рабынь, которых привозят из Гиркании, Асгарда и Заморы.
Чистую гиборийскую кровь можно все еще найти в Гандерланде - не в обычаях тамошнего народа держать рабов.
Сохранили свою породу и варвары. Киммерийцы сильные и рослые, черноволосые, с голубыми или серыми глазами. Схожи с ними люди из Нордхейма, но кожа у них белая, глаза голубые а волосы рыжие либо золотистые. Пикты не изменились - низкорослые, крепкие, очень смуглые, черноглазые и темноволосые.
Темнокожие гирканцы - народ худощавый и рослый, хотя все чаще встречаются среди них люди широкоплечие и раскосые - это следствие похода в земли мудрецов, живущих в горах к востоку от моря Витайет.
Шемиты чаще всего, высоки, пропорционально сложены, черты их лиц просты и благородны - таков правящий класс, низшие же касты - сплошная смесь стигийцев с шемитами и даже гиборийцами.
К юге от Стигии лежат обширные государства чернокожих - амазонов, кушитов и атлайан, а также населяемая разными народами империя Зембанте.
Между Аквилонией и лесами пиктов расположено Боссонское пограничье. Его жители ведут свой род от местного племени, покоренного гиборийцами. Эти люди среднего роста и сложения, глаза у них серые или карие. Живут крестьянским трудом за крепкими стенами, подчиняются аквилонским королям. Их земля защищает королевство от пиктов и киммерийцев. Боссонцы чрезвычайно стойки в бою. За столетия войн с варварами они так научились держать оборону, что прорвать их строй прямой атакой невозможно. Таков был мир, в который пришел Конан.
ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА
Легенды гласят, что самый могучий воин Гиборийской эры, тот, кто, по выражению немедийского летописца, 'ножищами, обутыми в грубые сандалии, попрал украшенные самоцветами престолы владык земных', появился на свет прямо на поле битвы, и этим определилась его дальнейшая судьба. Дело вполне возможное, ибо жены киммерийские владели оружием не хуже мужчин. Не исключено, что мать Конана, беременная им, устремилась вместе со всеми в бой, чтобы отразить нападение враждебных ванов. Так среди сражений, которые с небольшими передышками вели все киммерийские кланы, протекло все детство Конана. От отца, кузнеца и ювелира, он унаследовал богатырскую стать и принимал участие в битвах с той поры, как смог держать в руке меч.
Пятнадцать лет было ему, когда объединенные племена киммерийцев осадили, взяли и сожгли пограничный город Венариум, возведенный захватчиками-аквилонцами на исконно киммерийских землях. Он был среди тех, кто яростней всех сражался на стенах и меч его вволю напился вражеской крови. Имя его с уважением произносили на советах старейшин. Во время очередной войны с ванами он попал в плен, бежал в Замору, несколько лет был профессиональным грабителем, побывал в землях Коринтии и Немедии, дошел до самого Турана и вступил в наемную армию короля Юлдуза. Там он овладел многочисленными воинскими искусствами, научился держаться в седле и стрелять из лука. Побывал он и в таких диковинных странах, как Меру, Вендия, Гиркания и Кхитай. Года через два он крепко повздорил с командирами и дезертировал из туранской армии в родные края. И вот с отрядом асов он пошел в Ванахейм, потревожить извечных врагов - ванов...
...И вот затих лязг мечей и топоров. Умолкли крики побоища. Тишина опустилась на окровавленный снег. Белое холодное солнце, ослепительно сверкавшее на поверхности ледников, вспыхивало теперь на погнутых доспехах и поломанных клинках там, где лежали убитые. Мертвые руки крепко держали оружие. Головы, увенчанные шлемами, в предсмертной агонии запрокинули к небу рыжие или золотистые бороды, как бы взывая напоследок к Имиру Ледяному Гиганту, богу народа воинов.
Над кровавыми сугробами и закованными в доспехи телами стояли друг против друга двое. Только они и сохраняли жизнь в этом мертвом море. Над головами из висело морозное небо, вокруг расстилалась бескрайняя равнина, у ног лежали павшие соратники. Двое скользили между ними словно призраки, покуда не очутились лицом к лицу.
Были они высоки ростом и сложены как тигры. Щиты были потеряны, а латы помяты и посечены. На броне и клинках застывала кровь. Рогатые шлемы украшены были следами ударов. Один из бойцов был безбород и черноволос, борода и кудри другого на фоне залитого солнцем снега отсвечивали алым.
- Эй, приятель, - сказал рыжий. - Назови-ка свое имя, чтобы я мог рассказать своим братьям в Ванахейме о том, кто из шайки Вульфера пал последним от меча Хеймдала.
- Не в Ванахейме, - проворчал черноголовый воин, - а в Валгалле расскажешь ты своим братьям, что встретил Конана из Киммерии!
Хеймдал зарычал и прыгнул, его меч описал смертоносную дугу. Когда свистящая сталь ударила по шлему, высекая сотни голубых искр Конан зашатался и перед глазами его поплыли красные круги. Но и в таком состоянии он сумел изо всех сил нанести прямой удар. Клинок пробил пластины панциря, ребра и сердце - рыжий боец пал мертвым к ногам Конана.
Киммериец выпрямился, освобождая меч, и почувствовал страшную слабость. Солнечный блеск на снегу резал глаза как нож, небо вокруг стало далеким и тусклым. Он отвернулся от побоища, где золотобородые бойцы вместе со своими рыжими убийцами покоились в объятиях смерти. Ему удалось сделать лишь несколько шагов, когда потемнело сияние снежных полей. Он внезапно ослеп, рухнул в снег и, опершись на закованное в броню плечо, попытался стряхнуть пелену глаз - так лев потрясает гривой.
...Серебристый снег пробил завесу мрака и зрение начало возвращаться к Конану. Он поглядел вверх. Что-то необычное, что-то такое, чему он не мог найти ни объяснения, ни названия, произошло с миром. Земля и небо стали другого цвета. Но Конан и не думал об этом: перед ним, качаясь на ветру, словно молодая береза, стояла девушка. Она казалась выточенной из слоновой кости и была покрыта лишь муслиновой вуалью. Ее изящные ступни словно бы не чувствовали холода. Она смеялась прямо в лицо ошеломленному воину, и смех ее был бы слаще шума серебристого фонтана, когда бы не был отравлен ядом презрения.
- Кто ты? - спросил киммериец. - Откуда ты взялась?
- Разве это важно? - голос тонкострунной арфы был безжалостен.
- Ну, зови своих людей, - сказал он, хватаясь за меч. - Силы покинули меня, но моя жизнь вам дорого обойдется. Я вижу, ты из племени ванов.
- Разве я это сказала?
Взгляд Конана еще раз остановился на ее кудрях, которые сперва показались ему рыжими. Теперь он разглядел, что не были они ни рыжими, ни льняными, а подобными золоту эльфов - солнце горело на них так ярко, что глазам было больно. И глаза ее были ни голубые, ни серые, в них играли незнакомые ему цвета. Улыбались ее пухлые алые губы, и вся она, от точеных ступней до лучистого вихря волос была подобна мечте. Кровь бросилась в лицо воину.
- Не знаю, - сказал он, - кто ты - врагиня ли из Ванахейма или союзница из Асгарда. Я много странствовал, но не встречал равной тебе по красоте. Золото кос твоих ослепило меня... Таких волос я не видел и у прекраснейших из дочерей Асгарда, клянусь Имиром...
- Тебе ли поминать Имира, - с презрением сказала она. - Что ты знаешь о богах снега и льда, ты, ищущий приключений между чужих племен пришелец с юга?
- Клянусь грозными богами моего народа! - в гневе вскричал Конан. Пусть я не золотоголовый ас, но нет равного мне на мечах! Восемь десятков мужей погибло сегодня на моих глазах. Лишь я один остался в живых на поле, где молодцы Вульфера повстречали волчью стаю Браги. Скажи, дева, видела ли ты блеск стали на снегу или воинов, бредущих среди льдов?
- Видела я иней, играющий на солнце, - отвечала она. - Слышала шепот ветра над вечными снегами.
Он вздохнул и горестно покачал головой.
- Ньорд был должен присоединиться к нам перед битвой. Боюсь, что он со своим отрядом попала в ловушку. Вульфер и его воины мертвы... Я думал, что на много миль вокруг нет ни одного селения - война загнала нас далеко. Но не могла же ты прийти издалека босиком. Так проводи меня к своему племени, если ты из Асгарда, ибо я слаб от ран и борьбы.
- Мое селение дальше, чем ты можешь себе представить, Конан из Киммерии, рассмеялась дева.
Она раскинула руки и закружилась перед ним, склонив голову и сверкая очами из-под длинных шелковистых ресниц.
- Скажи, человек, разве я не прекрасна?
- Ты словно заря, освещающая снега первым лучом, - прошептал он и глаза его запылали, как у волка.
