сдюжит малой.
— А как же река?
— Переплывать. Тут мостов от Ульфы ни одного нет.
Они переплывали Даддон ниже Обрывистого берега. Раф от ужаса стиснул зубы, сильное течение снесло его ярдов на двадцать вниз, прежде чем он заскреб лапами по камням и выбрался на другой берег. Беглецы считали, что их никто не видит, однако они ошибались. Как раз в это время Боб Тейлор, самый искусный в долине рыболов, ловя морскую форель, шел с нахлыстовой снастью вверх по течению Даддона от церкви в Ульфе к Даннердейлскому мосту. Так вот, в полутораста ярдах выше по течению он углядел черно-белую спину Шустрика, когда тот переплывал реку вслед за лисом. Минуту спустя Боб подцепил на крючок форель на три четверти фунта и думать забыл об увиденном, однако потом ему пришлось вспомнить.
— Но позвольте, Стивен, дружище, ваши собачки явно были не в том состоянии, чтобы нападать на овец, так что эта заварушка, верно, не из-за них, а? — проговорил Дигби Драйвер, цепляясь за перила и оглядываясь через плечо на мистера Пауэлла, — они спускались по коварной лесенке, ведущей во дворик за «Мэнором», направляясь в «одно место», «М — Ж», или сортир.
— Ну, не знаю, — ответил мистер Пауэлл, — один из них злющий был как черт, — между прочим, его, беднягу, можно понять. К нему и подходить-то боялись, даже старик Тайсон…
— Тайсон. Он у вас там работает?
— Ну да, раздает корм, чистит клетки, всякое такое. И, между прочим, знает о том, что происходит в нашей конторе, больше всех нас, потому что отвечает за всех животных и обязан помнить про каждого из них, кто и зачем его использует. Остальные, кроме директора, в курсе только тех проектов, в которых непосредственно заняты. Да, этот семь-три-два действительно был злыдень злыднем — когда забирали его на опыты, всегда надевали намордник…
— А что за опыты? — поинтересовался Дигби Драйвер.
— Ну, вроде тех, которые проводит Курт Рихтер в американском институте Джонса Хопкинса. Как там у него? «Феномен внезапной смерти у человека и животных». Помните?
Мистер Пауэлл, как и многие молодые люди, занятые узкой специальной работой, подчас забывал, что вещи, известные ему, могут быть неизвестны другим.
— Честно говоря, нет. Это не по моей части.
Они снова вышли во двор, мистер Пауэлл заложил руки в карманы и прислонился к стене «одного места».
— Ну, Рихтер помещал диких и прирученных крыс в резервуары с водой и заставлял их плавать, пока не утонут; он обнаружил, что некоторые из них погибали очень быстро. Был такой мужик, Кэннон, который еще раньше предположил, что причиной этого могут быть психогенные факторы, — страх вызывает гиперстимуляцию симпатической нервной системы и избыточную выработку адреналина; учащение пульса, сокращение систолы и все такое. Рихтер же установил, что причина не в страхе, а скорее в сознании безнадежности, то есть имеет место гиперстимуляция не симпатической, а парасимпатической системы. Этому семь-три-два у нас в Лоусон-парке давали всевозможные препараты — атропин, невролептики, — воздействующие на уровень адреналина и функции щитовидной железы — ну, сами понимаете. А самое главное, его систематически погружали в воду, топили и откачивали, и в результате у него выработалась потрясающая выносливость, основанная на условно-рефлекторном ожидании, что его спасут. Психогенные факторы на него уже не действовали; наоборот, он показывал фантастические результаты, очень, очень любопытные результаты. Странные это вещи — надежда и доверие, — не к месту сентенциозно заметил мистер Пауэлл. — Например, у бездомных собак они выражены слабее. Дикие животные — а значит, по логике, и малоцивилизованные люди, то есть те, кто чаще попадает в опасные ситуации, — сильнее реагируют на страх и стрессы, чем животные домашние. Странно, да?
— А вторая сбежавшая собака? — поинтересовался Дигби Драйвер.
— Ну, эта была не моя… то есть я с нею не работал. Я вообще к хирургии не имею отношения — да и не буду, пока не пройду испытательный срок, — но, честно говоря, если бы сегодня утром я не увидел ее собственными глазами, я ни за что бы не поверил, что она до сих пор жива, да еще и охотится на овец. Она перенесла, мягко говоря, очень серьезную операцию на головном мозге.
— И что было тому причиной? — спросил Драйвер, когда они пересекли площадь, направляясь от «Мэнора» к его машине.
— Ну, насколько я понимаю, тоже что-то связанное с психологией, — ответил мистер Пауэлл. — Им обязательно была нужна взрослая домашняя собака, кажется, за нее заплатили кругленькую сумму какой-то грымзе из Далтона…
— А вы не знаете, чего это она решила избавиться от собаки?
— В общем-то, собака была не совсем ее. Скорее ее брата, который жил в Барроу, и из-за собаки он как-то там… погиб, что ли, вроде я так слышал, попал под грузовик, ну, а сестра, понятное дело, не захотела оставлять ее у себя. Вообще-то, как вы понимаете, достать для нашей работы домашнего зверя не так-то просто — кто ж отдаст своего питомца. Этой собаке сделали какую-то недавно изобретенную операцию, похоже на лейкотомию, но на самом деле что-то совсем другое. Были там какие-то сложности, связанные с ее новизной, в которых я, честно говоря, так ничего и не понял. Однако главная цель — правда, теперь уже никто не скажет, была она достигнута или нет, по крайней мере в этом конкретном случае, — состояла в том, чтобы у животного стерлась грань между субъективным и объективным.
— А на практике-то что это значило? — переспросил Дигби Драйвер, нажимая на газ; машина рванула вверх по склону холма к Конистонской дороге.
— Ну, насколько я понимаю — ик! — Мистер Пауэлл выпустил пивной дух, подался вперед и нахмурил брови, подыскивая пример понаглядней. — Э-э… Вы не читали книжку «Хапуга Мартин» писателя Голдинга? Того, который «Повелителя мух» написал?
— «Повелителя мух» читал, а эту нет.
— Ну, там герой вроде как умер — утонул в море; а на том свете, вроде как в чистилище, у него перепуталось субъективное и объективное. Ему все кажется, что он еще жив, что его выбросило на скалу в Атлантическом океане, но на самом деле это только его фантазия, а скала — ментальная проекция, она повторяет форму одного из его задних зубов. У этой собаки после операции могли быть похожие фантазии. Ну, например, кошки у нее стали ассоциироваться… скажем, с одеколоном — тогда она, вполне возможно, станет принимать неодушевленный предмет — скажем, коробку — за кошку, если одновременно дать ей понюхать одеколон; и наоборот, объективно существующие предметы она может считать порождениями своей фантазии; мне сейчас не придумать примера, но суть вам, я думаю, ясна.
— Интересная у вас работа, — позавидовал Дигби Драйвер. — Здесь поворачивать? А дальше все время прямо, да?
— Да, теперь до самого Конистона. Я вам так благодарен.
— Не за что. Я ж говорил, мне и самому в ту же сторону. Да, так все-таки интересная у вас работа — эксперименты, открытия.
— Ну, в основном-то все больше рутина, знаете, пятидесятипроцентный ЛЕИС, и в таком духе.
— Пятидесятипроцентный ЛЕИС?
— Летальный исход. Допустим, вы — или кто-то еще, неважно, — решили запустить в производство новую губную помаду, или пищевую добавку, или что-нибудь в таком духе, и вот мы берем группу животных и добавляем эту штуку им в пищу, чтобы определить, от какой дозы половина из них погибнет в течение двух недель.
— А зачем? То есть, допустим, эта штука вообще не токсична?
— Не имеет значения. Опыт продолжается до пятидесятипроцентного ЛЕИС. Они могут умереть от патологических изменений внутренних органов, от соматических изменений или от передозировки фосфора — от чего угодно. Довольно нудное занятие, но тоже входит в круг наших обязанностей. Все, знаете ли, для общественного блага. Косметика должна быть безвредной, а то никто не станет ее покупать.
— Но воздают же за это хоть как-то — я имею в виду, вам, а не им, — ну, там, оборонные проекты, секретные исследования, передовая наука… Ладно, ладно, — добавил Дигби Драйвер с широкой улыбкой, —
