Баурджин едва не расхохотался:
– Поистине безмерны милости великого хана!
Ну что ж, вперед так вперед – приказ получен, боевая задача определена четко, остается действовать.
– Ну парни, – выехав чуть вперед, Баурджин, совершенно по-гагарински улыбнулся и махнул рукой. – Поехали!
И понеслись! Поскакали! Растеклись лавой… Мы красные кавалеристы, и про нас…
Эх, и здорово же нестись вот так, чувствуя, как летит из-под копыт смерзшийся снег, а в лицо дует морозный северный ветер!
…Былинники речистые ведут рассказ!
Баурджин – впереди, за ним – заводная лошадь, потом – клином – десяток, а чуть поодаль, справа – так же несутся конники Кэзгерула.
И солнце, и ветер в разгоряченные лица, и светящиеся каким-то непонятным счастьем глаза! И пусть нет в руках сабель, пусть не развеваются за плечами разноцветные шелковые ленты, пусть грудь не защищает панцирь, пусть… все равно, воинский злой азарт уже захватил конников – по сути, нищих пастухов – в свои сети. Захватил, закружил. Понес, заставляя важно хмурить лицо и, пуская стрелы, орать: «Хур-ра-а-а! Хур-р-ра!»
А лошади ржут, храпят, прядают ушами, и – на удивление – не видно вражьих стрел. Это хорошо, это очень хорошо, видать, не до того вражинам… Эх, сохранить бы своих! Вон они, скачут, несутся, низко пригнувшись к гривам коней. Здоровяки – Кооршак и Юмал, – у них хоть копья имеются, а вот у прочих «сусликов» одни стрелы. Плосколицые Ильган и Цырен, за ними еще двое, потом – малыш Гамильдэ-Ичен, а уж последними – Гаарча с Хуридэном. Н-да-а… Не очень-то они торопятся.
Интересно, как там, впереди? Разбиты ли основные силы врага, или, может, бежали уже неизвестно куда? А вдруг собрались с силами и скачут уже вперед всем своим несокрушимым туменом? Знать бы! Как все-таки не хватает раций… как не хватало их тогда, в тридцать девятом! А что такое танки без раций? Неуправляемое железное стадо. Даже быстроходные «бэтэшки»… Тем более – быстроходные.
– Хур-ра-а! Хур-рра-а! – орали со всех сторон, и конь Баурджина летел по равнине стремительной приемистой рысью.
Юноша оглянулся в седле – не отстают ли? Нет, не отставали.
– Хур-ра! Хур-ра!
Где-то далеко справа мутным, почти неразличимым пятном маячили главные силы. Бежавшие по небу облака затмили солнце, пошел снежок, сначала – мелкий, а потом все крупнее.
– Хур-ра!
Баурджин увидел врага внезапно – вот только что никого не было и вдруг раз – возникли, словно из-под снега, всадники на гнедых конях. Своих здесь не было, значит – чужие.
– Хурр-ра-а!
Юноша два раза махнул левой рукой и быстро пригнулся – то был знак остальным, чтоб стреляли. Молодцы! Поняли! Над самой головой засвистели стрелы. Враг тоже огрызнулся – поразив коня Гаарчи и… и кого-то еще… сейчас было неясно кого, да и некогда выяснять. Потом, все потом!
Сближаясь с врагом, Баурджин махнул правой рукой:
– Копья!
Жаль только, не у всех они были, но у кого были…
Хоть и коротко копьецо, по сути – казачья пика – а все же как здорово оказалось вдарить им с налета! Вражеский круглый щит из обтянутого красной кожей дерева разлетелся на куски. А сам вражина, взвив коня на дыбы, полоснул саблей! Хорошо, Баурджин среагировал, пригнулся, выставив вперед копье. Черт! Перерубил-таки! Ай-ай-ай, нехорошо как! Юноша с сожалением покачал головой, увидев, как отрубленный наконечник копья тяжело шмякнулся в снег. Что ж… Враг, торжествуя, приподнялся на стременах, раскручивая над головой сабельку. Боже, как отвратительно от него пахло! Наверное, язычник – никогда не моется. Ишь как щерится, сволочуга, а глазенки-то, глазенки – узкие, словно смотровые щели у танка. Самурай недорезанный!
Сверкнув, опустилась сабля… Баурджину казалось – медленно, а на самом деле – быстро. Вот сейчас, вот-вот сейчас, опустится, коснется шеи, отрубит голову или разрубит пополам, до самого седла, торс… И главное, не спастись, не уклониться, сабля – оружие коварное, куда там мечу! Вот он уже – близко- близко – сверкающий смертью клинок…
Баурджин резко выставил вперед обломок копья, по сути – шест, ударив концом его врага в лицо! И ведь попал, угодил прямо в левый глаз! А и поделом! Не растягивай удовольствие, коли взялся рубить, так руби сразу.
Воин завыл, зашатался в седле, выпустив из рук саблю. Сверкающий клинок воткнулся в снег. Баурджин не поленился, нагнулся, подхватил… рубанул с плеча! Вдруг сделавшееся каким-то мягким лицо врага медленно стекло с черепа… осталась лишь кровавая маска!
Юношу, вернее – Дубова, ничуть не замутило – на фронте, в Отечественную, не то еще приходилось видеть. Вытерев саблю об полушубок, Баурджин соскочил с коня, стащил с поверженного вражины ножны. Быстро прицепил к поясу и вскочил в седло:
– Хур-ра-а-а!
И, дав шенкеля коню, поскакал, понесся, догоняя своих – те уже, похоже, давно увлеклись преследованием.
Догнал… Обогнал… Ага, вон они – удирающие вражьи спины. Десятник поднял левую руку – готовить стрелы. Впрочем, и сами должны были уже догадаться, не командовать же в таких мелочах!
– Хур-ра-а-а! Хурр-ра! – кричали юные воины Баурджина, рядом с ним несся десяток Кэзгерула Красный Пояс, а, чуть поодаль – и другие десятки найманского рода Олонга. А Жорпыгыл? Нет, его не было, как не было и отборных воинов кочевья Олонга. Ну, правильно, у них же другая задача.
– Хур-ра-а!
Казалось, это стремительное, как взмах орлиного крыла, наступление, этот лихой, можно сказать, уже удавшийся рейд так же хорошо и закончится – преследованием и пленением бегущих врагов. Баурджин оглянулся – его воины неслись вперед, улыбаясь и полностью позабыв о страхе.
– Хур-ра!
А враги… враги позорно бежали… и в этом их чересчур уж поспешном бегстве явно было что-то не так! А не заманивают ли? Вполне вероятно, ведь приемы ведения войны у кераитов с найманами одни и те же.
Останавливая увлекшихся погоней воинов, Баурджин закрутил в воздухе левой рукой, словно бы рисовал круг. Повинуясь ему, парни поспешно придержали коней… и то же самое сделали воины Кэзгерула. А остальные неслись: – Хур-ра! Хур ра!
– Почему мы остановились? – подскакав ближе, сверкнул глазами Гаарча. – Вся добыча сейчас достанется другим!
– Не достанется! – Десятник жестко сжал губы. – Слушай мою команду – грабежом и погоней не увлекаться, вперед продвигаться с опаскою, в любой момент быть готовым повернуть назад.
– А эти? Эти? – завизжал, заплевался Гаарча. – Остальные, значит, будут хватать богатства, а мы…
– А вы будете делать то, что я вам сказал! – Баурджин выхватил из ножен саблю. – Ты не согласен?
– Что ты, что ты! – Гаарча изменился в лице. – Я вовсе не то хотел сказать…
– Ну и прекрасно, – улыбнулся десятник. – Вперед. Но, осторожно, как я говорил. Когда я подниму вверх саблю – все живо поворачиваем назад и скачем к Черному кряжу… туда, где дорога на перевал.
Баурджин ясно себе представлял: так и придется сделать, и нечего поддаваться на притворное отступление кераитов – не так уж они и слабы, как сейчас хотят казаться. Жаль, не видно главных сил, интересно, как там у них?
И конечно, так и случилось.
Скачущие впереди воины – из самых алчных – вдруг осадили коней, словно бы наткнулись на стену. А потом и повернули назад, да только не успели улепетнуть, пораженные меткими стрелами ханской гвардии кераитов – тех самых, с серыми перьями кречетов на шлемах. Все они были в панцирях – и люди, и кони – в пластинчато-стальных или в кожаных, ничуть не менее крепких и красивых. У многих, усиливая защиту, пересекались на груди железные наборные пелерины, из-под низко надвинутых шлемов едва виднелись глаза, в руках угрожающе покачивались длинные составные луки, копья и тяжелые сабли.
Вот она – броненосная конница!
Сердце Баурджина нехорошо екнуло.
– Назад! – приподнявшись в стременах, закричал он, поднимая над головой трофейную саблю. – Назад! К Черному кряжу!
Его воины и десяток Кэзгерула организованно повернули, остальные же, чересчур увлекшиеся преследованием и добычей, попали под натиск кераитских «рыцарей», словно под асфальтовый каток. А ведь были ж предупреждены! Ну, как, как поддерживать дисциплину, когда, почуяв возможность легкого грабежа, большая часть войска превращается в алчное неуправляемое стадо? Ну, черт с ними, теперь уж ничем не поможешь.
Найманские воины – теперь уже молча, без всяких криков – понеслись назад… нет, не совсем назад – чуть левей, к Черному кряжу, как раз там проходила дорога на перевалы. Там можно было уйти. И там, за первым кряжем, ждала засадная «тысяча» хана Инанч-Бильгэ.
– Быстрей! Быстрее! – на скаку перепрыгнув на заводного коня, подгонял своих воинов Баурджин.
А их осталось так мало – многие, слишком уж многие нашли свою смерть от злой кераитской стрелы. Уже не видать было Ильгана с Цыреном, здоровяка Кооршака… нет, вот он… вон и Гаарча с Хуридэном – если б Баурджин не вытащил тогда саблю, где б они были? А где Гамильдэ-Ичен? Неужели погиб? Жаль… Единственный грамотей на весь десяток, да и вообще – неплохой парень.
Юноша оглянулся. Вон он, Гамильдэ-Ичен! Еле тащится, ясно – лошадь устала. А заводной-то у него нет.
– Скачите!
Махнув рукой, Баурджин придержал коня, дожидаясь отставшего парня. А за ним – уже пугающе близко – блестели доспехи тяжелой конницы кераитов.
– Сюда, Гамильдэ, сюда… Бросай свою лошадь!
Не замедляя бешеной скачки, Баурждин помог парню перебраться на круп своего коня. Лошадь немного отяжелела… вот именно что – немного, слава Христородице, Гамильдэ-Ичен весил мало. И все же враги нагоняли. Слава Богу, не пускали стрел, впрочем, вряд ли попали бы – уже начиналась метель. Снег хлестал по лицу, заставляя жмурить глаза, так что оставалась одна надежда – на лошадей. Не споткнулись бы на скаку, вынесли бы, спасли…
Баурджин погладил коня по гриве:
– Давай, милый, давай…
Вот и Черный кряж. Успели! Теперь оставалось самое сложное – взять перевал. А уж там – свои, там можно расслабиться – взять только. А дышалось уже так тяжело, и так же тяжело били в снег копыта уставших коней. И уже никто не кричал: «Хур-ра!» Не до криков было.
Ну, вот он – перевал! А прямо над ним – ярко-синее небо. Интересно как – здесь, в предгорьях, метель, а там – солнце. Обычно бывает наоборот. Лошади
