в тайгу идти. Не страшно!.. Хотя я бы поостерегся.
— А в чем дело? — спросил Семен.
— Горит тайга. Нынче совсем мало дождей было, болота повысохли — хоть на телеге катайся.
— Ну, мы-то по воде пойдем, на стругах. Авось не страшно будет.
— Ну, ежели по воде…
Возле трактира мы тепло попрощались с моим братом и отправились докладывать о своих успехах господину Гмелину. Он оценил наши приобретения и распорядился приобрести подобную одежу и обувь остальным членам отряда.
К сожалению, тогда нам больше не довелось повидаться с Федором. Он отбыл с речным караваном на Обь, торговать с кетами и хантами, а мы продолжили готовиться к сплаву по Томе до Томского острога да знакомиться с жизнью местных кузнецких татар.
Но все хорошее, к сожалению, быстро заканчивается. Десять дней покоя, добротной еды и спокойного сна пролетели как ласточки перед грозой. Рано поутру мы погрузились на два струга и отчалили от пристани на простор Томы. Отряд господина Миллера отбыл накануне на пяти подводах и двух колясках…
Еще в Кузнецке наш главный толмач Михаил Яхонтов привел на двор двух коренастых узкоглазых телеутов — Саламата и Торбока, а во Христе — Ивана да Григория. Телеутов определили проводниками. Саламат-Иван отправился с отрядом господина Миллера, а Торбок-Григорий остался с нами. Оба сносно говорили по-русски, но предпочитали помалкивать, пока их не спрашивали.
Наше водное путешествие поначалу развлекало всех. Струги быстро вышли на середину реки, Кузнецк скрылся из виду за поворотом русла, и по обоим берегам подступила первородная вековая тайга. Правда, низкий левый берег до самого окоема покрывал смешанный лес, похожий на обычный среднерусский, где-нибудь под Воронежем или Тулой. Зато правый, крутой и гористый, сплошь зарос огромными елями, пихтами и кедровой сосной, держа в подлеске ильмы, рябину и раскидистые талины по- над самой водой. Красота стояла неописуемая! Бабье лето — в разгаре! Буйство красок — от багряного до бледно-зеленого, от ультрамарина до червонного золота. Немного портили вид изредка попадавшиеся гари. Торбок как-то нехотя подтвердил слова брата Федора, что нынешнее лето было очень жарким, дождей выпало мало и тайга загорелась.
— Она и сейчас горит, — хмуро добавил он.
— Где же? — уточнил я. — Не помешает ли огонь нашему походу?
— Не помешает. Наши камы отогнали айнов и принесли щедрый ясак [15] Тенгри.
— Но лес все равно горит?
— Да… Потому что Тенгри еще спит.
— А что будет, если он проснется?
— Тенгри увидит, что огонь не слушается камов, и сам остановит его.
— Каким же образом? — Я решил не отставать от телеута: уж больно интересная картина мироустройства у этих аборигенов.
— Тенгри управляет и ветром, и дождем, и огнем… — Торбок говорил все более неохотно.
— А что же нужно сделать, чтобы… разбудить Тенгри?
Торбок совсем насупился, потом хмуро бросил:
— Нужно камлание Белого шамана — Ак-куша. И жертва… у священного кедра.
Видя его состояние, я пощадил его чувства и не стал больше расспрашивать, полагая вернуться к разговору позже…
А сегодня, после завтрака на прекрасном песчаном плесе, меня подозвал к себе Иван Георгиевич и благодушно спросил:
— Хотел бы ты, Степан, провести собственные изыскания местной флоры? Я давно за тобой наблюдаю, мне нравится, как ты работаешь с гербарием. Думаю, сейчас самое время попробовать собственные силы. А?
Я, признаться, слегка опешил от такого доверия со стороны уважаемого мною ученого, потому не ответил сразу. Но господин Гмелин счел мое молчание за согласие своим словам и продолжил:
— Послезавтра, как только отец Евстафий отслужит заутреню на Воздвижение Креста Господня, вы с Семеном Торопчиным и нашим следопытом… как его… Торбоком?.. Да. Втроем высадитесь… — он извлек из обшлага своего кафтана сложенный втрое лист бумаги и развернул прямо на колене.
Это оказался вполне сносный крок[16] окрестностей Кузнецка. Господин Гмелин разгладил его и повел вдоль русла Томы холеным толстым пальцем с отполированным ногтем.
— Вот здесь! — Иван Георгиевич пристукнул пальцем по бумаге. — В устье реки Нижняя Терсь. Отсюда подниметесь на кряж… Сал-ты-шык… майн гот, ну и название!.. Далее пересечете его по меридиану и по вот этой седловине спуститесь в пойму Томы. У впадения в нее ручья Сары-су мы вас будем ждать.
— Какие же изыскания вы возлагаете на нашу экспедицию? — поинтересовался я.
— Любые, каковые сочтете необходимыми и возможными! — И господин Гмелин хитро улыбнулся. — Привыкайте к самостоятельности, студент Крашенинников, у вас весьма светлая голова на плечах!..
ГЛАВА 2
Я рассудил, что Ракитина нужно ловить на работе с утра, иначе потом его и с собаками не сыскать. Служба такая!
Ровно в девять я уже стоял у подъезда старинного особняка с псевдоколоннами по фасаду, в котором при царе-батюшке располагалось губернское полицейское управление. Эстафета поколений, блин!
В управление криминальной милиции меня пропустили «со скрипом». Дежурил какой-то новенький — здоровенный детинушка с лоснящейся круглой физиономией и лихим русым чубом, торчавшим из-под явно малой на размер фуражки.
— И откуда ж ты такой взялся, сержант? — я покосился на его могучие плечи, обтянутые форменной курткой, будто второй кожей.
Парень хмуро глянул на меня, потом в удостоверение и с вызовом произнес:
— Що ж вы разбалакалыся, пане журналыст? Чи ваш друг здэсь робыть?[17]
— Тю! Да ты никак хохол?! — заорал я на весь первый этаж. — Ну надо же, куда вас самостийность на заработки укатала!
Сержант начал медленно наливаться багрянцем. Положение спас не кто иной, как сам Ракитин, вошедший в управление в самый драматический момент. Как всегда мгновенно оценив ситуацию, Олег втиснулся между нами, уже начавшими сопеть и скрести пол каблуками, и скомандовал: брэк!
— Ну не можешь ты, Димыч, без приключений! — укоризненно сказал он, подмигивая мне при этом так, чтобы не видел чубатый сержант. — А ты, Степан, не ведись, как последний лох! Видишь же, что тебя провоцируют, — Ракитин строго посмотрел на враз притихшего хохла.
— Привет, Олег, — сказал я, пожимая его крепкую загорелую руку. — Ты всегда вовремя. Что за дуболомов вы принимаете на работу?
Сержант снова громко засопел.
— Прекрати, Котов, не нервируй дежурного! — теперь уже жестко одернул меня Ракитин. — Он, между
