— И сверх всего прочего желаем вам продать повыгоднее ваш живой товар. Вы должны быть вознаграждены за вашу доброту и сострадательность.
— Вот за это спасибо! — воскликнул капитан Пограм. — Это прекрасные слова. Сэр, я ваш вечный должник!
Около брига стояла рыбачья лодка. При тусклом свете фонарей, освещавших корму брига, я различал на палубе этой лодки человеческие фигуры. На мачте хлопал большой черный парус. Я перелез через парапет и стал спускаться по веревочной лестнице в лодку.
— Прощайте, Децимус! — произнес я.
— Прощайте, мой мальчик. Деньги-то у вас целы?
— Целы, целы.
— Ну, и прекрасно, а я вот хочу вам сделать на прощание другой подарок. Эта вещь доставлена мне сержантом королевской конницы. Эта вещь, Михей, будет вас кормить, одевать и обувать. Храбрый человек должен смотреть на нее как на источник своего существования. Это нож, которым вы откроете устрицу жизни. Глядите-ка, мальчик, это ваш собственный палаш.
И Саксон вынул из-под плаща и подал мне мой палаш. Я увидал знакомую мне тяжелую медную рукоять и выцветшие кожаные ножны старого образца.
— Мой старый палаш! Палаш моего отца! — воскликнул я в восторге.
— Да, — сказал Саксон, — теперь вы принадлежите к старому и честному сословию наемных солдат. Турки все еще беснуются у ворот Вены, и человек, одаренный силой и храбростью, всегда найдет себе работу. Среди этих бродячих воинов, родившихся в самых различных государствах и странах, вы найдете много англичан и убедитесь в том, что они поддерживают с честью наше национальное имя. Я знаю, что вы Англии не опозорите. Я с удовольствием поехал бы с вами, но мне дано выгодное место и хорошее положение. Прощайте, мой мальчик, я желаю от всей души, чтобы вам сопутствовало счастье.
Я пожал мозолистую руку старого солдата и спустился вниз, в рыбачью лодку. Канат, привязывавший нос к бригу, был обрезан, парус поднят, и лодка быстро заскользила по бухте. Мы неслись вперед. Вокруг нас стояла тьма, непроницаемая тьма, и так же темно и непроницаемо было открывавшееся передо мной будущее. Качка стала сильнее, и я понял, что мы вышли из гавани и идем уже по каналу. На отдаленном берегу мелькали редкие огоньки. Я глядел на эти огни. В это время тучи, закрывавшие месяц, исчезли, и при холодных, белых лучах месяца я ясно различал стоявший в гавани бриг. На палубе, у снастей, стоял старый солдат и махал мне вслед рукой, как бы приветствуя меня и ободряя.
Но тучи снова закрыли месяц, и длинная костистая фигура с вытянутой вперед рукой исчезла. Саксон был последний человек, которого я видел, покидая родину. Да, мне пришлось покинуть страну, в которой я родился и вырос.
Глава XXXVI
КОНЕЦ ВЕНЧАЕТ ДЕЛО
Итак, милые дети, я подхожу к концу моего повествования. Я рассказал вам историю одной неудачи. Правда, это была честная, благородная неудача, но все-таки это была неудача. Через три года после описанных событий Англия пришла в себя, сорвала свои оковы, и Иакову со всеми его зловредными приспешниками пришлось, подобно мне, бежать за границу. Наша ошибка заключалась в том, что мы хотели ускорить событие, но тем не менее настали дни, когда народ оценил наше дело. Людям, боровшимся за веру и свободу на западе Англии, воздали должное. Кости людей, брошенных палачами в помойные ямы, были вынуты и преданы погребению. В молчаливой скорби несли эти останки и хоронили на хорошеньких деревенских кладбищах, где они покоятся и теперь. Людей этих похоронили в их родных деревнях, близ гор Мендипса и Квантока, над ними звонят родные колокола, которые они слушали в детстве и которые их призывали к молитве. И почивают они в земле сырой, как дети на груди любящей матери. Да почивают же они в мире!
Я не буду говорить больше о себе, милые дети. И без того я говорил слишком много о себе. Я обещал вам рассказать, как происходила война на западе Англии, и исполнил свое обещание. Нет-нет, не просите меня, я не скажу ни слова более. Ах, хитрые дети! Вам известно, что старый дед болтлив. Если я не удержусь от соблазна и расскажу вам, как я ехал в Фешинг, то мне придется рассказать и о том, как я состоял на службе у императора, как я попал ко двору Вильгельма Оранского и как мы во второй раз высадились на западе Англии. Эта вторая высадка была много удачнее первой. Но ничего этого я вам рассказывать не буду. Нет-нет, ни слова более. Теперь весна, вам, плутишки, надо гулять. Бегайте, развивайте свои силы; чего вам торчать возле старого деда и слушать его россказни? Вот если я доживу до будущей зимы и если мои ревматизмы меня помилуют, тогда дело другое; опять мы начнем разговаривать о прошедших временах.
Скажу вам только несколько слов о судьбе лиц, речь о которых шла в этом рассказе. О некоторых я не могу ничего сказать, так как потерял их из виду. Что касается вождей восстания, то они отделались гораздо легче, чем их последователи. Палачи и мучители были не столько жестоки, сколько жадны и освобождали многих за взятки. Грей, Бюйзе, Вэд и другие купили себе жизнь ценою имущества. Фергюсону удалось бежать. Монмауз был казнен в Тауэре, и в последние минуты в нем проснулась доблесть, которая вспыхивала в нем по временам, несмотря на слабый характер. Это была вспышка угасавшего огня. Мои мать и отец дожили до лучших дней. Они увидали торжество протестантской веры, Англия стала защитницей Реформации на всем материке Европы. Я вернулся на родину в Хэвант три года спустя и нашел там все по-старому. Только в черных косах моей матери появилось много серебряных нитей, да и отец состарился. Заботы и огорчения не прошли для него бесследно. На лице его появилось много морщин, да и ходит он более сгорбившись, чем прежде. Родители мои до самой кончины жили душа в душу. Я вам говорил уже, что он был пуританин, а она церковница, но это не мешало им любить друг друга. Глядя на них, я проникался надеждою, что религиозная вражда, свирепствовавшая в Англии, исчезнет наконец. Родители мои своим примером доказывали, что можно быть преданным своей вере и в то же время любить и уважать представителей других религий. Настанут дни, когда церковь и пресвитерианство станут родными сестрами, когда они перестанут ненавидеть друг друга и будут работать для одной высокой цели. Пусть они соперничают друг с другом, но не пиками и пистолетами; не судами и тюрьмами должно сопровождаться это соперничество, пусть каждый из нас прославляет свою религию благочестивой жизнью и добрыми делами. Пусть каждый из нас будет добр, справедлив и сострадателен к своим ближним, тогда соперничество английских церквей перестанет быть проклятием и превратится в благословение.
Рувим Локарби прохворал несколько месяцев и наконец выздоровел. Майор Огильви выхлопотал ему полное помилование. Когда волнения улеглись, он женился на дочери покойного Стефена Таймвеля. Рувим до сих пор живет в Таунтоне и считается богатым и почтенным гражданином. Тридцать лет тому назад у него родился сын, маленький Михей Локарби, а на днях меня уведомили, что у этого Михея родился новый Михей. Надеюсь, что он будет хороший боец за веру и свободу.
О Саксоне мне пришлось слышать не раз. Он отлично пользовался своим влиянием на герцога Бофорта. Благодаря герцогу его назначили начальником экспедиции в Виргинию. Нужно было наказать дикарей, которые истязали наших колонистов. Сражался Саксон с дикарями с большим успехом. Он сумел перехитрить самых лукавых их вождей, и память о нем живет среди индейцев до сих пор. Индейцы ему даже дали почетное прозвище; по-нашему это прозвище означает "Длинноногий хитрец с крысиным глазом". Наконец Саксон загнал индейцев далеко в пустыню. За его заслуги ему подарили имение, в котором он и поселился. Впоследствии он женился и провел остаток своей жизни мирно и спокойно, разводя табак и обучая военному искусству своих многочисленных детей. Дети вышли, говорят, все в него, такие же длинные и худые. Теперь в газетах пишут, что из наших океанских колоний образуется в будущем громадное, могущественное государство. Если это сбудется вправду, то в образовании
