— Нет, неправда. Она в Национальном зоопарке Вашингтона, округ Колумбия.
— Значит, она должна быть там, чтобы над ней все потешались, да?
— Нет, ничего подобного. Полковник собирается устроить ей особое попечение.
— Да уж, — говорит малыш Форрест. — Не сомневаюсь.
Вот так все и шло. Мягко говоря, малыш Форрест не рад был меня видеть, и я чувствовал себя чертовски паршиво, когда улетал. Единственное, что хоть самую малость меня приободрило, случилось, когда я уже выходил за дверь.
— А кстати, — спрашивает малыш Форрест, — как там все было, когда рванула шахта с говном?
— Ну, — говорю, — картинка была что надо.
— Угу, — говорит он. — Надо думать. — И мне показалось, что в тот момент я уловил на его лице улыбочку. Хотя и не был уверен.
Вот так мы и полетели в Иран.
Это был большой город с такими ерундовинами типа луковиц на верхушках зданий. Еще они смахивали на перевернутую репу, а все чуваки там были одеты в черные халаты и носили на головах шляпы вроде перевернутых корзин. Они отчаянно старались иметь свирепый вид и все такое прочее.
Свирепей всех выглядел аятолла.
Он без конца сверкал глазами и хмурился. В общем, он не был самым любезным на вид чуваком из тех, с кем я хотел бы познакомиться.
Полковник Норт шепчет мне на ухо:
— Только помни, Гамп, «такт и дипломатия». Это самое главное!
Затем он протянул руку, пытаясь пожать клешню аятоллы, но аятолла, тот просто сидит со скрещенными руками, хмурится на полковника и молчит как рыба.
Полковник Норт смотрит на меня и говорит:
— Черт, этот сукин сын какой-то чудной. Я хочу сказать, все, с кем я знакомился, желали мне руку пожать — понимаешь, о чем я толкую?
Рядом с аятоллой стоят два парня в каких-то мешковатых на вид подгузниках, с огроменными мечами на поясах, и один из них говорит:
— Никогда не зовите аятоллу «сукиным сыном». Он может прикинуть, что это значит, и тогда мы вам живо кочаны срубим.
В этом, как я понимаю, парень в подгузнике был прав.
Дальше я, так сказать, пытаюсь взломать лед и спрашиваю аятоллу, почему он всегда такой свирепый и бешеный на вид, да к тому же еще и всю дорогу хмурится?
— Это потому, — говорит он, — что тридцать лет я пытался стать президентом Всемирного совета церквей, а эти пидорасы-язычники вообще меня туда не пустили! И это при том, что религиозней аятоллы никто по определению быть не может!
— А почему это вас так заботит? — спрашиваю.
— А потому, что я чувак благородный и никому не позволяю себе в уши срать. А кто эти говноеды, которые не пускают меня во Всемирный совет церквей? Я аятолла Ирана, в конце концов. Я не пидорас какой-нибудь. Я большая шишка, врубаешься, ты, дуболом?
— Эй, погодите минутку, — говорит полковник Норт. — Мой подчиненный Форрест, может, и не самый умный человек здесь в округе, но негоже вам его обзывать.
— Я аятолла, кого хочу, того и обзываю. А если вам не по вкусу, то поцелуйте меня в жопу.
— Ну-ну, полегче, я полковник морской пехоты и ничьих жоп не целую.
Тут аятолла начинает хлопать себя по ляжкам и громко хохотать.
— Очень хорошо, полковник. Думаю, мы с вами сможем провернуть какой-нибудь бизнес.
Дальше полковник Норт начинает излагать аятолле суть своего предложения.
— Слушайте сюда, — говорит он, — некоторые из ваших корешей в Ливане захватили уйму наших людей в качестве заложников, и это доставляет серьезное расстройство президенту Соединенных Штатов.
— Ну да, — говорит аятолла. — Так почему вы просто туда не заявитесь и их не выручите?
— Это не так просто, — говорит полковник.
Аятолла начинает ехидно хихикать.
— Да, действительно. Вы еще будете мне об этом рассказывать. Я сам кое-что знаю о захвате заложников. Вспомните, что было, когда один из ваших придурковатых президентов заявился сюда и попытался поднасрать нашему славному предприятию по захвату заложников. Как там была его фамилия?..
— Это неважно, — говорит полковник. — Его там уже нет.
— Ну да, и об этом я тоже все знаю!
Аятолла опять начинает ржать и хлопать себя по ляжкам.
— Может, и знаете, — говорит полковник, — но слушайте сюда. Мы должны перейти к делу. Время — деньги, врубаетесь?
— Что такое для аятоллы время? — говорит тот, складывая ладони у груди.
Как раз тут один из парней в подгузниках ка-ак жахнет пару раз по здоровенному гонгу вроде того, что висел в массажной комнате у миссис Хопвелл, жены вице-президента «Кока-колы».
— Да, и кстати, о времени, — заявляет аятолла. — Мы тут как раз позавтракать собирались. А вы, ребята, сегодня уже поели?
— Никак нет, сэр, — вмешиваюсь я, а полковник Норт, тот одаривает меня неприязненным взором.
— Ну, раз так, — кричит аятолла, — то приступим к трапезе!
И с этими его словами сотня а-рабов вбегает в комнату, неся с собой подносы и тарелки со всеми сортами говна, какие только бывают на свете. Такой загадочной на вид пищи я в жизни своей не видел. Там есть большие груды чего-то вроде колбасин салями, завернутых в капустные листы, окороков, оливок, фруктов, вроде как творога — и я не знаю, чего еще. А-рабы разложили все это перед нами на большом персидском ковре и отступили, сложив руки на груди.
— Итак, мистер Гамп, чего бы вам хотелось откушать? — говорит аятолла.
— Может, бутерброд с ветчиной, — отвечаю.
— Помилуй аллах! — вопит аятолла. — Никогда ничего подобного здесь не говорите! Наш народ уже три тысячи лет не ест поганой ветчины! — Он начинает махать руками и снова хмуриться.
Тут полковник Норт совсем уже волком на меня смотрит, и уголком глаза я вижу, как парни в подгузниках начинают доставать свои мечи. Тут до меня доходит, что я что-то не то сказал, а потому я говорю:
— А как насчет нескольких оливок или чего-то такого?
Один а-раб начинает собирать для меня тарелку оливок, и я думаю, что тут все в порядке, потому как ветчины я уже на всю жизнь на свиноферме наелся.
Когда еду подают полковнику Норту, он начинает есть ее пальцами и без конца охает и ахает, какая же она славная. Тогда я тоже хватаю пальцами оливку-другую и кладу их в рот. Аятолла берет вилку и тоже начинает есть. При этом он вроде как удивленно поднимает брови, глядя на нас с полковником. Когда мы заканчиваем, а-рабы убирают тарелки, и полковник снова пытается перейти к бизнесу.
— Послушайте, — говорит он, — ракет у нас просто завались, так что мы запросто могли бы ими половину христианского мира отоварить. Короче, если они вам нужны, вы должны приказать вашим отморозкам отпустить наших чуваков в Ливане. Ну что, разве не классная сделка?
— Аятолла не заключает сделок с Великим Сатаной, — говорит тот.
— Такое, значит, отношение? — отзывается полковник. — Ну ладно, а почему бы вам тогда самим ракеты не сделать?
— У нас нет времени, — говорит аятолла. — Мы слишком заняты нашими молитвами.
— Ну да, конечно. — Полковник ржет. — Тогда почему бы вам не вымолить себе немного ракет?
Физиономия аятоллы все больше и больше хмурится, и я отчетливо увидел, что такт и дипломатия
