. Абдул сослался на то, что в госпитале слишком много работы, однако хозяйка настояла, и, в конце концов, он остался.
Абдул размышлял, лежа на койке, вдоль которой стояла этажерка, заставленная аптечными пузырьками, красными свечами, пакетами с пряностями, спичками, религиозным фигурками и латунными мисками. На глинобитных стенах висели корзины, белье на гвоздях, мотки троса и набор железных колокольчиков, так что трудно было рассмотреть отдельные части грубо намалеванного охрой бога Ганеши и стилизованный узор с Искандером верхом на павлине[242]. На земляном полу кучей-малой резвилась детвора, а мать варила в котелке чечевицу, сидя на корточках перед очагом.
Абдул Латиф всеми силами пытался сосредоточиться. Он не знал, как поступить, и не смел ни у кого спросить совета. Как-то вечером, когда он готовил в больничной ламповой светильники для ужина, пришел лейтенант и передал ему пакетик с порошком.
Абдул Латиф согласился, а мемсахиб после этого захворала, хотя и не слишком сильно.
Теперь это был крупный, тяжелый и блестящий, как сахар, порошок. Абдул Латиф испугался, и тогда лейтенант рассердился не на шутку:
В это время Общественное медицинское управление как раз решило уволить негодных к воинской службе младших больничных сотрудников, и на следующий день имя Абдула Латифа попало в черный список. В отчаянии он рассказал миссис Кларк, что лейтенант пытается разжаловать его после восемнадцати лет службы. Миссис Кларк была женщиной отзывчивой, пусть иногда и поднимала крик по малейшим пустякам. Она обещала поговорить с сахибом, но, главное, убедила Абдул Латифа обратиться к
