Антону казалось, что, нажимая на педаль, он выдавливает на землю тормозную жидкость, что чем сильнее он давит, тем быстрее жидкость вытекает из тормозной системы. Он чуть-чуть ослабил давление. Под колесами зашуршал гравий, и он в панике вжался в спинку сиденья, прямой ногой вдавливая педаль в пол. В автомобиле имелись две не связанные между собой гидравлические тормозные системы; может быть, дырка проделана только в одной?
— Если раскаешься, то, возможно, получишь отпущение грехов, Миттет. Господь щедр.
— Я… я раскаиваюсь. Выпусти меня отсюда.
Тихий смех.
— Ну, Миттет, я же говорю о царствии небесном. Я не Иисус, от меня ты прощения не получишь. — Небольшая пауза. — И ответ: да, я проделал дыры в обеих тормозных системах.
На миг Антону почудилось, что он слышит, как тормозная жидкость капает из-под машины, но потом он понял, что это его собственная кровь капает с кончика подбородка на колени. Он умрет. Внезапно этот факт показался ему настолько неоспоримым, что по его телу прокатилась волна холода и двигаться стало еще тяжелее, как будто уже началось rigor mortis. Но почему убийца до сих пор сидит рядом с ним в машине?
— Ты боишься смерти, — сказал голос. — Это все твое тело. Оно источает запах. Чувствуешь? Адреналин. Он пахнет лекарствами и мочой. Такой же запах стоит в домах престарелых и на бойнях. Запах страха перед смертью.
Антон втянул в себя воздух — для двоих в машине его было мало.
— А вот я совершенно не боюсь смерти, — продолжал голос. — Разве не удивительно, что можно утратить такое фундаментальное чувство, как страх смерти? Оно, конечно, немного связано с желанием жить, но только частично. Многие люди проводят всю свою жизнь в одном месте, которое им не нравится, только потому, что боятся, что в другом месте им понравится еще меньше. Разве это не грустно?
Антону казалось, что его душат. У него никогда не было приступов астмы, однако он видел, как они проходили у Лауры, видел умоляющее выражение ее искаженного лица, испытывал отчаяние оттого, что не может ей помочь, а может только наблюдать ее паническую борьбу за то, чтобы вдохнуть в себя воздух. Но какой-то его части было любопытно, хотелось узнать, почувствовать себя на ее месте, на грани жизни и смерти, понять, что ничего невозможно сделать, что против тебя предпринимаются какие-то действия.
Теперь он знал.
— Лично я думаю, что смерть — лучшее место, — проповедовал голос. — Но я не могу отправиться туда сейчас вместе с тобой, Антон. Понимаешь, я должен выполнить свою работу.
Антон снова услышал хруст, похожий на некий хриплый голос, который медленно начинает предложение с этого звука, но быстро набирает скорость. И не было никакой необходимости нажимать педаль тормоза: она уже достигла предела.
— Прощай.
Он почувствовал дуновение холодного воздуха со стороны пассажирского сиденья, когда его собеседник открыл дверь.
— Пациент, — простонал Антон.
Он пристально смотрел на обрыв, за которым все исчезало, но заметил, что человек на пассажирском сиденье повернулся в его сторону.
— Какой пациент?
Антон вытянул язык и провел им по верхней губе, нащупав что-то влажное, со сладким металлическим привкусом. Смочил рот и снова смог говорить вслух:
— Пациент в Национальной больнице. Меня опоили перед тем, как убить его. Это ты сделал?
На пару минут воцарилась тишина, и остался только звук дождя. Дождь в темноте — есть ли на свете более красивый звук? Если бы Антон мог выбирать, он бы сидел и день за днем слушал этот звук. Год за годом. Слушал и слушал и наслаждался бы каждой выпавшей ему секундой.
Но вот человек рядом с ним зашевелился, и автомобиль приподнялся, освободившись от тяжести второго тела, а дверца мягко захлопнулась. Антон остался один. Они двигались. Звук колес, перемещающихся по гравию, был похож на хриплый шепот. Ручной тормоз. Он располагался в пятидесяти сантиметрах от его правой руки. Антон попытался выдернуть руки. Он даже не почувствовал боли, когда лопнула кожа. Хриплый шепот звучал громче и быстрее. Антон знал, что из-за высокого роста и скованных рук не сможет поднять ногу вверх и опустить ее под рычаг тормоза, поэтому он наклонился вниз и открыл рот. Он дотянулся до верхушки рычага, ощутил, как та коснулась задней стороны зубов на верхней челюсти, потянул ее вверх, но рычаг выскользнул. Он попытался еще раз, зная, что уже слишком поздно, но он предпочитал умереть так, в отчаянной и яростной борьбе. Повернулся и снова взял в рот рычаг ручного тормоза.
Внезапно стало совсем тихо. Голос замолчал, и дождь резко прекратился. Нет, не прекратился. Дело было в нем. Он падал. Антон был невесомым, он летел вниз, вальсируя, как в тот раз, когда танцевал с Лаурой, а все знакомые стояли вокруг и смотрели на них. Он крутился вокруг своей оси, медленно, размеренно, тяжелый-легкий-легкий, только вот сейчас он был совсем один. И падал в этой удивительной тишине. Падал вместе с дождем.
Глава 14
Лаура Миттет пристально разглядывала их. После их звонка она спустилась вниз из многоэтажного дома в Эльве-парке и теперь стояла в халате, скрестив на груди руки, и мерзла. На часах еще была ночь, но уже начинало светать, она видела отблеск первых лучей солнца на водах реки. На несколько секунд она отключилась, не слышала их и не видела ничего, кроме реки за их спиной. Оставшись на эти несколько секунд в полном одиночестве, она думала о том, что Антон никогда не был тем самым, правильным человеком. Что она так и не встретила того самого, правильного; по крайней мере, он ей не достался. А тот, что ей достался, Антон, предал ее в тот же год, когда они поженились. Он не знал, что Лауре все известно. Но она могла потерять слишком многое. Вот и сейчас он наверняка ходил налево. На его лице было такое же, как и в тот раз, преувеличенно будничное выражение, когда он произносил такие же неудачные оправдания. Неожиданная сверхурочная работа. Пробка по дороге домой. Мобильник отключился, потому что разрядилась батарея.
Их было двое. Мужчина и женщина, оба в форме без морщинки или пятнышка, как будто они только что достали ее из шкафа и надели. Серьезные, почти испуганные глаза. Они обращались к ней «госпожа Миттет». Так никто ее не звал. Да ей бы и не понравилось. Это было его имя, она много раз жалела, что взяла его.
Они прокашлялись. Им надо кое-что ей сообщить. Так чего же они ждут? Она уже знала. Они уже все рассказали ей своими идиотскими, чересчур трагическими физиономиями. Она была в бешенстве. В таком бешенстве, что чувствовала, как ее собственное лицо искривляется, выворачивается, становится таким, каким она не хотела его видеть. Ей казалось, будто и ее заставляют играть роль в этой комичной трагедии. Они что-то сказали. Что же? Разве они говорят по-норвежски? Слова звучали бессмысленно.
Она никогда не хотела заполучить того самого, правильного. И она никогда не хотела носить его имя.
До этого момента.
Глава 15
Черный «фольксваген-шаран», вращаясь, медленно поднимался вверх, к синему небу. «Как ракета в очень замедленной съемке», — подумала Катрина, глядя на хвост, представлявший собой не огонь и дым, а воду, вытекающую из дверей и багажника покореженного автомобиля. Вода разбивалась на капли и сверкала в лучах солнца на пути в реку.
— В прошлый раз мы вытащили машину вот здесь, — сказал местный полицейский.
Они стояли перед заброшенной лесопилкой. Красная краска на ее стенах облупилась, все стекла в маленьких окошках были разбиты. Увядшая трава, покрывавшая пригорок как нацистская челка, склонилась в ту сторону, куда ночью текла дождевая вода. В тени лежали серые пятна осевшего снега. Слишком рано вернувшаяся домой перелетная птица пела оптимистично и обреченно, а река довольно хохотала.
— А эта застряла меж двух камней, поэтому ее было проще поднять вверх.
Катрина посмотрела вниз по течению реки. Перед лесопилкой русло было перегорожено, вода сочилась между большими серыми валунами, на которые и упал автомобиль. Солнце отражалось от разлетевшихся повсюду осколков стекла. Катрина скользнула взглядом по вертикальной скале. Драмменский гранит. Это общеизвестное понятие. Она разглядела заднюю часть крана и желтую стрелу, торчащую из-за края утеса наверху. Оставалось надеяться, что кто-нибудь рассчитал соотношение веса автомобиля и длины стрелы крана.
— Но если вы — следователи, то почему вы не там, наверху, вместе с другими? — спросил полицейский, пропустивший их за оградительную ленту после внимательного изучения их удостоверений.
Катрина пожала плечами. Она могла бы, конечно, ответить, что они пробрались сюда тайком, что у них четверых нет ни доступа, ни полномочий, а задание их носит такой характер, что пока им не стоит показываться на глаза официальной следственной группе.
— Мы и отсюда видим то, что нам надо, — сказала Беата Лённ. — Спасибо, что пустили.
— Да не за что.
Катрина Братт выключила свой планшетник, на котором по-прежнему была открыта страница со списками заключенных в норвежских тюрьмах, и поспешила вслед за Беатой Лённ и Столе Эуне — те уже переступили через ограждение и пошли в сторону тридцатилетнего «вольво-амазона», принадлежащего Бьёрну Хольму. Хозяин машины двигался мелкой трусцой вниз по крутой гравийной дороге с вершины холма и нагнал остальных только у своего антикварного автомобиля без кондиционера, подушек безопасности и центрального замка, но с двумя полосками вдоль кузова и крыши. По тому, как запыхался Хольм, Катрина заключила, что сегодня он вряд ли выдержал бы вступительные экзамены в Полицейскую академию.
— Ну? — сказала Беата.
— Лицо частично изуродовано, но они говорят, что труп точняк принадлежит Антону Миттету, — доложил Хольм, снял растаманскую шапку и вытер ею пот со своей круглой физиономии.
— Миттет, — повторила Беата. — Ну конечно.
Остальные повернулись в ее сторону.
— Местный полицейский. Тот самый, что заступил на дежурство после Сиверта в Маридалене, помнишь, Бьёрн?
