Хемлок, или яды

Комната не обогревалась, так что Августа закуталась в плед и продолжила чтение. Но буквы и строчки разбегались, она перестала понимать смысл слов, и, как нередко с нею бывало, странно растревожилась. Эти толки о потрохах, пересуды о почках... Весь город говорил обиняками, порой вслух, но ничего не уточняя. Зато уточняла Эмма, которая пересказывая сплетни с потрясающим лаконизмом и достойными прессы эффектами, давая изумительные ответы на косноязычные девичьи вопросы.

Не может быть!.. Августа ненавидела Эмму с ее непристойной улыбочкой и жесткими мутными зрачками, которой так нравилось сеять смуту в душе девочки.

— У меня есть все газетные вырезки. Я вам дам их - только нужно уметь читать между строк, мисс Августа, надобно обладать воображением...

Она выжидающе, словно что-то вынюхивала, следила за лицом Августы. Отвращение боролось с любопытством, а страх и так был всегда уверен в победе.

— Будьте поосторожнее! Покамест страдали только девицы легкого поведения, но Джек может переключиться (и наверняка переключится) на жертв иного рода - детей, молодых девушек... Как знать?.. Зарубите себе это на носу, мисс Августа.

Девочка стыдилась того, что внимательно слушает рассказы Эммы обо всех этих ужасах, но понимала, что не в силах заткнуть уши. Ей хотелось узнать как можно больше. На прошлой неделе произошло еще одно зверское убийство: зарезали, расчленили и выпотрошили Мэри Келли - грешницу из неназываемого мира, грязного, подлого и порочного, который даже невозможно себе представить.

— Да, мисс Августа, кромешный ад! Отрезал нос и уши, вспорол живот и грудную клетку, удалил печень и выложил на правой ляжке... Органы... ну, вы понимаете... нижние органы, откуда течет кровь, как обычно, вырезал, а груди, сердце и почки разложил на столе... В прошлый раз он убил Кейт Эддоуз, послал комиссару Ласку кусок почки и написал, что остаток пожарил и съел...

Августа провела по лицу рукой, словно отбросив вуаль. Девочка отгоняла от себя все эти мысли, но вместе с тем не хотела расставаться со столь непривычными образами. С некоторых пор она не ела ничего, кроме овощей, но не могла довериться матери или тетушке и не смела заговорить о Джеке с дядюшкой Фредом. Августа скрывала свой страх, неодолимое влечение, тревогу и время от времени незаметно листала трактаты по анатомии, некогда принадлежавшие отцу, а теперь расставленные в глубине дядюшкиного книжного шкафа. Там встречались цветные рисунки с вырезанными частями телами, изображенными во всей красе. Самое ужасное - сознавать, что внутри у тебя точно такие же органы!

— Я сохранила газеты, мисс Августа... «Пенни», «Иллюстрейтед Тайм», «Иллюстрейтед Пейпер»... Достаточно взглянуть на гравюры, чтобы додумать все остальное... Двойное убийство 30 сентября и убийство в Миллерз-корт! Ах, Джек, мы еще нескоро тебя забудем...

***

— Я хочу, чтобы после смерти мое тело кремировали...

— Не говори, X... Замолчи, прошу тебя.

«Тело положили в костер, и когда оно сгорело, а прах развеялся, народ стал собирать обугленные кости. Те, что не смогли подобраться к эшафоту, видели над головой преступницы ореол и впоследствии называли ее святой. Аббат Пиро твердил об этом каждому встречному...»

— А если обязательно нужна могила, я хочу, чтобы она осталась заброшенной... Никакой надписи - ничего...

— Замолчи, умоляю тебя... И ничего не бойся...

Кто там еще говорил «ничего не бойся», тогда как было множество причин для страха?.. X.?.. Хемлок?.. Ничего не бойся, я с тобой...

— Когда я умру...

— Прошу тебя, когда умрешь, являйся ко мне. Я родилась в доме с привидениями и сама кишу призраками.

***

Они занимали четвертый этаж и часть чердака в темном, чопорном кирпичном доме на углу Брайд-лейн - прямо за церковью. В окна виднелась лишь верхушка дерева, но стоило свернуть за угол, и вы сразу попадали на шумную Флит-стрит с переполненными knifeboard-omnibuses[179], траурными шапокляками кебов, стремительно мчавшимися двухколесными экипажами, крытыми брезентом повозками и большими тачками с баранами, которых привозили фермеры из Кента. Люди шагали очень быстро и в ненастье соприкасались зонтиками, образуя длинную колышущуюся кровлю - наподобие той, что составляли из щитов римские легионеры. Под каждым окном висели огромные таблички из черного фаянса с золотыми именами производителей спиртных напитков, механических игрушек, канцелярских принадлежностей, искусственных цветов или хирургических инструментов - в частности, тех, что изготавливал мистер Крамбл. Когда зимними вечерами Августа возвращалась из школы, улицы сверкали всеми своими фонарями, зажженными окнами, глянцем, лужами, и один лишь туман затапливал их желтым бульоном.

В такие вечера все звуки словно замирали, и вдалеке едва угадывался рев кораблей да изредка шум погони на невидимых улочках. Верхние этажи домов исчезали во тьме, захваченные ничейной территорией, выкраденные из мира живых, и, поднимая взор, Августа, словно в кошмаре, видела вместо фасада непроницаемую пустоту. Девушка проворно поднималась по лестнице с чугунными перилами, перескакивала через ступеньки, опасаясь, что не успеет добраться до своей двери, и умирала от страха при мысли о случайной встрече с мистером Крамблом.

Домовладелец мистер Уильям Крамбл жил на третьем, но часто наведывался на верхние лестничные площадки. Этот кривобокий старик неизменно носил охотничью фуражку с двойным козырьком, нависавшим над розовыми надменными глазами, словно ослепленными ярким светом. На загаженной ист- эндской улице он владел небольшой фабрикой хирургических инструментов, куда отправлялся ежедневно, нередко прихватывая пачки проспектов, которые оставлял у него под дверью печатник. Эти проспекты с кричащими иллюстрациями приводили Августу в ужас, но, не в силах удержаться, она мимоходом их подворовывала, а затем, обливаясь от волнения потом, склонялась над листками, представляла, как мистер Крамбл следит в замочную скважину (Августа могла поклясться, что встречалась с похотливым взглядом его розовых глаз), и накрывала ладонью с обгрызенными ногтями рисунок акушерских щипцов либо скальпеля из шеффилдской стали высшего качества, скидка шесть процентов за дюжину. Застраховавшись от любых неожиданностей, Августа рассматривала добычу: ее воображение и невежество шли нога в ногу рискованными путями. Под конец девочка прятала листок в старой тетради по арифметике.

Она училась в маленькой частной школе, где ни с кем не водила особой дружбы. Августа была хорошим товарищем, средненькой ученицей, пела в приходском хоре и была записана в теннисный клуб. Она любила историю, географию, баллады Теннисона, читала тайком романы и плакала от умиления перед полотнами Уильяма Холмана Ханта[180]. Ну а математические правила стали внушать ей относительную уверенность, с тех пор как она усвоила алгебраический метод Эммы: множимое показываем на пальцах левой руки, множитель - на пальцах правой, складываем на обеих руках числа, превосходящие цифру пять, прибавляем к сумме нуль, затем перемножаем оставшиеся пальцы и складываем результат в виде десятичных дробей. Миссис Гудвин утверждала, что полученные Эммой результаты были правильными.

— Если умело взяться за дело, обязательно достигнешь цели, - говорила Эмма.

Миссис Гудвин одобрительно кивала и с понимающим видом поглядывала на девочку, чье малодушие распознала очень рано: вот уж и впрямь «Джимова дочка»...

Столь же рано Августа почувствовала и материнскую неприязнь. Девочка могла бы почерпнуть в ней огромную силу, но так и не сумела: зародыш энергии оказался слишком хилым, и одиночество замкнуло свой круг с мягкостью бархата. Об отце Августа не скорбела, тетушка Мёртл для нее практически не существовала, а дядюшка Фред одиноко бродил по дворцам опийного мака. Что же касается умершей пару лет назад бабушки, она никогда не проявляла каких-либо нежных чувств, потому образ вечно серьезной