(или отключения света), чтобы принимающий пропустил мяч.
– Знаешь, о чем я только жалею? – спросил Уолли.
– О чем? – спросил Гомер, страшась услышать ответ. Может, о том, что не может ходить? Или любить Кенди?
Но Уолли неожиданно ответил:
– О том, что не могу летать. Об этом я жалею больше всего. – Он глядел не на игру, а поверх высоких электрических мачт, куда-то в темное небо. – Быть над всеми и всем. В небе.
– А я никогда не летал, – сказал Гомер.
– Боже, ведь это правда, – искренне удивился Уолли. – Ты действительно никогда не летал. Тебе очень понравится. Надо это организовать. Анджел тоже будет в восторге. – И прибавил: – Вот чего мне больше всего недостает в жизни.
По дороге домой Уолли потянулся к переключателю скорости и перевел на нейтральную.
– Заглуши на секунду мотор, – сказал он Гомеру. – Давай немного проедемся так.
Гомер выключил мотор, и джип бесшумно покатил дальше.
– А теперь погаси фары, – попросил Уолли, – всего на секунду.
Гомер подчинился. Впереди виднелись освещенные окна «Океанских далей»; оба так хорошо знали дорогу, что ехали в темноте, не опасаясь; но тут деревья загородили огоньки, машина подпрыгнула на незнакомом ухабе; им на миг показалось, что они потеряли направление, съехали с дороги и сейчас врежутся в дерево. И Гомер тут же включил фары.
– Вот так и в небе, – сказал Уолли, когда они свернули на подъездную дорогу и впереди в свете фар замаячило его инвалидное кресло.
Взяв Уолли на руки, Гомер понес его к креслу. Уолли обнял его за шею.
– Не думай, старик, что я не ценю все, что ты для меня сделал, – сказал он, когда Гомер осторожно усаживал его в кресло.
– Да будет тебе, – сказал Гомер.
– Нет, это очень серьезно. Я-то знаю, что ты для меня сделал. Никак не могу выбрать момент сказать, как я тебе благодарен. – С этими словами Уолли громко поцеловал Гомера куда-то в переносицу.
Гомер в явном смущении выпрямился.
– Это ты, Уолли, сделал для меня все в жизни, – сказ. он.
Но Уолли только махнул рукой.
– Это несравнимые вещи, – сказал он, и Гомер пошел ставить на место джип.
Перед сном Гомер пошел поцеловать Анджела.
– Ты вообще-то можешь больше не приходить ко мне каждый вечер, – сказал Анджел.
– Я прихожу не по обязанности, а потому что мне очень приятно.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросил Анджел.
– О чем? – сказал Гомер, опять со страхом ожидая ответа.
– Я думаю, что тебе надо завести подружку, – немножко помявшись, отвечал Анджел.
– Вот когда ты обзаведешься подружкой, тогда, может, и я решусь, – рассмеялся Гомер.
– И у нас будут парные свидания, – сказал Анджел.
– Я буду сидеть сзади, – подхватил шутку Гомер. – Конечно, я очень люблю водить машину.
– Мы с тобой не долго проедем. Ты очень скоро захочешь остановиться.
– Это уж точно, – веселился Анджел. – Пап, – вдруг сказал он, – а Дебра Петтигрю была такая же толстая, как Мелони?
– Да нет! – ответил Гомер. – Были признаки, что она станет со временем пышкой. Но тогда ей было далеко до сестры.
– Трудно себе представить сестренку Толстухи Дот тоненькой.
– А я и не говорю, что она тоненькая, – сказал Гомер, оба опять рассмеялись, и Гомер, улучив минуту, чмокнул сына в переносицу, как его только что поцеловал Уолли. Прекрасное место для поцелуя – Гомеру очень нравилось, как пахнут волосы Анджела. – Спокойной ночи. Я очень тебя люблю, – сказал Гомер.
– И я тебя люблю, пап. Спокойной ночи, – сказал Анджел, а когда Гомер был уже у двери, вдруг спросил: – Что ты любишь больше всего на свете?
– Тебя. Больше всех на свете я люблю тебя.
– А после меня кого?
– Кенди и Уолли, – ответил Гомер, стараясь слить два имени в одно слово.
– А потом?
– Потом доктора Кедра и всех в Сент-Облаке.
– А что ты сделал в жизни самое лучшее? – спросил Анджел отца.
– Завел тебя.
– А что на втором месте?
– Познакомился с Кенди и Уолли.
– Это было давно?
– Очень.
– А еще что? – настаивал Анджел.
– Спас женщине жизнь, – сказал Гомер. – Доктора Кедра не было. А у нее начались припадки.
– Ты мне рассказывал. – Анджела не трогало, что отец был когда-то блестящим помощником д-ра Кедра. Разумеется, про аборты Гомер ему не рассказывал. – Ну, а еще что? – допытывался он.
Сейчас бы и надо все ему рассказать, подумал Гомер. А вместо этого скучным голосом произнес:
– Больше ничего. Я не герой. И ничего выдающегося в жизни не сделал. Даже ни вот столечко.
– Это не страшно, – утешил его сын. – Спокойной ночи
– Спокойной ночи, – ответил Гомер.
В кухне никого не было. Ушли спать оба или Уолли лег один неизвестно, дверь в спальню закрыта и светлой щелки под дверью нет. Но лампа на кухне горит, и снаружи перед домом свет не погашен. Гомер пошел в контору павильона посмотреть почту. Увидев в конторе свет, Кенди поймет, где он. В дом сидра он зайдет на обратном пути, оставив в конторе свет; Уолли подумает, что Гомер или Кенди там заработались.
Среди почты оказалась посылка от д-ра Кедра, пришедшая в тот самый день, когда в «Океанские дали» явилась Мелони. Это показалось Гомеру дурным предзнаменованием. Он даже не хотел ее открывать. Наверняка в ней упаковка клизм. Но в ней был черный кожаный саквояж доктора, который потряс Гомера; кожа была потертая, мягкая, потускневшая медная застежка напоминала пряжку на подпруге старого седла; тем ярче на фоне этих древностей выделялись новенькие буквы «Ф.Б.».
Гомер открыл саквояж, заглянув в него, понюхал; оттуда, как он и ожидал, хлынул крепкий мужской запах старой кожи, к которому примешивался сладковатый женский эфира. И Гомер мгновенно понял, что значат буквы «Ф.Б.». Ну конечно, «Фаззи Бук». Так вот оно что!
– Доктор Бук, – громко произнес Гомер, вспомнив, как Кедр назвал его однажды доктором Буком.
Ему не хотелось возвращаться домой, но не оставлять же саквояж в конторе, он наверняка забудет его, когда вернется выключить свет. У хорошего докторского саквояжа есть одно замечательное достоинство – его очень удобно носить. И Гомер захватил его в дом сидра. Саквояж был пустой, это было почему-то’ неприятно Гомеру, он сорвал несколько грейвенстинов и ранних маков и положил их в саквояж. Естественно, яблоки в нем катались и постукивали, что, конечно, не вязалось с обликом практикующего врача.
– Доктор Бук, – произнес он, крупно шагая по высокой траве и покачивая в такт шагам головой.
Кенди долго его ждала, нервы у нее были на пределе, и Гомер подумал, если бы не ей, а ему предстояло объяснение с Уолли, он чувствовал бы себя не лучше.
Кенди постелила для них постель. И у него защемило сердце. Чистое постельное белье в ожидании сезонников уже белело в изголовьях кроватей, скатанные матрасы лежали в ногах.
Кенди застелила для них самую дальнюю от кухни койку. Принесла из кухни свечку и зажгла ее; слабый язычок пламени смягчал неуютную пустоту барака. Свечи в доме сидра были запрещены. В прошлом году Гомеру пришлось вставить один пункт, после того как сборщики чуть не устроили пожар. Теперь он
