— Не знаю. От парней того и жди неприятностей. А девчонки… я им не нравлюсь. Да нет, дело не в этом… просто они здесь довольно пылкие и… — Она замолкает, не будучи уверенной, стоит ли рассказывать мне обо всем.
— Ты была плохой девочкой? — задаю я провокационный вопрос.
— Нет, — сердито отвечает Луиза. — Боже, и вот так всегда! Ну, если хочешь знать, есть один профессор. Ему всего тридцать пять. Очень красив и обаятелен. Обожает оперу. Кстати, Алессандро оперу ненавидит. Театр Сан-Карло — нечто грандиозное. Я люблю бывать там, и профессор меня приглашает время от времени. В общем, девчонки наши про это узнали — и понеслось! Возле университета есть небольшая площадь. Ты бы видел это зрелище! Мы орали друг на друга как резаные. Они обзывали меня puttana, sgualdrina. Все из-за профессора. Я не выдержала и расплакалась. Пришлось звонить Алессандро на работу, чтобы он приехал и отвез меня домой.
— И что он сказал?
— Ничего.
— Ничего?
— Он считает оперу буржуазным искусством. — Луиза пожимает плечами.
— Неадекватная реакция в данной ситуации, — заключаю я тоном психотерапевта.
— Знаю. Но его это и в самом деле беспокоит. Знаешь ведь, как говорят: «Он такой старый, тебе в отцы годится». Я считаю, это полная чушь. Когда любишь, я имею в виду. Только временами я думаю, что Алессандро воспринимает меня скорее как дочку-подростка, а не как свою жену…
— Тебе двадцать семь…
— Я сказала «воспринимает». Это же не значит, что так оно и есть. Просто ему приходится улаживать детские проблемы вроде кошачьих свар с девчонками из-за университетских профессоров.
— Я понимаю.
Подали еду. Луиза рассказывает, как она познакомилась с Алессандро — очень романтическая история. Повстречались они в Лондоне, в книжном магазине. Луиза, конечно же, не книгу покупала, а всего лишь пряталась от дождя. Алессандро решил, что она работает в магазине. «Ха!» — язвительно восклицает Луиза: на самом деле она работала в парфюмерном «Николь Фархи» на Нью-Бонд-стрит. Как бы то ни было, Луиза помогла ему найти нужную книгу, имя автора которой Алессандро записал, услышав по радио. Оказалось, он перепутал «j» и «g». Алессандро ушел, но она чувствовала, что он должен вернуться. Дело кончилось тем, что остаток дня и весь следующий день Луиза провела в книжном магазине. Он появился за пять минут до закрытия и повел ее в «Quo vadis».[35]
— А что за книга была? — спрашиваю я. — Та, что он искал.
Луиза удивленно смотрит на меня.
— Боже, ну у тебя и страсть ко всяким мелочам!
— Ты хочешь сказать — к важной информации.
— С чего бы это? — спрашивает Луиза раздраженно.
— Не хотела ли ты спросить «почему»? — Не могу отказать себе в удовольствии немного побыть занудой.
— Нет, я имела в виду, с чего это она важная…
— Да нет же, нет! Ты хотела сказать: «Почему так важно знать, что за книгу он покупал?»
— По-моему, мы оба понимаем, в чем дело, — резко бросает она.
С минуту мы молчим, потом Луиза шепотом произносит:
— У, надо же, наша первая ссора.
Я улыбаюсь в ответ. Она продолжает:
— Мы цепляемся друг к дружке совсем как в прежние времена, помнишь?
Я по-прежнему молчу.
— Только не говори, что ты не помнишь. — Луиза настойчива: ей захотелось втянуть меня в маленькую игру, в легкий флирт.
— Это моя вина. Я первый начал к тебе цепляться.
— А мне нравилось. Кто занудствует, тот здорово заводит.
Да, теперь запахло опасностью. Наши отношения по преимуществу состояли из ссор, то есть тогда, когда мы не занимались сексом, где слова особо и не нужны.
— А ты крепко держишь рот на замке, — говорит она с улыбкой.
Я продолжаю в том же духе.
— Ты все еще сердишься?
Наверное, вести этот разговор будет легче, если я скажу что-нибудь, а не предоставлю ей возможность и дальше меня допрашивать.
— Если ты не против… мне не хочется говорить об этом.
Луиза обескуражена, но быстро берет себя в руки:
— Ты прав. Десять лет прошло. Я замужем.
— Да, замужем, — вымученно улыбаюсь я. — А ты?
— Что — я?
— У тебя есть кто-нибудь?
— Была. Довольно долго. С год назад все кончилось.
— И с тех пор никого?
— По сути, нет.
— В Неаполе много хорошеньких женщин. Превосходные самочки. Сама любуюсь. Бедра, зады да груди. Отличная оливковая кожа. И красавицы, такие красавицы…
— Ты бы посмотрела на тех, что были сегодня в суде, — говорю я, желая увести разговор подальше от описания неаполитанок: это меня повергает в угнетенное состояние, равно как и ее речи, призванные воскресить воспоминания о нашей близости десятилетней давности. Безобидное на первый взгляд восхищение прелестями местных жительниц в устах Луизы грозит развитием эротической авантюры. Понять не могу, как это ей удается. Она не сделала ни одного двусмысленного намека, ни жеста, не говоря уже о таких откровенно завлекающих, как облизывание губ, посасывание пальчиков и прочее. Нет, ничего подобного. Просто от Луизы исходит нечто, позволяющее проникнуть в ее буйные эротические фантазии, в то время как она рассуждает на отвлеченные темы, красочно описывая неаполитанских женщин, в своем воображении Луиза сама предается похоти. С Алессандро, со мной, с одной из этих женщин, со всеми. Наливаю вина и залпом опрокидываю свой бокал.
— Надо встряхнуться, что-то я не в своей тарелке, — говорю я.
Луиза роется в сумке в поисках сигарет.
— Да, это иногда случается, — соглашается она.
После обеда Луиза ведет меня по заповедным местам Неаполя. Сначала к церкви Сан-Грегорио- Армено в монастыре бенедиктинцев. Возле входа вдоль стен стоят маленькие глиняные фигурки. Не успеваю я расспросить Луизу про это диковинное явление, как тут же забываю о нем, очарованный внутренним убранством церкви. Какое-то византийское великолепие, даже воздух кажется позолоченным от солнечных лучей, отраженных от потолка. Мы не одни: нас окружают туристы, длинной цепочкой заходит экскурсия местных школьников. Не так это место и недоступно, замечаю я Луизе. Я не должен сомневаться в ней, отвечает она и, схватив меня за руку, выводит из церкви и тащит за угол к большим железным воротам. Звонит в колокольчик. На боковом крыльце церкви появляется женщина. Это не монахиня. Больше похожа на домохозяйку. Она спускается по ступенькам, размахивая руками с причитаниями: «Madonna mia, mamma mia», — оттесняя нас, будто нечистый дух. Луиза стоит на месте, по-прежнему держа меня за руку. Подойдя к воротам, женщина презрительно оглядывает нас с головы до ног, всем своим видом осуждая наше безрассудство. Луиза что-то говорит, и тут же меж ними разгорается спор. Спор, в котором сквозит неприязнь, негодование и даже ярость, словно бабы мужика не поделили. Луиза пускает в ход полный набор неаполитанских характерных жестов, подкрепляя свои доводы. Делаю робкую попытку убраться подобру-поздорову, но Луиза не отпускает. Наконец женщина вскидывает руки к небу. Луиза улыбается. Женщина уходит и отпирает ворота.
— И так каждый раз. Здесь должен быть свободный доступ для публики, но ворота всегда заперты. Я
