истекающую кровью летучую мышь. Они и Марета пытались уложить на носилки, но он отмахнулся и стал им помогать.
Грегор сидел на причале, прямо там, куда его столкнул Марет, когда они приземлились.
Ему хотелось провалиться сквозь землю. Босоножка притихла, и он спиной чувствовал, как напряжено ее маленькое тельце.
Прошло минут пятнадцать, а может, двадцать. Он так и сидел, не шелохнувшись.
— Встань! — вдруг услышал он у себя над головой и увидел стоявшего над ним Марета.
Голова его была забинтована, вся правая сторона лица распухла и посинела. — А ну шевелись, Наземец! — сурово приказал Марет.
Неужели этот человек всего несколько часов назад казался ему застенчивым?
Грегор поднялся, с трудом распрямив затекшие ноги. Марет грубо завел ему руки за спину и связал их. Теперь можно было не сомневаться: Грегор действительно пленник. К Марету подошел еще один охранник, и они подтолкнули Грегора вперед. Ноги у него плохо слушались. Что с ним теперь сделают?
Он не смотрел, куда его ведут, не замечал дорогу, просто шел на казнь. Кажется, они долго поднимались по лестнице, потом оказались в помещении, имевшем форму ромба. Посредине стоял стол. Марет усадил Грегора на стул, стоявший возле разожженного камина. Охранники встали по бокам, не сводя с него глаз.
«Будто я опасен», — пронеслось у него в голове.
Босоножка завозилась у него за спиной. Шепнула ему в ухо: «Домой?» Голосок ее звучал просяще. «Поели домой, Ге-го?»
Ему нечего было ответить.
В помещение то и дело входили люди, взволнованно переговаривались. Некоторые смотрели на Грегора в упор, но никто к нему не подходил и не обращался.
Он сидел у камина — и его бил озноб. Он весь вымок во время путешествия на лодке, его насквозь пронизывал холодный ветер, а еще его трясло от страха перед ужасными событиями, свидетелем — точнее, участником которых он поневоле стал.
Босоножке было получше, чем ее брату.
Рюкзачок, похоже, воду не пропускал, а сама она была тесно прижата к Грегору. И все равно — когда она касалась ножками его рук, он чувствовал, что пятки ее холодны как лед.
На Грегора навалилась усталость, ему хотелось лечь и провалиться в сон, а потом проснуться в своей комнате и увидеть на стене отсвет фар проезжающей машины.
Но он давно уже перестал надеяться, что все происходящее — это просто сон.
Что теперь будет с подземными? С Перитой? С ее раненой летучей мышью? А Марет? Если кто-то из них умрет — это будет его вина, только его. И он не станет оправдываться. Даже не попытается.
Тут вошла Люкса. Совсем бледная от гнева, она быстро подошла к Грегору и залепила ему пощечину. Голова его мотнулась в сторону, и Босоножка расплакалась и закричала:
— Незя бить! Нет, нет, незя бить! — и даже погрозила Люксе своим крохотным пальчиком.
В их семье распускать руки категорически запрещалось, и чтобы хорошенько это запомнить, Босоножке потребовалось всего несколько стояний в углу.
Но похоже, у подземных физические наказания тоже были не в чести. Грегор услышал, резкий окрик Викуса, раздавшийся от самой двери:
— Люкса!
Явно борясь с желанием ударить его еще раз, Люкса подошла к камину и уставилась на огонь.
— Стыдно, Люкса! — укоризненно произнес подошедший к ней Викус.
Она повернулась к нему, кипя от ярости:
— Две летучих мыши серьезно ранены, Периту мы не можем привести в чувство — и все ради того, чтобы спасти какого-то Наземного! Зачем мы последовали за ним? Зачем сохранили ему жизнь? Да надо было отправить его в Мертвую землю, и пусть бы выкручивался как мог!
— Люкса, успокойся, ты же знаешь — мы не могли так поступить, — произнес Викус, но Грегор видел, что он сильно расстроен. — Надеюсь, крысы мертвы?
— Убиты и сброшены в реку, — ответила Люкса. — И берег мы очистили огнем.
— За это «мы» нам еще придется с тобой ответить, — мрачно произнес Викус. — Совет недоволен.
— Мне наплевать, доволен ли совет! — запальчиво ответила Люкса, стараясь не смотреть на Викуса.
«Если бы это было так, она бы сюда не пришла, — сообразил Грегор. — У нее тоже неприятности».
Он не испытывал злорадства — его терзали тревога и чувство вины. И потом Люкса спасла ему жизнь, убив Лязга. Грегор понимал, что отныне он ее должник, но щека горела от пощечины, и говорить об этом вслух он не стал.
— Незя бить! — повторила Босоножка, и Викус повернулся к ним.
Как и Люкса, Грегор не мог выдержать его взгляд.
— А как себя вел Наземный, Люкса? Сражался — или драпанул? — спросил Викус.
— Генри говорит, сражался, — нехотя признала Люкса. — Но очень неумело и не владея оружием.
Грегору хотелось вмешаться, и он чуть было не сказал: «Эй, но ведь у меня был всего лишь дурацкий факел!» — но сдержался. И что это меняет?
— Значит, он храбр, — сказал Викус.
— Безрассудная храбрость ведет к ранней смерти, разве не это ты постоянно мне твердишь?
— Да, я твержу. А ты меня слушаешь? — произнес Викус, слегка приподняв брови. — Ты так же не слушаешь меня, как и он. А ведь вы оба слишком молоды, чтобы разучиться слушать. Развяжите ему руки и оставьте нас, — кивнул он охранникам.
Веревку перерезали, и Грегор почувствовал, как кровь прилила к запястьям. Он помассировал их, чтобы восстановить кровообращение. Щека его горела, но он не хотел доставлять удовольствие Люксе и щеки касаться не стал.
Босоножка, вытянув шею, стала разглядывать следы на запястьях.
— Ой-ой! — всхлипывала она. — Бо-бо!
— Все в порядке, малышка, — сказал Грегор, но она только горестно качала головой.
— Давайте сядем здесь, — сказал Викус, присаживаясь за стол.
Ни Люкса, ни Грегор не двинулись с места.
— Садитесь, нам нужно все обсудить! — Викус хлопнул ладонью по каменной столешнице. На этот раз оба сели за стол — как можно дальше друг от друга.
Грегор достал Босоножку из рюкзачка и усадил себе на колени. Она тут же обвила ручонками его шею и смотрела на Викуса и Люксу своими огромными влажными глазищами, тихонько всхлипывая.
«После сегодняшнего Босоножка уже не будет думать, что все вокруг — ее друзья», — подумал Грегор. Конечно, когда-то это должно было произойти, но все же ему стало грустно.
— Грегор Наземный, — начал Викус, — ты многого не понимаешь. Ты молчишь — но твое лицо красноречивее любых слов. Ты испуган. Ты сердишься. Ты все еще думаешь, что был прав, решившись на побег от тех, кто хотел предостеречь тебя, но огорчен, что мы пострадали, спасая тебя и твою сестру. Да, мы не сказали тебе о крысах, но Люкса считает тебя виновным в наших потерях. Ты считаешь нас врагами — однако это именно мы дали тебе время…
Грегор не отвечал. Он подумал, что к перечню взаимных счетов надо было добавить пощечину, что залепила ему Люкса.
Викус как будто прочел его мысли.
— Люксе не следовало поднимать на тебя руку, но ты подверг смертельной опасности тех, кого она любит. Для нее это особенно болезненно — ведь ее родителей убили крысы.
— Его это не касается! — задохнулась Люкса.
Лицо ее сделалось таким печальным, что Грегор вдруг понял: что бы там ни было, это было ее право — так поступить.
