– Взгляните на эти кофейные столики со скатертями, мистер Квиллер. Разве они не чудные? Слегка викторианские, но миссис Эллисон не захотела, чтобы стиль был слишком чистым,
– Всё это чрезвычайно изящно, – сказал Квиллер хозяйке дома. – По-моему, вы просто трясётесь над этими девушками, которых здесь поселили.
– Да уж будьте покойны. Они ведь должны иметь рекомендации и по крайней мере два года колледжа, – Она ещё чуточку подлила себе в стакан.
Спальни полыхали оттенками розового. В каждой – розовые стены, розовый ковёр, а боковые завесы над широченными кроватями – ещё розовее.
– Обожаю этот оттенок зелёного! – заявил Банзен.
– Как же всё-таки реагируют на всё это розовое девушки? – спросил Квиллер.
– Как реагируют на всё это розовое девушки? – повернулась миссис Эллисон к дизаинерше.
– Они находят его тёплым и возбуждающим, – ответила та. – Обратите внимание на ручную роспись на рамах зеркал, мистер Квиллер.
Банзен сфотографировал одну из спален, гостиную, уголок столовой и снял крупным планом корабельное носовое украшение. Работу он закончил около полудня.
– Заходите ещё, и как-нибудь вечером познакомитесь с девушками, – пригласила миссис Эллисон, когда газетчики прощались.
– Блондиночек заполучили? – спросил фотограф.
–
– О'кей, как-нибудь вечерком, когда покончу с мытьём посуды и помогу малышам по дому, пожалуй, забреду, чтобы поддать.
– Не очень с этим затягивайте. Ведь вы не становитесь моложе, – подмигнула ему его миссис Эллисон.
Когда газетчики потащили фотооборудование к машине, миссис Мидди поспешно догнала, их.
– Подумать только! – воскликнула она. – Я и забыла вам сказать: миссис Эллисон не хочет, чтобы вы упоминали её имя и адрес.
– Мы всегда упоминаем имена, – возразил Квиллер.
– Вот ужас! Я так испугалась. Ведь она думает, что девушек доймут телефонными звонками, если вы напечатаете имя и адрес. Она хочет этого избежать.
– Но такова уж газетная политика – сообщать кто и где. Без этого материал будет не полон.
– Подумать только! Тогда придётся отказаться от этого сюжета! Какая жалость!
– Отказаться?! Мы не можем от него отказаться! Номер вот-вот уйдёт в печать!
– Вот ужас! Тогда пустите его без имени и адреса, – заключила миссис Мидди.
Она больше не казалась Квиллеру коротышкой скорее гранитной глыбой в затейливом кружевном воротничке.
Понизив голос, Банзен сказал партнеру:
– Ты в ловушке. Делай так, как хочет эта старая дева.
– По-твоему, надо?
– Только напишите, – добавила миссис Мидди, – что это резиденция для молодых специалистов. Это звучит милее, чем просто служащие, вы не находите? И не забудьте упомянуть имя дизайнера! – Она игриво погрозила газетчикам пальчиком.
На обратном пути Банзен сказал:
– На всякий чих не наздравствуешься.
Квиллера эта философия отнюдь не ободрила, и они ехали молча, пока Банзен не сообщил:
– Сегодня утром похоронили Тейтову старуху.
– Знаю.
– Шеф послал туда двух фотографов. Очень недурственное освещение похорон. Он единственный, кто на прошлой неделе послал только одного фотографа на международные лодочные гонки.
Банзен закурил сигару, и Квиллер пошире открыл окно.
– Ты ещё не переехал к этой шишке с «Виллы Веранда»?
– Переезжаю сегодня, ближе к вечеру. А потом обедаю с ассистенткой миссис Мидди.
– Надеюсь, у неё есть рекомендации и два года колледжа.
– Она хороша собой. К тому же умна!
– С умными держи ухо востро, – предостерёг его фотограф. – Простушки-то куда безопаснее.
Позже, во второй половине дня, Квиллер пришёл домой, набил одеждой коробки и вызвал такси. И приступил к упихиванию кота в картонку из-под рыбных консервов с вентиляционными дырочками в боках.
У Коко вдруг оказалось семнадцать лап, которые сопротивлялись и царапались все враз, а устные его протесты ещё и усугубляли суматоху.
– Понимаю! Понимаю! – перекрикивал его вопли Квиллер. – Но это лучшее, что я могу тебе предложить!
Когда семнадцать лап, девять пар ушей и три хвоста были упрятаны, а крышка захлопнута и перевязана, Коко, почувствовав себя в безопасности, наконец успокоился. Единственным признаком жизни стал глаз, поблескивавший сквозь одну из дырочек.
Во время краткой поездки к «Вилле Веранда» такси один раз вильнуло, чтобы избежать столкновения с автобусом, и с заднего сиденья донесся непристойный визг.
– Господи! – тормозя, крикнул шофер. – Нужна помощь?
– Это всего-навсего мой кот. У меня в одной коробке – кот.
– А мне почудилось – я пешехода сшиб. Что у вас за кот? Рысь?
– Сиамец. А они склонны к бурному проявлению чувств.
– А, да. Я таких видел по телевизору. Отвратные тварюги.
У Квиллера покривились усы. Он никогда не манкировал благодарностью, но на сей раз не забыл дать шоферу меньшие, чем обычно, чаевые.
В лифте на «Вилле Веранда» Коко исторгал душераздирающие вопли, но онемел, едва был выпущен из коробки в нойтоновской квартире. Какое—то мгновение он стоял, балансируя на трёх ногах, приподняв переднюю лапу, и квартира наполнилась бездыханным, прислушивающимся котовым молчанием. Затем голова его заходила туда—сюда, словно он пытался уловить характерные особенности комнаты. Осторожно пересёк глянцевитый паркет. Обнюхал край толстенного ковра и протянул было к нему лапу, но тут же отдернул. Обследовал носом угол одного из диванов, проверил кайму драпировки, возле стола заглянул в корзину для бумаг.
Квиллер показал Коко новое местопребывание тазика с песком и выдал старую игрушечную мышь.
– А подушечка твоя – на холодильнике, – сообщил он коту. – Будь как дома.
Раздался незнакомый звонок, и Коко в тревоге подпрыгнул.
– Это просто телефон, – объяснил Квиллер, поднимая трубку и важно усаживаясь за красивый, обтянутый кожей стол.
Из аппарата донёсся голос, старательно выговаривавший английские слова:
– Я имею трансатлантический вызов для мистера Джеймса Квиллера.
– У телефона.
– Копенгаген вызывает.
Затем послышался возбужденный голос Гарри Нойтона:
– Как вам это нравится? Я уже в Копенгагене! Как там у вас? Вы въехали? Устроились?
– Только что обосновался. Как долетели?
– К востоку от Ганди немного штормило, но в целом полёт был недурной. Не пересылайте никакой почты, пока я не распоряжусь. Буду держать с вами связь. И на днях я раздобуду хорошенький куш для «Дневного прибоя».
– Сенсация?
– Нечто фантастическое! Пока об этом молчок… Но вот зачем я звоню: вы любите бейсбол? Есть два билета на благотворительную игру – они прикреплены к моему настольному календарю. Просто стыдно вышвыривать их в мусор – особенно по тридцать-то баксов за швырок.
