Утром в субботу на улицах никого, кроме разве таких же бегунов, как я да хозяев собак, выводящих своих питомцев на прогулку. Вот и хорошо, вот и славно. Это не галдящий Норрмальм, где круглые сутки на улицах, больше похожих на проходы в «Галерее», толпится разношерстная публика.
Моя мама, наоборот, любит толчею и называет меня старушкой, обожающей деревню. Мама моложавая и очень активная. Чтобы только перечислить общественные организации, в которых она принимает участие, понадобилось бы немало времени. И в голове у нее компьютер, потому что помнить расписание всех мероприятий и имена всех сотрудников обычный человек не способен.
А я больше похожа на бабушку…
В окне первого этажа девочка приветственно машет мне рукой. Эта девочка — инвалид, она с раннего утра сидит в коляске перед окном, и если мимо проходит или пробегает кто-то хотя бы внешне знакомый, улыбается и поднимает тоненькую, почти прозрачную ручку.
Я знаю, что ей нужно, а потому машу в ответ, потом показываю, будто обнимаю малышку, та заливается счастливым смехом. В комнате появляется ее мать и тоже приветствует меня.
Много ли человеку надо? Этой малышке — видеть людей на улице и махать им рукой, ее матери улыбка на лице ребенка, а мне их ответная доброта.
Дважды сбежать и снова подняться по Лестнице Последнего Гроша, в очередной раз убедиться, что лучшего вида на город, чем с площадки рядом с рестораном «Херманс» на Катаринавагэн, не сыскать, хотя туристические каталоги называют другую — с террасы Мосебакке или хотя бы с площадки уже недействующего лифта Катаринахиссен — и отправиться обратно. Пусть туристы фотографируют открыточный Стокгольм с положенных мест, у меня есть свой, любимый и знакомый до каждого камешка под ногами.
Прохладно, пасмурно, но воздух свеж и напоен влагой. Замечательно! И вид прекрасный.
Рядом с домом:
— Хорошо выглядите, фру Сканссон…
Она фрекен, но намекать на несостоявшееся замужество не стоит, потому обойдемся «фру».
— Да уж, не жалуюсь.
Чтобы скрыть улыбку и не дать излиться словесному потоку фру Сканссон, я наклонилась к ее терьеру:
— Малыш, ты тоже. — Пес в ответ вежливо вильнул хвостом. — Всего доброго, фру Сканссон.
Это хитрость. Промедлив, можно застрять минимум на полчаса, выслушивая жалобы на нелегкое бытие и невнимательность соседей. Дело в том, что фру Сканссон больше всего на свете любит как раз жаловаться, и все, кто знает об этом ее качестве, по возможности старались избегать разговоров с ней. Бритт обиженная на жизнь фру называет «этой бессердечной американкой» и несколько раз пыталась посочувствовать мне из-за такой подруги. На заверения, что Бритт просто стесняется своего плохого шведского, было заявлено:
— Что вы, милая! Вы не знаете этих американцев! Они в принципе не могут смущаться!
— Не все американцы одинаковы…
— Все!
Я уже не помню, что избавило меня от длинной лекции по поводу недостатков всех американцев до единого, кажется, сама «бессердечная» Бритт, но с тех пор я стараюсь проскальзывать мимо соседки со скоростью стрижа над водой.
Вслед мне несется:
— Вы не знаете, что случилось?
— Где? — Это уже на лестнице, даже если она начнет рассказывать очередную страшилку, которые любит не меньше Бритт, я успею крикнуть, что слышала об этом ужасе, и у меня звонит телефон в квартире.
— Нашли повесившуюся девушку!
— А, да, конечно!
Я проскользнула в квартиру, радуясь, что встретила разговорчивую фру Сканссон на улице, а не на площадке, потому что тогда не избежать длинной беседы, разве что ее Фокс сделал бы от нетерпения лужу…
— Бритт! Лентяйка, ты все еще валяешься? Вставай!
В квартире тихо. Куда это она девалась?
Сбрасывая кроссовки и куртку, я прислушиваюсь.
— Бритт, ты же опоздаешь. Отзовись!
— Встаю… — сонный голос из комнаты Бритт. Что-то не похоже, чтобы она вставала, скорее, только намеревается это сделать.
— Наконец-то.
Я поспешила в ванную, прекрасно понимая, что если полусонная подруга займет душ раньше, то ее еще полчаса не выгонишь.
Существовала другая опасность, что эта соня, пока я буду мыться, снова уляжется в кровать. Или вообще вставать не будет, услышав звук льющейся воды.
Но не тут-то было. Бритт приползла следом и, плюхнувшись на закрытую крышку унитаза, философски поинтересовалась, не особенно стараясь перекричать шум от душа:
— Почему люди кончают жизнь самоубийством?
Я высунула голову из-за пластиковой занавески:
— Кто?
— Девушка повесилась…
Та-ак… второе сообщение на эту тему за полчаса. Они что, сговорились испортить прекрасное субботнее утро?
— Мало ли причин может быть для суицида.
За завтраком Бритт сделала попытку снова обсудить гибель девушки. Нет, у них с фру Сканссон есть что-то общее, пока не испортят настроение, от темы несовершенства мира не откажутся…
— Бритт, у тебя сегодня предварительная сдача работы. Больше преподаватель переносить не будет, сама же говорила.
— Угу, — мрачно согласилась подруга.
Через неделю у Бритт действительно выставка и дефиле, а я намеревалась это сфотографировать, чтобы сделать репортаж для студенческой интернет-газеты. Тех, кто сегодня не предоставит практически готовые работы, ни до какой выставки не допустят, это Бритт прекрасно понимала сама, потому мы нагрузили машину подруги мешками с одеждой и отправились в колледж.
Больше разговоров о суициде и повешении до конца дня не возникало, и слава богу.
—
—
—
—
—
—
—
