Игрушки детства

Сонька рассердилась:

– Не порть бумагу. Хочешь почитать интересное, у меня книжка есть.

– Писателя Синякова?

– Ага.

– Вот сама и читай.

Сидели как-то на берегу.

Пруд темный. Лиса тявкает с той стороны.

Действительно, чего это он там понаписал – город, машины… Сонька правильно сказала – круглая чепуха… Так еще станешь певцом городских окраин…

И все же заело Серегу.

Как в детстве с неваляшкой.

Купил толстую общую тетрадь, бросил Ваньку-встаньку в ящик стола – лежи, дескать, стервец, знаю я твои штучки! С тоски хотел порвать с Сонькой Жихаревой, пусть читает своего Синякова, но пришел как-то на пруд, а на берегу Сонька. Сидит долговязая, глаза на мокром месте.

– Чего ревешь?

– Книжку перечитывала.

Конечно, ту книжку! Не боялась Серегу, затараторила:

– Я в газете прочитала, что писатель Синяков ушел из литературы. Как думаешь, он надолго ушел?

– Навсегда.

– Ты сам дурак! – сказала Сонька и снова заплакала. – Я сегодня птичницам пересказала ту историю, где они у Синякова голышом купаются, так птичницы все плакали, а тетя Фрося сказала. Что когда приедет писатель, мы ему подарим корзину яиц двухжелтковых! Писателям здоровье необходимо. Как у него со здоровьем?

– Плохо, наверное.

Сонька снова в слезы.

Чтобы успокоить, спросил:

– Замуж за меня пойдешь?

Сонька сразу засуетилась, всхлипнула еще разок для порядка, чтоб видно было – она сомневается. Но волосы незаметно поправила и, как в зеркало, глянула в темный пруд. Ответила высокомерно:

– Пойду.

Серега – как проснулся.

Соньку всяко обхаживал. А она призналась: она куль с мукой поднимала ради него. До того дошло, что Ванька-встанька снова, как в детстве, начал мешать Сереге. Снится по ночам, подмигивает: уложи меня! Надоел. Он неваляшку запечатал и отправил бандеролью по знакомому адресу в Новосибирск. «Ты, Галка, – написал на бумажке, – скажи Николаю Степановичу, что я на него не сержусь. Неваляшка ведь через многие руки прошел, с ним, с игрушкой, все были откровенны, может, в нем, правда, есть что-то такое, как в намоленной иконе, да? Я недавно в книге читал, что инопланетяне много нам чего набросали. Как на свалку будто, да? Ну, может, и этого неваляшку…»

Ответа не ждал.

Как бы навсегда распрощался с петит фема Галкой Мальцевой.

А ответ пришел. Николай Степанович коротко сообщил: все у них хорошо, вот получили неваляшку, он у них снова стоит на той же полке. Сам Николай Степанович пишет очерки, много ездит. Галина Антоновна ездит с ним, но чаще дома помогает в работе. Советовал: «Ты, Сережа, по шею не уходи в будни. Зачешутся руки, пиши. Так просто, для себя. В этом есть польза. Известно, где один перестает мечтать, двоим становится плохо.»

Как-то Серега уснул, а ночью Сонька, жена, будит. Что-то, говорит, неважно себя чувствую, в обморок могу упасть. А сама рядом лежит: беременная, красивая. Сказал ей ласково: вот длинные тени, видишь? При Луне они всегда такие длинные. Я, Сонька, сейчас о тебе думаю. Ты очень светлая. Хочешь, еще что-нибудь расскажу?

– Ну, рассказывай, а то упаду в обморок.

Пруды всякие бывают, рассказал. Но лучше всего – темные и прозрачные. Рыба идет, а по дну, по камешкам и песочку, медленная тень движется. Встретит камень, изогнется. А рыбе ничего. Идет себе и идет. Ведь тень изгибается, а не рыба.

И заросшие пруды хороши.

На них мреет ряска, растут кувшинки.

Они желтоватые, растут из ила. Кувшинку потянешь, она тянется как резиновая, пускает пузырьки со дна, а потом сразу лопнет.

Или – черемуха. Немножко холодно, морозит, а от черемухи густая волна, кружит голову. Ты, Сонька, не падай в обморок, потому что я без тебя что? Вот видела, как осенью стоит под забором коневник? Он коричневый, его тронешь, он осыпается, как спелая конопля. Только невкусный он и не едят его лошади.

За месяц до Сонькиных родов тетя Вера принесла Сереге тоненькую бандероль. «От писателя Синякова.»

– Откуда вам знать?

– Я грамотная, – с достоинством заметила тетя Вера. – Там адрес обратный.

И жадно спросила:

– Дашь почитать?

Серега буркнул что-то неразборчивое, но в положительном смысле.

Подержал бандероль в руках. Опять, наверное, письма читателей – с упреками. А у него дел по горло. Он теперь истории рассказывает только Соньке. Никто не слышат его историй, кроме нежной и сладкой Соньки. Пришел, обрадовал:

– Вот от писателя.

– Ой! Книжка!

И правда, книжка.

Небольшая, в голубой обложке.

Название: «Серегины рассказы». На фотографии – Синяков. Постарел немного.

Но почему – Серегины?

Перелистал книжку. Отлегло от сердца.

Наверное, правда – работает на них с Синяковым тот неваляшка, Ванька-встанька, сын сукин. Все рассказы-то больно знакомые. Про коневник, который лошади не едят. И про старый пруд и все такое прочее. Ох, зарыдает опять над книжкой одинокая учительница из Братска. Работает Ванька-встанька, не устает, стервец, никак не уложит его судьба!

Спросил Соньку:

– О чем думаешь?

– Да вот думаю, чего ты не учился? Был бы ученый, книжку бы написал. Образования у тебя мало, – капризничает.

– Ничего себе, мало! Я три языка изучал!

– Все равно мало. Надо пять знать!

– Зачем столько? – удивился Серега.

– Да затем, что я теперь о нем думаю, – Сонька задумчиво ткнула пальцем в свой живот, имея в виду будущего наследника. – Слышь, Сережка, ты ведь работаешь с деревом. Сделай ему игрушку.

– Сделаю, – обрадовался Серега. – Я ему все сделаю.

И вырвал книжку у Соньки.

– Оставь, не это главное!

– А что?

– Ой! Не догадываешься?

– Совсем не догадываюсь.

– Да я тебе сто раз на дню говорю!

– Подумаешь, по сто раз! – догадалась Сонька. – Скажи и в сто первый. Любишь?