Нет, бомж, кажется, прав… Все мы, кажется, произошли от одной обезьяны…
Если женщина была не Тоня, то уж точно Тонина сестра. Или ее двойник. Или двойница? Как правильно?
Да нет, внезапно расстроился Валентин. Так никогда не бывает. И не может быть. Никаких чудес! Какие к черту чудеса? Настоящая Тоня давно лежит на Митинском кладбище. Шестая аллея, захоронение номер шестнадцать. Нет Тони… Совсем нет… Нигде… Эта женщина всего лишь похожа на нее…
Но как!
Как похожа!
Каждым движением.
Поворотом головы.
Походкой.
Сколько лет этой бизнес-вумен? – прикинул Валентин. Ну, может, чуть за тридцать… Да и то вряд ли… Тридцати, пожалуй, не дашь… А Тоне сейчас было бы под сорок… И слишком спортивна эта бизнес-вумен для Тони, которую я знал… И слишком уверена…
Не замечая толчков, Валентин проталкивался сквозь толпу, стараясь не выпустить лже-Тоню из поля зрения.
Кто эта женщина?
Он вдруг вспомнил капрала Тардье.
За всю почти пятилетнюю совместную службу только однажды, когда, преследуя лесных негров, легионеры оказались на низком берегу болотистой реки Ояпоки, отделяющей Гвиану от Бразилии, и сидели в сырых зарослях, пытаясь найти в карманах хоть одну сухую сигарету, капрал Тардье спросил, откинувшись на какую-то корягу:
«Морис, ты ищешь кого-то? Или прячешься от кого-то?»
По неписаным правилам в Легионе таких вопросов не задают. Но вопрос задал друг. Проверенный друг. И Валентин знал, что будет совсем неважно, ответит он или нет. Он знал, что если даже он сделает вид, что не расслышал вопроса, капрал Тардье все поймет правильно. Все поймет правильно и никогда больше ни о чем таком не спросит.
Но в тот год Валентина уже мучили воспоминания о Тоне.
Он ответил:
«Скорее ищу, чем прячусь».
«Женщину?»
Валентин кивнул.
«Давно ищешь?»
Валентин пожал плечами:
«Давно».
«Не ищи», – дружелюбно посоветовал капрал.
«Почему?»
Капрал подмигнул:
«Не ищи, Морис. Она уже старая».
Но двойника Тони, так ловко выпрыгнувшего из сверкающего «ниссана» и столь деловито следующего вверх по проспекту, даже капрал Тардье не посмел бы назвать старой.
Энергичная молодая деловая женщина.
Она поразительно походила на Тоню.
На ту самую комсомолку Тоню, которую Валентин хорошо узнал лет десять назад во время очередных выступлений сборной СССР по греко-римской борьбе в Польше.
Никто тогда не знал об истинных занятиях Тони.
Кроме, конечно, полковника Шадрина Николая Петровича, куратора сборной от КГБ.
Издали следя за лже-Тоней, деловито шагающей вверх по Красному проспекту, Валентин вдруг вспомнил старый квартал в Варшаве, где они с Тоней не один раз сидели в знаменитом кабачке «Под крокодилом». На их взгляд ничем таким особенным от других этот кабачок не отличался, но насквозь всех и все видевший бармен, всегда одетый во что-то похожее на концертный фрак, никогда не забывал напомнить прекрасной русской пани, сидящей рядом со знаменитым русским чемпионом Кудимой, что в кабачок «Под крокодилом» нередко заходит сам пан Юзеф Циранкевич.
«Какой такой Циранкевич? Кто это?» – испуганным шепотом спросила Тоня, оглядываясь на бармена.
«Есть у них такой… В правительстве… Вроде нашего Подгорного… – так же шепотом ответил Валентин и тоже оглянулся на бармена. – Точнее, был… Теперь на пенсии…».
Бармен не понял их шепота.
Пан Юзеф Циранкевич любит заходить именно к нам, в который раз напомнил бармен прекрасной русской пани и ее знаменитому спутнику. Пан Юзеф Циранкевич человек уже не молодой, очень даже не молодой, но в кабачке «Под крокодилом» он любит посидеть, выпить кружку пива или бокал светлого вина и поговорить с простыми людьми. Пан Юзеф Циранкевич, конечно, коммунист, это его убеждения, но он всегда любил общаться с простым народом… Например, всегда выпивал с народом кружку пива или бокал светлого вина… Даже пан Лех Валенса не сердится на пана Юзефа Циранкевича… Он много не навредил стране… Может даже принес пользу…
Бармен вежливо улыбнулся:
«А у вас в Москве есть такой кабачок, куда ваш пан Михаил Горбачев в любое время может заглянуть просто так, совсем запросто, чтобы выпить с простыми людьми кружку пива?»
«Товарищ Горбачев не пьет пиво», – сухо ответил Валентин.
Тоня одобрительно кивнула. Валентин тогда не знал, куда и зачем Тоня подолгу исчезает из гостиницы. Переводчица… Дел много… Но, кажется, именно в Польше Николай Петрович начал переговоры с каким-то восточным принцем, а может, шейхом, страна которого нуждалась в современном оружии…
Что делал какой-то восточный принц в Варшаве? Только ли покупал оружие? И неужели Тоне нравилось работать с Николаем Петровичем?
Нравилось, сказал себе Валентин.
А когда Тоне разонравилось, сказал он себе, ее тут же отправили на Митинское кладбище…
Валентин не понимал, зачем он, собственно, так упорно старается не упустить из виду эту незнакомую, пусть и поразительно похожую на Тоню женщину.
Раза два или три лже-Тоня небрежно обернулась.
Она ничем не выдала себя.
Валентин даже не понял, заметила ли она его? Выделила ли она его из толпы, прущей вдоль Красного проспекта?
Впрочем, лже-Тоня не могла его не заметить. Плечистый массивный Валентин выделялся в толпе, как ледокол среди мелких буксиров. Но ни одним взглядом, ни одним движением лже-Тоня себя не выдала. Но это и понятно, решил Валентин. Я попросту ошибся. Мало ли на свете похожих женщин?
Конечно, я ошибся. Иначе просто не может быть.
В конце концов, самодовольный бомж с баксами прав. У всех у нас в прабабушках ходила одна и та же обезьяна.
Раскуривая сигарету, Валентин приостановился и увидел, что лже-Тоня, еще раз небрежно обернувшись, еще раз демонстративно не заметив его, вскинула черную сумочку на плечо и вошла в кафе.
Или в бар.
Валентин не успел рассмотреть вывеску.
Обычно такие кафе или бары малы и сумеречны, подумал Валентин. Но у любого такого самого малого и сумеречного ресторанчика, как правило, имеется черный ход. Удобная штука. Действительно. Не будешь же загружать кухню через парадное. Если я войду вслед за этой женщиной и не найду ее в баре, подумал он, значит, она все-таки выделила меня из толпы. И знает, как пользоваться при случае черным ходом.
Он понимал, что женщина никак не могла быть Тоней. Он понимал, что это напрочь исключено. Нет никаких вариантов. В конце концов, он сам стоял над Тониной могилой.
Толкнув тяжелую дверь, Валентин оказался вовсе не в малом, а в достаточно просторном, но уже с утра накуренном и уютном баре.
Конечно, это был не ресторанчик, а бар. И даже не очень высокого пошиба.
Стойка с высокими кожаными табуретами на хромированных ножках. Десяток столиков. Народу не много. А служебный ход прямо за стойкой. Таким не очень воспользуешься.
Он выбрал столик в углу у затемненного окна, потому что стройная бизнес-вумен, которую он принял за Тоню, что-то негромко сказала бармену, сдержанно улыбнулась и длинным пальцем, на котором ярко блеснул перламутровый ноготь, указала на пустой столик. Не у окна, рядом с Валентином, как он надеялся, а совсем в стороне, возле стойки.
Сделав таким образом заказ, бизнес-вумен опять деловито перекинула черную сумочку через плечо и проследовала к гардеробу, за которым, вероятно, находились туалеты.
Этот бар, наверное, перестроен из какого-нибудь не оправдавшего себя магазинчика, решил Валентин. Отсюда такая странная планировка. Достаточно просторный зал, но совсем узкий коридорчик. И туалеты устроены сразу за гардеробом.
Перед гардеробом, кстати, даже не перед гардеробом, а, можно сказать, перед самыми туалетами сидела за крошечным столиком, похожем больше на тумбочку, крупная, густо накрашенная церберша. Ее короткие ярко-рыжие волосы тоже казались накрашенными. Но такими они, видимо, и были. Видимо, церберша следила за порядком в туалетах и вокруг, а заодно обслуживала гардероб. Летом это не хлопотно.
Проходя мимо рыжеволосой, лже-Тоня улыбнулась и бросила на столик мятую бумажку. Наверное, она хорошо знала цербершу.
Это добило Валентина.
С чего ты взял, что это Тоня?.. – сказал он себе. Мало ли что похожа… Тони тут в принципе быть не может… Даже не покойся она на Митинском кладбище в Москве, ей нечего было бы делать в Сибири… Всю жизнь комсомолка Тоня работала в Москве, в Питере, в Восточной Европе, может, и дальше… Что ей делать
