следует представить лично в суд. В нем коренится универсальное и центральное положение уголовного права, согласно которому никто не может быть лишен свободы или подвергнут наказанию без основанного на законе судебного решения. Требование физического привода арестованного в суд не только позволяло точно установить личность, но, что гораздо важнее, судья и задержанный могли посмотреть в глаза друг другу. Официально объявлялось и заносилось в протокол, о подозрении в каком именно преступлении идет речь, на основании какого конкретно закона подозреваемый заключается под стражу. Последний пример: адвокаты заключенных в лагере Гуантанамо выдвинули требование
Интересно, что поначалу монархи в Англии считали, что
Так или иначе, но, подводя итоги своего правления, Блэр никак не мог назвать российское направление среди своих внешнеполитических успехов. Правда, самое жуткое — убийство Литвиненко и его последствия — досталось на долю Гордона Брауна, но уже при Блэре отношения между двумя странами стали всерьез портиться, в основном разногласия касались британского участия в иракской войне. Хотя истинную подоплеку возникшей в Москве острой неприязни, думаю, надо искать в другой области — тех самых судебных решений по делам так называемых «лондонских сидельцев».
Впрочем, во всем мире и прежде всего в самой Британии многие считают иракскую политику Блэра его главной ошибкой. Он же и по сей день продолжает упорно утверждать, что решение о начале войны в союзе с американцами было правильным и что только история его рассудит.
В то время, поздней осенью 2002 года, когда я брал у него интервью, ничего еще не было понятно. Блэр публично отказывался подтвердить возможность военного варианта развития событий и настаивал на том, что Лондон будет лишь добиваться более решительных действий со стороны ООН.
Большие начальники из Би-би-си дали мне понять, что я должен обязательно добиться от премьер- министра хоть намека, хоть полунамека (а лучше и вообще четкого заявления), проясняющего будущее. Дескать, вся эта российская тематика — это замечательно, но что по большому счету успех или неуспех моего интервью будет зависеть от того, прольет ли оно хоть какой-то свет на иракскую тему.
А тут еще коллеги пугали. «Учти, — говорил мне маститый продюсер из английского отдела, — Блэр чрезвычайно опытен и вообще мастер, почти гений общения со СМИ. И он непременно попробует тебя приручить, околдовать, сделать так, чтобы ты ел у него из рук. Тебе надо попытаться сопротивляться, иначе результат будет невразумительный, если не плачевный». Так что я, взявший за свою жизнь сотни интервью, в том числе и у сильных мира сего, пребывал в тот день в сильном напряжении, даже ладони потели.
Блэр умел помочь человеку расслабиться. Но на своих условиях. Своей обаятельной улыбкой он приглашал в мир, где надо только ему довериться, все принять на веру, и никаких проблем не будет.
Но я сопротивлялся. Тоже играл в психологию — старался создавать у высокопоставленного собеседника ощущение ложной успокоенности невинными вопросами, с тем чтобы потом неожиданно, коварно ударить снова. Несколько раз возвращался к иракской теме, задавал ему по сути один и тот же вопрос в разных редакциях. Думаю, что я был наивен, и Блэр на самом деле видел меня насквозь. Но добродушно позволял мне поиграть в жесткого интервьюера.
В какой-то момент я обнаглел и сказал ему: «Ведь вы же не были бы премьер-министром, не будь у вас плана „Б“ — на тот случай, если с помощью ООН ничего сделать не удастся».
У Блэра мелькнули в глазах веселые огоньки. «Но я не был бы премьер-министром, если бы я…» И дальше последовал хитрый ответ, смысл его сводился к следующему: почему я вдруг должен раскрывать тебе, дорогой друг, все механизмы политики и показывать заранее козыри, которые у меня припрятаны?
Тут я, видимо, настолько заметно пригорюнился, что премьер решил меня пожалеть, вознаградить за упорство, что ли. Все равно же планировалось намекнуть наконец публике на неизбежное направление развития событий, так почему же не сделать это на пару дней раньше и не подарить этому расстроенному русскому маленькую сенсацию? Пусть себе тешится…
И в самом конце, когда я уже поднял руку, чтобы выключить микрофон, мой собеседник вдруг произнес: «И возвращаясь к вопросу, который вы несколько раз задавали…»
Далее Блэр четко сказал, что в случае неудачи «ооновского маршрута» придется прибегнуть к «другим методам». Потому что в любом случае нельзя позволить Саддаму Хусейну пренебречь волей международного сообщества. Формулировка была по-прежнему осторожной, дипломатичной, но куда более откровенной, чем все, что он говорил до тех пор.
На следующий день, к великому изумлению, я обнаружил свое интервью во всех крупнейших газетах. «Таймс» так вообще посвятила его изложению всю первую страницу — со своими собственными пояснениями, разумеется. Эта газета, да и многие другие издания, интерпретировали слова премьер- министра так, что Британия твердо решила готовиться к военной кампании. Мол, будет война.
После этого я видел Блэра еще пару раз, когда посещал сотрудников его аппарата в резиденции на Даунинг-стрит, 10. Как-то раз я сидел в смешном высоченном кресле, с чем-то вроде «капюшона» над головой — в имперские времена в нем восседал полицейский. (Столь странная мебель в приемной — свидетельство своеобразного чувства юмора британских премьеров.)
Блэр пробегал мимо с озабоченным видом: с засученными рукавами и кружкой чая в руке. Узнав меня, на секунду остановился, помахал рукой. Улыбнулся и побежал дальше. Какой колоссальный контраст с Кремлем (да и американским Белым домом)! Эдакая домашняя, обманчиво простая атмосфера.
Блэр — великий драматург. Наверное, заранее придумал, что последним аккордом его премьерства будет приведение к присяге правительства Северной Ирландии, где впервые согласились вместе работать и самые непримиримые ранее протестантские унионисты, и католики-республиканцы. Объявлял о своей отставке Блэр не в Лондоне, не в Вестминстере и не на Уайтхолле, а в сверхскромной обстановке: в своем избирательном округе, среди своих прямых избирателей. И говорил всего минут пятнадцать, простыми, короткими фразами, с несколькими эмоциональными паузами. И тем драматичнее по своей сути была эта короткая процедура.
И тем сильнее оказался эффект от нее. Не знаю, войдет ли Блэр в историю как великий политик. Но искусство общения с журналистами (и с общественностью вообще) он поднял на новый, несравнимо более высокий уровень. Некоторые даже скажут: на слишком высокий.
Да — 42,55 %
Нет — 49,68 %
Затрудняюсь ответить — 7,77 %.
(Примечание. Данное голосование, в котором участвовало 2162 человека, не является официальным опросом)
Как таксисты становятся джентльменами, и наоборот
Мы с крутым профессионалом вольнонаемным оператором Джимом застряли посередине огромной демонстрации в самом центре Лондона, где должны снять интервью для документального фильма. И пока суть да дело, Джим рассказывает мне о своих впечатлениях от нового премьер-министра Дэвида Кэмерона, которого он недавно снимал для одной из телекомпаний. Портрет, нарисованный оператором, таков: настоящий джентльмен, безупречные манеры, вежлив, предупредителен. До предела. Может быть, даже с перебором. От этой почти утрированной вежливости может возникнуть ощущение скрытого высокомерия. Впрочем, это очень английская вещь, философски заключает Джим.
