скрипит зубами.

*

Когда он снова нашел работу — в булочной-кондитерской-пекарне на углу Бродвея и Ла-Салль, — денег в конверте, бережно сохраняемом в «сберегательном носке», почти не осталось.

Весна, снег тает, отмерзшие лужи мочи растекаются по мостовым мегаполиса, капают в уличную канализацию. Столики городских забегаловок высыпали на тротуары, стулья приглашающе цепляют прохожих за юбки, куртки и пиджаки. Народ пользуется промежутком между адским холодом зимы и адской жарой лета, закусывает альфреско под цветущими вишнями. Женщины в кукольных платьях с аляповатыми бантами и лентами болтают с уличными приставалами, запахи кухни смешиваются с вонью автомобильного выхлопа, восходящие потоки воздуха из вентиляции метро лезут теплыми пальцами под юбки и щекочут воображение: «как Мэрили-и-ин Мо-онро-о-о-о…».

Мэр обнаружил крысу в Грэйси-Мэншн.

Бижу в пекарне «Королева тортов» знакомится с Саид-Саидом, самой авторитетной для него личностью в Соединенных Штатах Америки.

— Я из Занзибар, не из Танзания, — подчеркивает Саид-Саид, представляясь.

Бижу не слыхал ни о Занзибаре, ни о Танзании.

— Где это?

— Знаешь, в Занзибар полно индусов! Моя бабка индуска.

В каменных джунглях они едят салюсас и чапатис, джалебис, рисовый пилав… Саид-Саид поет как Амитаб Бакхан и Хема Малини.

— Мера джута хаи джапани…

или:

— Бомбей се айа мера дост — Ой!

К нему присоединяются Кавафья из Казахстана и Омар из Малайзии, они втроем вращают бедрами и лихо отплясывают перед аудиторией, состоящий из одного зрителя. Бижу горд до беспамятства: индийское кино шагает по планете.

Глава одиннадцатая

Понедельник, среда, пятница — дни занятий. Нони обучает Саи.

Повар приводит ее и забирает, а в промежутке навещает рынок и почту. Продает свой чанг.

Начал он бражный бизнес ради Бижу. Зарплата его почти не изменилась за многие годы работы. Последняя прибавка — двадцать две рупии.

— Но, сахиб, как жить на такие деньги?

— Чего тебе не хватает? Жилье, одежда, пища, лекарства — все есть. Что еще, — ворчал судья.

— А Бижу?

— Что Бижу? Бижу уже вырос, пусть зарабатывает. Нормальный парень, здоровый.

Повар всегда добросовестно относился к работе. Он купил просо, вымыл и сварил его, как обычно варил рис, добавил дрожжей и оставил на ночь бродить. Зимой бродильный процесс требовал больше времени. За два дня в джутовом мешке напиток приобретал вкус и аромат, перемещался в забегаловку Гомпу. Приятно посмотреть, как люди сидят за столиками и прикладываются к бамбуковым кружкам с его продукцией, цедят его бузу через бамбуковую трубочку вместо соломинки, ах, приятно! Повар советовал своим потребителям ставить возле себя на ночь кружку — полезно для здоровья! Одно к другому, повар познакомился с «коллегами», стал существенным, хотя и незаметным, звеном в цепи сбыта армейского спиртного и горючего. Хижина его располагалась очень удобно для такого занятия. В оговоренное время он поджидал в кустах. Армейский грузовик останавливался, ящики и канистры сгружались, переносились в его сарай, следуя затем по назначению для реализации через городские лавки. И всем что-то перепадало. Чуть-чуть повару, побольше — водителям, еще больше кому-то в офицерской столовой и где там еще у этих, у военных… Больше всех получал, разумеется, майор Алу, друг Нони и Лолы, из тех же каналов поставлявший им их любимый «Black Cat» и шерри-бренди из Сиккима.

*

Повар старался ради Бижу. Сказать по правде, и ради себя самого. Тянуло его ко всему современному. Электротостеры, электробритвы, часы, фотокамеры, многоцветие мультфильмов… И снилась ему не фрейдовская символика, а какая-то высокотехнологическая смесь: цифры телефона, улетающие из-под пальцев, взрывающийся помехами телевизионный экран…

Ужасно страдал он от того, что не мог гордиться домом хозяина. Другие повара и служанки, садовники и охранники любили побахвалиться, как хозяева их на руках носят. Пенсию в банк откладывают. Не надышатся, работать не дают. Крем да маслице на тарелочке. Сторож «железного купца» вон рассказывает, что каждое утро ему яйцо жарят. С белым хлебом, когда мода была на белый, а теперь с черным, потому что вдруг решили, что черный полезнее.

Соперничество на рынке междоусобного вранья было столь ожесточенным, что повар решил принять меры. Он грелся в лучах прошлой славы судьи — следовательно, своей собственной. Про современность много не наврешь, сразу уличат. Судья — великий государственный деятель, рассказывал он собеседникам. Крупный землевладелец, лишившийся собственности. Борец за свободу, отказавшийся от власти ради справедливости. Патриот, он не желал упекать за решетку парней из Конгресса и арестованных демонстрантов. Сломленный гигант духа, опечаленный кончиной горячо любимой жены, сидит и философствует целыми днями. Жена тоже превращалась в рассказах повара в эталон материнства и набожности.

Повар с женой судьи не встречался, поэтому пришлось сочинить, что слышал о ней из надежных уст, от прежних слуг дома. Мало-помалу он и сам поверил своему мифотворчеству, способствующему самоутверждению даже при переборке покупаемых со скидкой подгнивших овощей или пятнистых лежалых дынь.

— Совершенно иным был, — рассказывал он Саи. — Даже не верится. В очень богатой семье родился.

— Где родился?

— В Гуджарате. Ахмадабад. Или Барода. Большой-большой хавели, настоящий дворец.

Саи нравилось его слушать, она специально приходила в кухню. Повар доверял ей раскатывать тесто в чапати и показал, как скатывать круглые шарики. Из-под ее рук все равно выходили какие-то странные кривулины.

— Груша какая-то… или нет, на Индию похожа, — отбраковывал повар ее продукцию. — А эта на Пакистан.

В конце концов он позволил ей сунуть одну на очаг. Вздуется или нет? Нет, ничего не вышло.

— Что ж, собачий деликатес. Шамка полакомится.

Он разрешал Саи намазать джем или натереть сыр для соуса, а она просила:

— Расскажи еще.

— Его послали в Англию. Десять тысяч человек провожали. Он на слоне приехал. Стипендию магараджи получил.

Болтовня повара донеслась до ушей судьи, застывшего над шахматами в гостиной. Вспомнив о прошлом, он почему-то ощутил зуд. Кожа нестерпимо чесалась.

*

Джемубхаи Попатлал Пател родился в семействе крестьянской касты, в домишке под крышей из пальмовых листьев, в которой постоянно шуршали и пищали многочисленные грызуны. Домишко затерялся на окраинах Пифита, где стиралась пресловутая грань между городом и деревней. Он явился на свет в 1919 году и еще помнил время, когда Пифит еще казался поселением вневременным. Город принадлежал когда-

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату