открытия далеко не всегда безопасны, любое из них, на вид самое безобидное, можно использовать для низких целей. «И тогда… проснувшись, он (радио-мозг, –
Перелистывая пожелтевшие от времени страницы журналов и книг, отчетливо чувствуешь жгучий интерес ко всему, связанному с реальной будущей войной. «Советская литература, – например, указывал Николай Тихонов, – почему-то избегает разработки таких тем, как наука и война, техника и военное искусство, а между тем в дни усилившейся военной опасности, в дни, когда буржуазные государства вооружаются, обгоняя друг друга в лихорадочном желании увеличить свою боевую мощь, об этом следует вспомнить в литературе».
Вспомнили. Появилось множество военно-фантастических романов, повестей, рассказов. Энергичный, жаждущий известности Сергей Беляев тоже внес свою лепту в это немаловажное дело: в 1939 году он кардинально переработал написанную более десяти лет назад научно-фантастическую повесть «Истребитель 17 -Y» в роман «Истребитель 2Z».
В «Радио-мозге» герои Беляева обращались с наукой достаточно свободно.
«От аппарата Гричаров, – говорил один из них, – не скрывается ни одна человеческая мысль, как они хвастают в своих шантажных радио, которые я перехватываю. И хотя мне кажется, что этого пока еще нет, они лгут и шантажируют, но это может стать фактом каждую минуту… Мы приняли меры… Мишутка со своей дифракционной решеткой пришел нам на помощь… Он использовал Мелликэновскую зыбь микроволн, и мы теперь имеем радиозаграждение… Сейчас мы с вами окружены этим заграждением, и извне ни одна волна посторонних генераторов, в том числе и Гричаровских, не проникает к нам».
В романе «Истребитель 2Z» все выглядело еще проще.
Прославленный советский летчик Лебедев так объясняет свой замысел.
«Давно ли Блерио перелетел через Ла-Манш? Тогда весь мир взволнованно говорил об этом „чуде“. А теперь ни дальние расстояния, ни высокий стратосферный потолок, ни крейсерская скорость порядка 500 километров в час, ни полеты в неблагоприятных метеорологических условиях не удивляют и не смущают советских пилотов и штурманов. Еще в 1934 году советские летчики Громов, Филин и Спирин покрыли без посадки по замкнутой кривой 12 711 километров. Летом 1936 года Чкалов, Байдуков и Беляков по Сталинскому маршруту пролетели, в труднейших арктических условиях, без посадки 9 374 километра. Эти же Герои Советского Союза через год продолжили Сталинский маршрут, открыв кратчайший путь из Москвы в США через Северный полюс. Вскоре Герои Советского Союза Громов, Юмашов и Данилин по той же трассе – через Северный полюс, Канаду и США – пролетели из Москвы до границы Мексики, покрыв по прямой свыше 11 000 километров. А замечательный полет Коккинаки?… С тех пор все важнейшие рекорды авиации, особенно по дальности, высотности и полетам с полезной нагрузкой, крепко держатся в руках советских летчиков…»
С карандашом в руке Лебедев уверенно заявлял: «…планируемый мною перелет – серьезное предприятие! Водопьянов мечтал о Северном полюсе, Георгий Байдуков – о кругосветном путешествии через два полюса, а я… Тридцать тысяч четыреста пятьдесят километров без посадки – прямо к антиподам… Вот замысел! Сначала через всю нашу страну, затем Тихий океан пересечь наискось… – Крупными шагами Лебедев прошелся по кабинету, распахнул дверь и вышел на балкон. С высоты десятого этажа ему открылась панорама громадного города, окутанного теплым величием весенней ночи. Рубиновые звезды на башнях Кремля красиво выделялись, как путеводные маяки. Лебедев долго смотрел на них, чувствуя, как постепенно приходит к нему удивительная внутренняя успокоенность».
В первом варианте романа («Истребитель 17-Y») было много подобных лекций, а в новом издании («Истребитель 2Z») книга Сергея Беляева превратился в сплошной плакат: черные, как ночь, враги, светлые, как майское утро, друзья. И сюжет не отпугивал сложностью. Все тот же Урландо, мрачный гений, изобретатель чудовищных лучей смерти, угрожает молодой Советской стране, даже захватывает летчика Лебедева в плен, а потом ни с того ни с сего сам отправляется в логово своих заклятых врагов, то есть в цветущую молодую Советскую страну. Оказывается, до него дошли смутные слухи о том, что советские ученые самостоятельно добились полученных им результатов, и даже пошли в своих исследованиях дальше. Это тревожит Урландо. Опрокидывая в рот очередную рюмку «Черри-Чоис», он напоминает, что «…на земле должны властвовать только мы, представители высшей расы… Вот я – седьмой потомок знаменитого корсара „Золотого Старлатти“, владыки Адриатического моря. Он был грозой Средиземноморья. Седьмой потомок его удивит мир. Седьмой – это я».
Претерпев массу приключений, Урландо выясняет, что советские ученые и впрямь получили удивительные результаты, правда, не в сфере вооружения, а в сельском хозяйстве. Ну, скажем, построили такую машину, которая, выйдя в поле, одновременно и удобряет и засеивает его за счет новых химических веществ и технологий, как бы сейчас сказали, – и это сокращает время от посева зерна до жатвы до
Даже для сурового 1939 года это звучало вызывающе. Критик А. Ивич недовольно писал: «Доводить замечательные труды Лысенко до такого абсурда, как созревание пшеницы через двадцать четыре часа после посева – значит, невыносимо опошлять серьезное дело!» Попутно А. Ивич указывал и на легко угадываемую, даже в мелочах, литературную зависимость Сергея Беляева от фантастических романов Алексея Толстого. Например, у Сергея Беляева – Урландо-Штопаный нос, у Алексея Толстого – Гастон-Утиный нос, и так далее.
В финале «Истребителя 2Z» советские бойцы лихо разделывались с ужасной военной машиной Урландо. Одна из иллюстраций в книге так и была подписана: «Враг разбит на его собственной территории». Соответственно, тайна мрачного гения перестала быть тайной. Раскаявшийся Урландо откровенно признался: «Когда-то я мечтал о мировой славе и почестях, мечтал о триумфах в стенах самых знаменитых академий мира, мысленно видел себя делающим доклад нобелевскому комитету о своих работах и изобретениях. Но, запутавшись в паутине провокаций, полицейских связей, шпионажа и диверсий, я скатился по наклонной плоскости. И вот логика событий привела меня в качестве пленника в штаб фронта Красной Армии, перед лицо этой специальной комиссии, возглавляемой моим бывшим пленником, генералом Лебедевым».
Теперь Ураландо охотно отвечает даже на вопросы, связанные с самой сокровенной тайной его истребителя.
«Что обозначала буква „зет“ в ваших формулах?
Урландо на мгновение запнулся, смолчал, потом быстро ответил:
– Обычно, как принято, «зет» имеет несколько, то есть, я хотел сказать, два значения. В ядерной модели атома, предложенной Резерфордом, знаком «зет» принято обозначать число отрицательных электронов в электронной оболочке вне ядра атома.
– Это известно, – сухо ответил Груздев. – Принято считать, что ядра всех элементов состоят из протонов и нейтронов, масса ядра обозначается буквой M, а его заряд – буквой Z. Здесь «зет» обозначает количество заряда. Эти два значения мне известны, как и всем. Нас здесь интересует третье значение. Интересует ваше значение «зета» в формулах, начиная с номера шестьдесят семь и дальше.
Сидящий с края большого стола Голованов подтвердил:
– Совершенно верно. Например, формула триста восемьдесят девятая никак не касается внутриатомных реакций.
Урландо наморщил лоб и встряхнул головой, как бы решаясь говорить только правду:
– У меня «зетом» иногда обозначались световые кванты. Мне удалось понять интимный процесс образования материальных частиц из фотонов, о чем так беспомощно рассуждал в начале сороковых годов знаменитый Леккар и за ним школа Фрэддона. Электроны и позитроны не неделимы, как думают…»
В 1945 году вышла новая научно-фантастическая повесть Сергея Беляева «Десятая планета». «Двадцатого октября 1956 года, – так она начиналась, – к вечеру погода окончательно испортилась. Над зданиями Главного астрономического института нависли серые низкие облака. Холодная изморось легким полупрозрачным туманом стояла за окнами…»
Двадцатого октября 1956 года…
Но я-то, школьник, читал эту книжку в… 1958 году!
Поэтому я ждал необыкновенного! Я ждал великих прозрений.
Да, изящная посылка. Обнаружена еще одна планета Солнечной системы, расположенная по отношению к Земле точно за Солнцем. При этом движется она с точно такой же скоростью, как Земля. Этакая планета-невидимка. Но «…звезды там были необычайно крупны, ярки и близки. Казалось, что, приподнявшись на цыпочки, можно схватить любую из этих лучистых игрушек. Академик (Солнцев, герой повести, –
Попав на Десятую планету, академик Солнцев, как и полагалось советскому человеку, очень скоро «…почувствовал невыразимую тоску по далекой Третьей планете, по милой родной Земле. Он затосковал по прохладному осеннему вечеру, когда бредешь бездумно и счастливо по влажной тропинке мимо лесной опушки. Остро пахнет терпким перегноем и грибами, а впереди поля с потемневшими скирдами ржи. И хорошо делается на душе, когда увидишь, как в сумерках где-то затеплился далекий огонек. Вот со стороны потянуло жильем, смолистым дымком. Взглянешь вверх, а там над верхушками сосенок задорно вспыхивает и смеется первая звездочка…»
Но долго тосковать академику не пришлось. Он попал в кипящий котел непонятной ему жизни. Например, увидел «…ряд приземистых, низких, как бы вросших в почву строений. Окна в переплетах тяжелых решеток зияли, словно глаза мертвецов. У ближайшего строения стоял низколобый человекообразный маньяк. Он был тяжел и неподвижен, как изваяние. Он держал в поросших шерстью передних лапах странный длинный предмет с острием на конце. Казалось он не дышал. Но он поводил глазами, пустыми глазами одержимого. Он взглянул на академика прямо, в упор. Академику стало противно смотреть на маньяка. Он не ощущал теперь страха. Он вплотную подошел к изгороди и грудью оперся на выпуклости перекладины. Вероятно, это не понравилось человекообразному. Он поднял острие, и гулкие звуки гонга прозвучали в знойном воздухе… И тогда из зданий стали выходить люди. Да, это были люди, изможденные, страдающие. Женщины, старики, подростки… Все одетые в рубища, в грязные лохмотья. Некоторые несли на руках детей… Человекообразные взмахивали острыми палками и били их…»
К счастью, на Десятой планете (как и на Земле в долгой страшной войне) победили не низколобые. «На поросшие диким кустарником пространства, – увидел академик, – приходили люди. Они очищали пространства, и стройные здания начинали выситься здесь. Академик видел просторные залы, наполненные гудящими машинами. Около них трудились люди, сосредоточенные и серьезные. Они ковали металл. Бесконечные ряды готовых изделий тянулись всюду, куда бы ни взглянул академик. И тут же рядом, близко видел он человеческие лица – мужчин, женщин, стариков, подростков, суровые лица занятых своим делом людей. Он понял, что здесь люди куют оружие победы».
Ладно, все это хорошо, но я-то читал научно-фантастическую повесть Сергея Беляева в 1958 году – уже через два года после описанных в ней событий! До сих пор помню, как горячо меня обожгло: я в
